1.
Самая младшая из детей Семыниных – Мария (15.05.1928 г.р). Последыш. Ближе всех к родителям. Ласковая, спорая, хваткая, усидчивая, послушная, сообразительная. Родителей уважала, к старшим братьям и сёстрам прислушивалась, тянулась за ними.
В школе училась хорошо. Мария, если уж бралась за дело, то делала его добросовестно, старательно: приглядывалась, примечала, пыталась сделать так же, а то и лучше. Ей посчастливилось проучиться в школе семь лет: к моменту, когда родилась Мария, старшие дети – Сергей и Анастасия вовсю помогали родителям вести хозяйство и приглядывать за младшими детьми.
По установленному в доме негласному порядку «заправляла» младшими сёстрами – Груней и Маней – старшая Анастасия. Она и прибираться в доме учила сестрёнок, и стирать, и гладить, и еду готовить. А когда стали подрастать – приучать их к «семейному бизнесу» – вязанию платков: сначала пух выбирать от волоса да расчёсывать, «сучи́ть» – наматывать нитки на клубки и веретёна, вязать серёдки для платков, коймы с лёгкими ажурными узорами, а уж потом, когда подрастут, самое трудное – прясть.
Когда Груня и Маня стали постарше, пристроила их Настя на работу в пухартель. Надомницами. Пух выбирать от волоса. Переберёт Мария – пух отдельно, сор с волосом отдельно – и несёт в пухартель и пух, и сор взвешивать: вес должен «сойтись», то есть какой был до работы, такой должен быть и после работы. Потом выучилась стирать пух и расчёсывать на дралках. Платили мало, но всё ж какая-никакая, а копейка в дом, в общий котёл. Прясть научилась уже взрослой, в детстве не доверяли, да и было кому –пряли сама Александра и Наля, старшая сестра.
Но всё-таки самой главной обязанностью для Марии было вести дом: прибраться, воды натаскать, постирать да матери помочь еду сготовить. В свободное от работы время научилась вышивать – и крестиком, и гладью. Только вышивала мало, некогда было. да и ребёнок же ещё, и на улицу хотелось сбегать с ребятишками соседскими да подружками поиграть: когда в «городки», когда в лапту, когда в снегу поваляться, да снежками побросаться, когда на лыжах поездить.
Летом с мамой за ягодами в лес ходила – к зиме припасов сделать. За домом и огородом ухаживала: воду для полива носила из колодца, что был в конце улицы. Поэтому до сих пор у неё трепетное отношение к воде, ведь пока принесёшь для еды, стирки, полива – все руки оборвёшь.
Александра летом в колхозе работала, так после домашней работы шла Маня с подружкой помогать матери в поле огурцы поливать. Воду таскали из озера вёдрами. Вечерами помогала маме на весь колхоз лапшу месить и тоненько нарезать. Обязанность такая была у Александры в колхозе. Лучше и тоньше её никто не резал лапшичку. Вот Маня и переняла от неё. На все свадьбы и торжества, пока проводили их в своих домах, а не заказывали в кафе и ресторанах, родня много лет приглашала Марию лапшу резать.
Самая младшая, она так и была на подхвате: там – помочь, туда –сбегать. Наля, старшая сестра, руки застудила, так Маня бегала к ней в Саракташ корову доить, да с племянником, Сашей, сидеть. Крёстная она Сашеньке-то. Ей было двенадцать лет, когда он родился, вот и вынянчила она его, пока Анастасия работала. Так и звал Александр Марию до своего преклонного возраста «нянькой» и «хрёстной». Да и все остальные Настасьины дети звали Марию нянькой.
Сашенька – первый внук у Семыниных, рос с бабушкой Саней и дедом Сергеем. Дед души в нём не чаял, всех внуков любил, а первенького – особенно. Нянчится особо бабушке с дедушкой некогда было, поэтому основная работа – постирать, накормить, понянькать Сашу – была на Мане. Все старшие – на работе. Маня в огород, Сашка за ней хвостом, она за ягодами в луга, и он туда же.
Рос он мальчиком болезненным, хилым: то простуду подхватит, то съест что-нибудь – тут же понос. Да без остановки. Как сглазил кто! Ничем вылечить не могли. И тут послали Маню в лес, паслён собирать. А Сашку куда же? И он тут, как тут – хвостом уцепился за нянькой. Пошла Маня не одна, с подружками, да и Сашка при них. они рвут, а он смотрит, да тоже ягодки обрывает. Только они-то в вёдра кладут, а он – в рот.
Испокон веков паслёном кормили от запора, слабит он. А тут Маня не сразу заметила, что Сашка лупит эту ягоду, не разбирая, где зелёная, где спелая. Уж тогда заметила, когда он весь в паслёне перемазался: и ручонки, и лицо, и рубашонка – фиолетовые! Обомлела Маня, испугалась, думает, что всё – помрёт теперь от поноса Санька. Помыла его, привела в порядок перед тем, как домой появится и молчит, не сознаётся, что тот паслёну обожрался. День молчит, два. А у Сашки понос –как рукой сняло. Нету!
Бабушка Александра говорит:
– Наль, гляди-ка, никак Сашка выздоровел. Третий день уж не поносит! Слава тебе, Господи.
Тут уж Маня не выдержала, призналась, что, мол, так и так. Наелся Сашка зелёного паслёна, а я проглядела. Посмеялись все, удивились – надо же как бывает! Не было бы счастья, как говорится.
Мария –самая красивая из сестёр Семыниных – на мать походила: голубоглазая, приветливая, добрая, отзывчивая.
В войну много эвакуированных было в Черкассах. Был один счетовод в колхозе, Фёдор, так тот прямо говорил:
–Эту девчонку прям снять на обложку журнала! Больно уж красавица!
После седьмого класса поехала красавица в Оренбург поступать в медучилище. Захотела стать фельдшером. Экзамены сдала хорошо, сняла квартиру для жилья, но так и не стала медиком. Перед началом учёбы разболелась Мария не на шутку: температура 40 градусов, лихорадка бьёт, сознание теряет. Проболела несколько дней –лучше не становится. Отец, Сергей Андреевич приказал ехать домой:
–Неча ей там «в чужих людях» валяться. Пущай домой едет.
Сказал, как отрезал. «В чужих людях», стало быть, на квартире. Послушалась Маня отца. Вернулась домой. Время было военное, в колхозе работы много, вот она и помогала матери на колхозных полях, да дом вести, тем более, что в дом постоянно ставили учителей на постой. Порядок должен быть в доме. Да и отцу ежедневно в лесхоз еду кто понесёт? Маня. Больше некому. Пётр с Сергеем на фронте, Михаил, Груня и Настя на работе.
Тут опять Настя заболела, аппендицит. Отправили Настю на операцию в город. Кого послать проведать? Маню. Маня и поехала на свой страх и риск в незнакомый город. Нашла, куда деваться.
После войны Настя с мужем Василием и двумя детьми, Сашей и Тоней, поехали вслед за Азарьевыми в Среднюю Азию, в Токмак. В Саракташе и Черкассах жизнь по-прежнему была полуголодная, жилья у них своего не было, терять им было нечего. Поехали.
В 1946 году пришло письмо из Токмака от Насти. В письме написано, что у Насти отказали ноги, ходить не может, нужна помощь. Кого послать? Кроме Мани некого.
Собрала Маня кое-какие пожитки, взяла два платка – вдруг удастся продать – и поехала. Да не одна поехала. В ту пору из армии, задержавшись после войны, приехал в Черкассы Дмитрий Азарьев, Василия брат. Почему он приехал в Черкассы, а не сразу в Токмак, куда переехали все Азарьевы – никто уж и не упомнит. Только повезло Марии – всё ж не одной в такую даль ехать.
Маня Дмитрию понравилась – сразу на неё глаз положил. И в поезде всем говорил, что она – его невеста. А Мане не до жениханья было. Она, как увидела, что там с Настей творится – в ужас пришла. Четыре месяца ходила за старшей сестрой, стирала в речке бинты кровавые, да постель. Пойдёт на речку стирать, да голосит:
– Мамонька родная! Да куда ж ты меня отправила?! Видела бы ты только, что я тут делаю, да что мне пришлось здесь пережить!
А тут же ещё дети малые: Сашке – четыре года, Тоне – два. Накормить большую семью, прибраться, постирать на всех. Как хочешь – так и крутись, в восемнадцать-то лет. Маня и крутилась. Потом уж, как Насте полегче стало, вязать взялась платки. Два платка, что привезла из дому, продала, да ещё связала. На все деньги от продажи платков накупила муки и отправила посылки домой.
В Токмаке полегче людям жилось, посытней. В Черкассах с хлебом и мукой было плохо. Голодно было, хоть и война уж год, как окончилась. А себе Маня ничего там не покупала. Приехала домой в том, в чём уехала. Мать, Александра, так и сказала:
– Ну, в чём уехала, в том и приехала.
– Ага! Я б там выряжалась, а вы тут голодали…
А ещё в Токмаке были роскошные сады с грушами, сливой, смородиной разной и с огромными яблоками, такими, каких в Оренбуржье сроду не водилось. Резала Маня яблоки, сушила и посылками домой отправляла. Благо росли яблоки на каждом шагу. Бесплатно. Рви да суши.
Несколько раз приходил Дмитрий, звал Маню в кино. А какое тут кино? Тут не до кино было. Да и не дружила ещё Маня ни с кем раньше и пока не собиралась. А больше всего – хотела она домой, к маме и тяте. Никогда так надолго из дома не уезжала. Скучала.
Несколько раз уговаривали Маню замуж за Дмитрия идти: и Настя, и родственники Василия – Азарьевы. Василий подшучивал над Маней: звал её Крупской Надеждой Константиновной, а Дмитрия – Лениным. Наверное, тоже хотел их «спаровать» вместе. Тогда ведь «своих» больше замуж взять хотели, черкассенских казачек, не пришлых. Да и видели все, какая Маня трудолюбивая –не просидит, всегда за работой: не по дому, так в саду. Работу всю сделает – вяжет на скамеечке перед домом. Да и внешностью Господь Маню не обидел – красавица! Не только Дмитрий хотел к ней посвататься, но ещё были претенденты. Хотела Настя ещё с одним парнем познакомить, только Маня – ни в какую!
– Я здесь не останусь! Никаких мне тут знакомств не надо. И не уговаривайте.
В день отъезда все пришли Маню провожать. Только Дмитрий не пришёл. Обиделся…
В 1948 году, в двадцать лет, пошла Маня учиться на курсы бухгалтеров в Саракташе. Из Черкасс на курсы записались восемь человек: Маня со школьной подружкой Нюрой, ещё четверо девчонок, парнишка один да фронтовик, раненый в руку. Каждый день шли пешком из Черкасс в Саракташ к девяти часам. Транспорта тогда никакого не было. Заканчивались занятия в четыре часа. Там, на курсах, учащихся подкармливали, выдавали кусочек хлеба, с хлебом по-прежнему было напряжённо в стране.
Год проучилась на курсах Маня. Пока училась – не до кавалеров было. Кто и ухаживал –всем отказывала. Понравилась она Андрею Чумакову.
Андрей – парень видный, фронтовик, с медалями, на четыре года старше неё. До войны парни сватали ровню, брали ровесниц или годом младше невест. А после войны – невест было много, а парней почти не было – всех побили на войне, вот и стали сватать девчат моложе себя лет на пять, а то и больше. Было даже такое, что тех девчат, с кем дружили, после войны замуж не взяли, кинулись к молодым. Много тогда хороших девчонок пооставалось в девках, так и не вышли замуж.
Вот и к Мане Андрей стал ходить с серьёзными намерениями – посвататься. Маня ему ничего определённого не обещала: ни да, ни нет. Училась, вроде не до этого. Год он её обхаживал.
Нравился ей один парень с бухгалтерских курсов, Владимир, тянулась душа к нему, но стеснялась Маня чувства свои показывать. Один раз даже проводил её Владимир с Саракташских танцев до дома. Отец, Сергей Андреевич приметил это, да и спросил прямо:
– Что это за парень?
Мария честно ответила:
– Да учимся вместе.
–Ходит свой (Андрей Чумаков), знамый парень. А это что за мужлан? Хватит, одного мужлана уже привели. Есть уже. Неча.
Это Сергей Андреевич про Груниного мужа так сказал, мол, не казак, да ещё и со стороны.
Это и стало решающим фактором выбора мужа. Не посмела Маня тятю ослушаться. Да и привыкла она к Андрею за год. Жалела, раненый был он несколько раз на войне: в руку, в ногу и в живот.
Андрей работал в Собесе сначала счетоводом, потом инспектором, а когда начал ухаживать за Марией, поступил учиться заочно на бухгалтера в Оренбург. Прямо перед защитой его диплома Владимир и провожал Маню с танцев. Увидел Андрей. Обиделся тогда Андрей, мол, что это ты мне перед дипломом учудила? Дальше провожаний дело не пошло.
У Владимира судьба не сложилась. Дружил с одной девчонкой, та родила от него, но Владимир замуж её так и не взял. Другую взял. Поговаривали, что эта другая опоила его приворотной бражкой, не обошлось без «чёрных сил». Но приворотом счастье не притянешь, да любовь не приворожишь. Жил с женой неважно. Рано умер.
А Андрей, как только Маня закончила учиться, сосватал её. В 1949 году сыграли свадьбу. Сменила Мария фамилию с Семыниной на Чумакову.