Глава 22
Санька очнулся только в начале третьих суток, ночью, в два часа ночи. Очнулся после того, как ему в его беспамятстве явилась мама, присела на край лежанки и поправила одеяло, хорошо подоткнув со всех сторон, чтоб ему не дуло ночным прохладным воздухом. Долго сидела молча, потом призрак женщины встал, обошел вокруг кровати и подошел к Любани, что спала , положив голову на край лежанки, сама сидела у кровати на чурбаке, что стояли в палате вместо табуретов. Посмотрела на избранницу своего сына, потом спросила , как она ему - нравится или нет, какой у нее характер, ругаются ли они и как часто. Потом сказала, что он выбрал правильную сноху для своей мамы, она ей тоже нравится, хорошая и верная ему будет, только пусть берегет ее. Потом еще сказала, что Павлик и Мария живы, что они у немки в немецком городе, пригороде Берлина, что она была у них, проведала. Потом снова присела к нему и погладила по голове. И была эта ее ласка как бальзам ему, голова вдруг стала ясной и снова все стало понятно, парень очнулся.
Конечно, никого рядом с его кроватью не было, но Санька даже и не подумал сомневаться в том, что это была она, он снова увидел ее в памяти. Она была такой, какой он ее всегда помнил, все так же от нее исходила волна доброты и ее неожиданная ласка до сих пор ощущалась его головой. Точнее, тем местом на голове, где она погладила, прежде чем снова пропасть. Санька оглянулся вокруг, сколько он мог себе позволить это сделать, но кроме его и Любани, никого рядом не было. Девушка все так же лежала, положив свою голову на край лежанки, мерное и тихое дыхание выдавало ее глубокий сон. Она спала и все было с ней хорошо. Санька приподнялся на локте, сколько смог и посмотрел на нее, улыбка снова озарила лицо. Я буду ее беречь, мама, она мне теперь самому как родная, так что не волнуйся за нас, спи спокойно. Какой - то тихий как бы вздох пробежал по палате и внезапный порыв ветра шевельнул волосы на затылке. Все наконец успокоилось, все стало снова таким, как и было до того, пока он не очнулся.
Заскрипела дверь, тихонько вошел санитар со шприцем и ваткой в руках, приблизился к кровати и заученным движением ввел иглу в плечо, сделал укол. Потом увидел, что он не спит и показал ему жестом, что надо спать. Санька кивнул ему и закрыл глаза, тихое покачивание неги сна подхватило его вместе с кроватью и понесло в мир грез, тихо покачивая на волнах.
Утром он проснулся как обычно, было всего только половина восьмого. В двери вошел санитар и начался новый день - просыпайся, болезный, пора полдничать. Нет, это не он так подумал, это санитар приволок ему на полдник, как он шутя сказал, маленькую жменьку таблеток и два шприца с набранным внутрь лекарством. Саньке пришлось переворачиваться и выставлять ему под шприц ту часть своей фигуры, что у любого отвечает за лечение. Санитар еще что - то там говорил, шутил, а Санька вдруг встревожился, где Люба? Ее не было рядом и у него началась паника. Потом промелькнула мысль, что они знакомы только с неделю всего, только поняли, кто они друг для друга, а у него уже паника. А люди живут вместе по пятьдесят лет, а вдруг и им суждено такое, он так всегда будет реагировать на ее отсутствие? Да у него здоровья не хватит на это. Парень засмеялся и вдруг услышал над собой:
- Вот как хорошо, он смеется, а мы тут голову ломай, что с тобой, что поражено - и еще попутно думай о том, как тебя лечить и какими препаратами, да где их выкопать в наших лесных дебрях. Это же не грибы, после дождя ни соберешь.
Санька вздрогнул от первых звуков голоса полковника, вот же нечистая сила, как он так умудряется вылазить в самый неподходящий момент, еще и при этом заставляя вздрагивать того, к кому он пришел. Прямо как какой - то ведьмак, ей - Богу. Неприятный и липкий холодок страха все же скользнул под нательную рубашку и потек куда - то вниз по спине. Ну туда тебе и дорога, там тебе понравится. Санька еще раз улыбнулся и посмотрел на полковника от медицины, спросил его:
- Скажите, как вам так удается подходить и проходить мимо, что только ветерок остается, у вас в семье колдунов не было случаем, товарищ полковник?
- Ого, рядовой, кто это вас так научил со старшим по званию разговаривать? Да ты у меня сейчас на губу пойдешь прямым ходом, да ты...
Санька поднял руку и сказал:
- Нельзя так обходиться с пленными и еще с ранеными, закон Европейской комиссии, потом комиссии по правам человека, я им туда жаловаться буду.
Он все же не смог выдержать серьезного выражения и рассмеялся при последних словах, полковник понял, что над ним опять подшутили, тоже улыбнулся.
- Ладно, ладно, жалуйтесь, что с вами сделаешь, только вот у меня вопрос, вы вообще с кровати вставать и службу нести когда будете? И когда новое нам что подкинете, что у бедного полковника наконец развалится голова от ваших сюрпризов? Это же надо, как вас так приголубило, что заболевания хватило только на три дня, но мне за эти три дня досталось как за год работы не доставалось. Что вы мне на это скажете? Тогда в штабе, слава Богу, что у вас молодой и сильный организм, вы же на краю стояли, одно движение и все, вы бы сейчас с привратником уже бы поговорили и уже бы красотами рая или ада любовались на том свете. Ладно, смотреть я вас не буду, там вон вас ожидает весьма привлекательная особа, вставайте, все у вас нормально, кроме ног, с ними еще полежите, к концу недели я вас поди уже и отправлю к командиру, на службу. Осмотрел я вас давеча, когда в беспамятстве лежали, так что придете ко мне только к концу недели, скажем, в субботу,сегодня воскресение. Вот там и посмотрим, готовы ли вы исполнять службу дальше. Я очень боюсь, что хромота у вас останется с вами еще надолго, если не навсегда.
С этими словами он повернулся и вышел, оставив обалдевшего от его слов парня сидеть и думать над его последними словами. Этого только Саньке и не хватало, хромать до конца своих дней. Если он окажется прав, то мечты о дальнейшей службе придется убрать в дальний темный ящик. Он и так не представлял, как они с Егором будут выполнять задание, полученное в Москве, когда были там в этот раз. Как он впервые покажется у немцев в их расположении, как это будет выглядеть. А если он еще и хромать будет, то просто ему туда запретят лезть, там его быстро раскроют и вся его служба полетит в помойную кучу, а он, поди, в ближайший концлагерь. Только этого ему и не хватало, либо, как еще один возможный конец его попытки в уничтожении врага, сначала пытать будут, потом просто расстреляют и все.
Да провались ты, жизнь плохая, появись хорошая, меня же там Любаня ждет, к черту эти мысли.
С этой последней мыслью он поднялся с кровати и приладив костыли, тронулся на выход. Люба ждала его на лавочке у входа, на полянке перед дверями медицинского блиндажа, единственного во всей системе построенных землянок, все другие ютились именно в них. Она сидела и смотрела на него с улыбкой, как он идет, торопясь, к ней, от торопливости своей просто не попадая в такт костылей. Но наконец он добрался до нее и опустился рядом с ней, переводя дыхание.
- Привет, моя хорошая, проснулся и потерял тебя, ты уже убежала, видимо, к себе. А тут этот костолом пришел и еще на меня страху нагнал, говорит, что хромота может остаться надолго, может и навсегда. Как ты меня хромого, кандыбу, у нас таких в селе так звали, любить будешь, нет?
Люба порывисто обняла его за плечи, потом за шею и сказала:
- Глупый, чего ты боишься, ой глупый, зато мой и целый, много народа сейчас лишены кто рук, кто ног, многие вон головы сложили в боях, а ты испугался, что хромать будешь, ой дурачок ты мой любимый.
Она звучно поцеловала его в губы, чем вызвала бурное восхищение у пары санитаров, куривших от них неподалеку, видевших такую реакцию девушки на слова Саньки.
- Вот это да, как повезло тебе, Сашка, такую деваху у всех отобрал, всем кавалерам с отряда нос утер сопливый, молодцы, ребята, мы желаем вам обоим счастья.
- Ой, спрятались за кустом и подглядывают, я вас и не видела, не стыдно, подглядывать - то за другими?
- Да ладно, Люба, просто радость берет, смотреть на вас, таких влюбленных, радость от того, что оказывается есть у нас в отряде хоть два человека, которые любят друг друга. Радость от того, что не все в нашем отряде озверели, оскотинились, среди всех убийств, среди всей этой войны, среди всей крови и грязи, что и тут, оказывается, может быть место чему - то высокому, чистому. Мы просто радуемся за вас. Удачи вам, счастья вам в вашей жизни. Мужики просто все завидуют вам белой завистью, что не нас так любят и не нас целуют на виду у всех. Береги ее, Санька, это дорогого стоит.
Они встали, затушили свои окурки и пошли в блиндаж медицинский, проходя мимо них, шутливо оба отдали честь им обоим, приложив руку к голове.
- Вот, понял, что люди про нас говорят, мы для них еще и предмет зависти, пусть даже и белой, а ты какую - то ерунду городишь, боишься, не пойми чего. Как же я тебя могу сейчас разлюбить, коли я первая тебе призналась в своей любви ? Да и потом, кто я буду, в глазах всего лагеря, коль брошу тебя? Мне это совсем ни к чему. Пошли все же прогуляемся по лесу, нечего делать в этой норе, землянке, когда посмотри, какая красота вокруг. Пошли, Саня, вставай. Надеюсь, сейчас тебя никуда не вызовут, что сейчас нам никто не сможет помешать. Пойдем, по лесу погуляем, одним побыть, наши проблемы обсудить, у нас их и так много и надо подумать, как от них избавиться. Все, пошли.
И они пошли, обнявшись, в глубь леса, два молодых влюбленных сердца, пошли побыть хоть немного вдвоем, побыть среди чистой и свежей природы, наедине, подальше от всех. Лес понял их, когда они зашли за крайние деревья, он сомкнул за ними толстые ветви старых деревьев, как бы показывая всем, что никого не пустит за ними, чтоб не помешали им разобраться самим со своими проблемами. Значит и нам там делать нечего, дадим им побыть одним и подождем их в лагере. А они...ну что они, им надо самим с собой разобраться, им надо решить , как им жить дальше, так что не надо им мешать.
Продолжение следует.