— А потом она у тебя пить попросит, тогда зажмуривайся и беги, — Тао покачивал ногой, задевая листья кувшинок и ряску. Тепло растеклось по деревянным мосткам, впиталось в них и делилось с нами — а воздух и земля вокруг были еще холодными. Мышонок Чен дремал, полуприкрыв веки, и норовил упасть на меня, и я то и дело пихала его плечом.
Неподалеку озерный тростник заканчивался и начинался лес.
В лесу пряталась Женщина с Длинными рукавами. Про нее рассказала Тетушка Тыква, и Мышонку едва не влетело, когда он начал выведывать у родителей, что да как. Мы только посмеялись над ним — взрослых нельзя спрашивать, они ничего не знают. Мне было проще, чем Мышонку, многому научил старший брат.
— Лю, — говорил он, — пойми, у всех свои игры. Когда вырастаешь, начинаешь забывать одни правила и перенимать другие. Есть короткое время, когда еще ничего не забыл, и новые игры еще не стали твоей плотью и кровью.
Он уехал, так и не сумев — или не успев — принять новые правила; все говорили — учиться, но я-то знала истину. Но так же я знала, что мир взрослых догонит его все равно — от себя не убежишь, как всегда говорил отец. Рано или поздно брат начнет играть по новым правилам, и, когда он вернется, все останется в прошлом. Сказки ночью под одним одеялом, выманивание червячков из норки, чтобы они передали привет умершим предкам, золото в коконах шелкопряда. Ничего этого не будет больше, я стану маленькой глупой сестренкой, хранящей воспоминания.
Но пока у нас — Тао, меня и Мышонка — было свое время и свои земли, куда все прочие попасть не могли. Была чаща, куда нам запрещали ходить, хоровод обнявшихся деревьев и заросли тростника.
В зарослях все становилось острым: и тени, и длинные плотные листья норовили разрезать кожу, и даже голос пересмешника, доносившийся из глубины леса, менялся — тот будто подражал точильщику ножей, самим ножам, издавая холодный скрежет и лязг. Стоило вынырнуть на опушку, и все прекращалось; тростник вновь становился гибким, податливым, безобидным, и птица, покашливая, хихикала над нашими страхами.
Пугаться было приятно, у страхов ведь свои правила — не нарушай их, и все закончится хорошо. Если ухнет филин, надо ненадолго стать на одну ногу, для защиты от озерного духа стоит носить в кармане щепотку соли, а Женщине с Длинными рукавами нельзя ничего давать и нельзя заговаривать с ней.
Все наши дни и ночи были пронизаны солнцем, поиском приключений и приятными страхами.
В один из таких дней — нам оставалось не так много времени до новых правил, и мы хотели успеть — Тао сказал, что хочет найти эту женщину, раз уж она появилась снова и кое-кто видел ее. Я заявила, что пойду с ним, он попытался пройтись насчет девчонок, трусих и обуз, после этого чуть не полетел с мостка барахтаться в ряске, а проснувшийся Мышонок кинулся нас разнимать, в итоге, в ряске мы оказались все трое. Но, выбравшись, уже знали, не произнося лишних слов — в чащу отправимся вместе.
Тао готовился, как заправский следопыт. Он раздобыл поцарапанный компас, ветровые спички, флягу с водой, плед, чтобы спать, если заблудимся и ночь застанет нас в чаще, и сушеные яблоки. Мышонок притащил два бумажных пакета орехов и нацепил талисман из дырявого камешка. Я не взяла ничего.
— А как мы узнаем, что это она? -— в сотый раз спрашивал Мышонок, и в сотый раз получал ответ.
— У нее длинные рукава, — говорил Тао. — Как на старинных полотнах. Если присмотреться, видно, что они не приминают траву.
Тетушка Тыква говорила, что Женщина — призрак, что когда-то она умерла в этом лесу от несчастной любви. Но Тао был уверен, что она живая — по крайней мере, материальная. Во всяком случае, один из угольщиков, ее видевших, ухитрился ее ухватить за подол.
Я была уверена, что ухватил он кого-то другого. Мало ли какая жительница соседней деревни забрела далеко в лес.
Естественно, мы никому не сказали, что затеяли; со старшим братом я поделилась бы обязательно, но увы, нас разделяло огромное расстояние. Так что я, как обычно, всего лишь пошептала на ветер, попросив передать ему наши планы и мой привет.
Отправились мы с утра, пока солнце еще не начало печь макушки — и нырнули в чащу раньше, чем воздух успел как следует прогреться. Птицы нас не боялись, треща и свистя на разные голоса. Мышонок устал первым. Вскоре, проголодавшись, стал ныть о привале, но Тао сурово пресек его жалобы. Капитана изображал! Я хихикнула, подмигнула Мышонку. А тот шагал, то и дело ощупывая в сумке пакеты с орехами, но достать лакомство не решался.
Мы выбрали звериную тропу — так ее назвал Тао, и была это едва заметная стежка, временами пропадавшая вовсе. Лесных призраков или духов не ищут на всем известных дорогах.
Сколько мы прошли? Вряд ли так уж далеко, но и немало, когда Тао соизволил наконец разрешить привал на краю полянки. Оставив меня караулить сумку с пледом и яблоками — с орехами Мышонок так и не расстался, — они удалились в кусты. Я удалилась в другую сторону, рассудив, что какие бы тут ни водились духи и призраки, человеческие вещи нужны им, как прошлогодний снег.
Да… пожалуй, теперь я помню больше подробностей, они проявляются с годами, как это ни странно. Помню сине-зеленый лишайник на гладком стволе — я покарябала его пальцем, пытаясь изобразить фигурку. Помню рваную паутину — подумала, что, вероятно, порвал ее какой-нибудь олень, ведь больше тут некому.
Мне почудилось, что хрустнула ветка, и я обернулась — и, краем глаза заметив движение, шарахнулась уже в обратную сторону. Женщина стояла рядом со мной, поблекшая, в серых лохмотьях, протягивая ко мне ладонь, будто просила милостыню. Поразили глаза — тусклые и одновременно горячечные, живые и неживые. Не помню, какие у нее были рукава. Не успела заметить, потому что в этот миг на полянке появились Тао с Мышонком, и женщина отступила в заросли, растворилась.
— Мы нашли землянку, — возбужденно загомонили они наперебой. — Там… не поверишь, там оружие, настоящее! — Они тянули меня за собой, а я отбивалась, меня больше заботила женщина, не хотелось оставлять ее за спиной. Они ведь не видели этих глаз. Но моих приятелей оружие интересовало больше, чем призраки. Все очарование тайны блекло перед возможностью подержать в руках настоящее ружье, а может быть, взять его себе, и хранить, пока не вырастешь. Они тянули меня за собой, а я все оглядывалась, поэтому женщина, возникшая прямо перед нами, оказалась полной неожиданностью.
Она что-то мычала и мотала головой, указывая назад. У нее за спиной чернел вход в землянку.
А потом на поляне появились двое мужчин.
Тут я сообразила, что птицы давно не поют, и только одна цикада все еще трещит где-то возле самого уха. И что не было никаких оленей.
А потом мы побежали, и цикаду больше тоже не слышали. А еще чуть позже раздался другой, очень громкий звук.
Родители говорили, что я и Тао родились под счастливой звездой — правда, его звезда была чуть менее счастливой, потому что он здорово разбил и расцарапал себе голову, пока катился по склону. Но я даже не поняла, что с ним что-то не так: он не произнес ни звука, хотя, наверное, было больно.
На какое-то время я вовсе потеряла его из виду, это было уже после того, как Мышонок упал.
Вероятно, тогда и сбылись слова моего брата про границу между детьми и взрослыми. Возможно, я стала старше него самого в долгие минуты, пока ползла в овраге, стараясь не шуметь. А может быть, еще раньше, пока текла по щеке Мышонка алая струйка.
Из его куртки вывалился сверток с орехами. Спустя много дней я чуть-чуть утешилась мыслью, что из них вырастет целая ореховая роща. Возможно, в этой роще будет жить призрак Мышонка и к нему будут приходить дети даже тогда, когда ни меня, ни Тао на земле уже не останется.
Потом все закончилось — женщину увезли в лечебницу для душевнобольных, ее сына и его друга — сбежавших из-под стражи убийц — судили и куда-то отправили. По-моему, это все уложилось в одно лето, и мостки все еще были теплыми, когда мы уже вдвоем приходили туда. Но я не уверена, потому что с потерей границы между собой маленькой и собой взрослой я потеряла и счет времени. Помню только, что Тао долго ходил стриженым под машинку — шрамы на голове все никак не заживали. А мне тогда купили новое платье, и я впервые надела его к Мышонку, когда мы в очередной раз навещали его.
А потом все закончилось еще раз, и еще — каждый раз, когда мы прощались с Мышонком, пока я наконец не поняла, что он все равно остается с нами. Вероятно, он, подтолкнувший нас к тем самым взрослым правилам, все же не дал уйти в них окончательно, позабыв детство. Я по-прежнему люблю пушистые коконы бабочек и пляски стрекоз над прудом, и помню, что Женщине с Длинными рукавами нельзя отвечать, когда она попросит напиться.
Автор: Светлана Дильдина
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ