Петропавловск. Апрель 2006 года. Я стою у доски в небольшой аудитории института имена Манаша Козыбаева. Стою я почти по стойке смирно от нежелания опускать голову. На мне черный сюртучного варианта костюм, белая рубашка и галстук. За партами сидят участники Республиканской Олимпиады по Литературе и молча глазеют на меня усталыми от долгого писания глазами. В аудитории тихо, громко и отчетливо слышна речь профессора или доцента, я сейчас уже не помню.
- Ну вы же так много написали… Вы исписали целую тетрадь. Тетрадь! То есть это двенадцать листов или более двадцати страниц. Я так устала проверять… Ну вы молодец. Вы очень хорошо раскрыли образ Раскольникова и Петербурга. У вас двойное введение. У вас история внутри истории. Первый тур, конечно же, вы отлично провели. Сочинение хорошее. Но вот во втором туре вам чуть-чуть буквально не хватило. Разборы текста… Ну немного как-то более профессионально надо было подойти, как-то вот, как филолог что ли… Но тоже хорошо. Очень хорошо. Видно, что знаете. Ну чуть-чуть вам не хватает до медали. Чуть-чуть… Я даже скажу вам, сколько, погодите. Вот, буквально двух баллов…
Это так с нами делились результатами пролетевшей за два дня Республиканской Олимпиады, где я участвовал во второй раз. Кстати, это и было моим последним участием на Республиканской Олимпиаде. Это был мой последний шанс исполнить свою мечту – получить медаль Республиканской Олимпиады школьников. Я бился в эти два дня, отдавая всю свою энергию, включая все свои таланты и способности, осознавая, что больше возможности у меня не будет. Стоя у доски, я поглядывал в окно и видел солнечный день и какое-то открытое пространство во дворе школы. Потом это пространство будет часто сниться мне в моих снах про Петропавловск.
Речь преподавателя была долгая. И всякий раз, когда она говорила о том, что мне не хватило чуть-чуть, мне становилось все досаднее и досаднее. Наконец, нас всех отпустили. Я почувствовал такую сильную усталость, что мне казалось, что мне тяжело носить на себе свою весеннюю куртку и зимние сапоги, которые на размер еще были больше… «В Атырау уже на деревьях зеленые листья, зеленеет трава и люди ходят в рубашках. Как я хочу домой», - думал я про себя. Я вышел из здания института. Перед входом столько народу: это все школьники, участники этой межпредметной Олимпиады. Шумно, как на базаре. Я вижу девочек, которые плачут. Я вижу ребят, которые радуются, поздравляют друг друга. Среди толпы учеников я вижу и своих, олимпийцев из Атырауской области. Разговорившись с парнем, который занял первое место по моему предмету, я узнаю, что мои соперники за полгода были освобождены от занятий и готовились к Олимпиаде в стенах университета на профессиональном уровне. «Я поступлю в Санкт-Петербург на журфак», - сказал мне мой новый знакомый в конце своего рассказа о том, как он готовился к этому турниру. Я снова остался один, и от рассказа моего бывшего уже соперника мне стало немного грустно. Я вспомнил свой класс без света, бессмысленные субботники и таскание ведер. От этого досада по поводу мечты, которая уже не сбудется, получить медаль Республиканской Олимпиады, усилилась в моем очень юном тогда сознании… Погрузившись глубоко в свои мысли, я побрел в сторону и присел на скамейку, желая побыть немного в одиночестве. Перед моим взором вставали эти эпизоды из школьной жизни, когда некоторые учителя с какой-то странной улыбкой глядели на меня в упор и задавали один и тот же странный вопрос, на который сами же отвечали: «Аскар, а ты кем хочешь стать, когда вырастешь? Журналистом? Учителем литературы? А? А? А кто еще из тебя получится? А? А?». Тогда, около памятника перед институтом города Петропавловск, я почти поверил даже в эти вопросы, повторяемые, словно мантра, учителями в моей школе, что выбора у меня не так много: учитель или журналист. Но здесь самое важным словом было слово «почти»…
Так же я ровно через тринадцать лет, весной 2019 года.
- Аскар, надо делать! Это шанс. Я тебе говорю, как руководитель объекта. Скважина стоит! Погоды не делает. Установка свободна. Столько уже риски обсуждали. Делай! Делай красиво! – говорит мне Ануар, который умеет взять и сделать, приняв решение.
Мы стоим с ним в конференц-зале, где только что завершилось недельное собрание и расходятся люди.
Я молчу несколько секунд. В одной руке у меня рация, в другой – блокнот. Зарядившись решительностью от Ануара, я устремляюсь прочь из конференц-зала и почти бегу по коридору. По рации я вызываю команду и даю команду готовиться к скребкованию азотом. Они же выходят на азотную установку. Пока добегаю до кабинета, набираю Рави, чтоб подъезжал ко входу в офис. Войдя в кабинет, я швыряю свой блокнот на стол, который сбивает лежащие на столе ручки, которые летят на пол и катятся в разные стороны. Но сейчас это все мелочи. Я очень спешу и пытаюсь, как можно быстрее надеть комбинезон. Проверяю свой ремень, минифильтр, датчики газа, беру каску и бегу ко входу. У меня было такое чувство, что вся команда, а главное, вся степь, почувствовали срочность и важность планируемой работы. Ведь возможность проводить скребкование азотом на линиях, где нет газа, обсуждалась уже почти несколько лет: презентовали столько теории, технологи провели столько расчетов, команды рассмотрела столько рисков и вариантов, что можно было издавать книги томами. И вот теперь, наконец, солнечным весенним днем 2019 года, наконец-то выпала возможность испытать на практике нашу теорию. По плану предполагалось провести калибровочное скребкование, выбрав один трубопровод, который не совсем важне на данный момент… И вот туда мы и спешили. Мне кажется сейчас, что сама степь заинтересовалась этой затеей и приготовилась лицезреть.
И вот в этом эпизоде можно было меня застать в тот день в мае 2019 года в высоком белом пикапе под управлением опытного Рави, где на весь салон гремела музыка 80-х. Мы мчались по трассе, а я успевал говорить по рации, чертить что-то в блокноте, торопить Рави и звонить по сотовому. На объект мчалась и паровая установка с другой части месторождения, спешила вакуумная машина с базы. «Летели» по трассе операторы и наблюдатели по ТБ. По степным дорогам, в объезд, сокращая путь, поднимая пыль, мчались камероновские инспекторы. Туда же и спешила азотная установка, похожая издалека на локомотив. Команда под началом позитивного и решительного настроенного Мирлана знала свое дело и тоже намеревалась делать красиво.
Что самое интересное, на объект вся команда прибыла одновременно. Когда я приехал на место, то застал азотчиков, разворачивающими установку. Парковалась сама установка, а также спецтехника, отвечавшая за пополнение запасов газа. Операторы сходу стали проверять клапаны, а наблюдатель Раке сразу же оградил участок. На кузове пикапа лежал новенький калибровочный скребок, сверкая калибровочной пластиной на весеннем солнце. Спешили к камере инспекторы, волоча за собой «чемоданчики» с дыхательными аппаратами и огромные ящики с инструментами. Несмотря на то, что уже прошла середина дня, день стоял яркий и солнечный. Не было ветра, не было зноя. Прямо для нашего эксперимента природа подарила нам идеальную погоду. А пока команда готовилась к запуску, мы с Мирланом обсуждали подачу газа. Мирлан знал свое дело. Он внимательно выслушает нас, а потом займет место в своей кабинете, где настроит все, как надо. Оператор Айбек внимательно осматривает каждую деталь и каждый элемент камеры, чтобы не упустить ничего. А команда Мирлана тащит жесткое соединение к камере, которое напоминает собой какой-то зигзаг из труб… В этот момент я любуюсь очень красивым зрелищем, и поймет это человек, поработавший на нефтепромысле: я видел, как на крохотном участке земли прошла граница зон ответственности двух участников одной работы – оперативного персонала и бригады азотчиков. Если операторы дружно и слаженно настраивали клапаны и готовили камеру, то прямо рядом с ними к этой камере подключались операторы азотной установки. И никто не мешал, никто не лез не в свои дела, никто не халтурил. Ребята просто делали свое дело. Работали молча, обмениваясь короткими фразами. В этой тишине отчетливо было слышно, как звенит метал, как хрустит щебень и как тяжело дышит работающий человек. Когда соединения были затянуты, то команда скребкования дружно взялась за запасовку скребка. А когда все было готово, началась сначала опрессовка жесткого соединения, а потом и самой камеры. И стали ожидать команду приема. Их долго ждать не пришлось, и вскоре Хамеке доложил о готовности принять скребок… Операторы настроили клапаны, и все заняли позиции. Все молчали, сосредоточенно слушая трубу. Чуть в стороне гудела азотная установка. Мирлан, надев свои наушники, уже шаманил у себя в кабинке. Вскоре началась подача газа. Все слушали трубу. Скребок двинулся. Отчетливо послышалось трение металлической пластины о внутреннюю стенку трубы. Потом скребок стал продвигаться к полнопроходному клапану. Сердце радостно застучало в надежде на то, что эксперимент все-таки удастся. Калибровочный скребок сначала уверенно двинулся, прошел по сужению и преодолел первый полнопроходной клапан… А потом он встал на втором клапане. Точнее он, как часто бывает, застрял между двумя спаренными клапанами. Сбылись наши опасения. Поток газа не создал достаточного взрывного удара или волны, чтобы выбить скребок из камеры в трубу. Я закрыл глаза и понял, что начинается очередная история… Мы стали ждать. Но ничего так и не происходило… Тогда мы решили поднять давление нагнетаемого газа, но это, увы, не помогло. Позже мы выясним, что дело не только в подаваемом давлении. Здесь, как показала практика, все дело было и в расходе подаваемого продукта, который должен в буквальном смысле «уносить» скребок из камеры в трубу. Но все это мы постигали на практике. Я встал и отошел в сторону, чтобы немного подумать. Пока ребята пытались выбить скребок, я отошел к забору и стал слушать степь. За моей спиной гудела азотная установка и громко разговаривали люди, пытаясь перекричать звуки двигателя… Подумав немного, я пришел к одной идее, как выбить скребок в трубу. Я вернулся к своим и попросил остановить закачку азота. Сняв свои огромные наушники, к нам подошел Мирлан со своей командой и начал слушать. Собрались и операторы. А выбивать скребок мы собрались вот, как. Мы закрываем первый полнопроходной клапан, который скребок как раз успешно преодолел. Потом набираем давление около ста бар в камеру, а потом резко открываем этот же клапан. Идея заключалась в том, чтобы набрать большой объем газа в камеру запуска, а затем открыв временно закрытый полнопроходной клапан создать очень плотный поток под большим перепадов, тем самым выбив застрявший между двумя клапанами скребок. Затея была, конечно же, рискованная, так как мощный агрегат поднимал давление в относительно небольшой емкости, и все это было серьезным испытанием для жесткого соединения. При утечке мощное давление почти в сто атмосфер могло вырваться наружу, могла ударить кого-то труба соединения, могло что-то разорваться в случае, если не сработает защита… В такие минуты я всегда понимал риск и всегда перепроверял свое намерение. Все-таки не хотелось погибать при выполнении какого-то дела, тая в себе дурные мысли. А намерение было очень простое – просто пропустить скребок в трубу и в дальнейшем в камеру приема, не считая только рисков… А сколько еще рисков «ходило» вокруг, о которых мы не знали и вряд ли узнаем…
- Давление быстро поднимется, - сказал Мирлану, когда мы отошли. – Надо быть осторожным и проследить, ведь объем маленький…
- Сделаем, - сказал Мирлан, кивнул головой и, по ходу надевая наушники, поспешил к своей технике.
Там он занял кабину и показал на рацию, говоря нам, что слушает и ждет команды.
Мы заняли позиции и приготовились выполнить весьма опасный маневр – набрать высокого давление в маленькой камере и резко открыть один единственный клапан. Надо было успеть…
Я взял рацию и подал команду начинать закачку. Я посмотрел на кабину Мирлана. Там он уже работал с панелью управления. Агрегат взревел, соединения задрожали и начался набор давления. Манометр медленно и уверенно начал подниматься. Айбек стоял у клапана и ждал команды открыть. Соединения камеры, двери и жесткое соединение агрегата все напряглось под нарастающим давлением. «Хоть бы нормально все прошло… Вроде испытывали же», - думал я про себя. Давление манометра уже дошло до семидесяти, потом до восьмидесяти… Еще немного… Девяносто, девяносто пять… Я увидел боковым зрением, как Мирлан сосредоточен и готов к любому повороту событий…
- Давай! Открывай! – крикнул я Айбеку.
Айбек стал резко открывать клапан. Давалось ему это тяжело. Но, осознавая важность этого маневра, он старался изо всех сил.
На наше счастье клапан был из тех, которые открывались с легкостью…
Газ, который был накоплен в камере под сто бар с превеликим удовольствием вырвался через широкое сечение открытого клапана и с гулом и треском выбил скребок из камеры в трубопровод…
- Ушел! Ушел! – кричал радостно Рыспай ага, который слушал на том месте, где труба уходит под землю.
С «уходом» скребка, конечно же, на сердце отлегло, но факт того, что расход не такой уж и мощный, чтобы с легкостью «забирать» с собой скребок, меня немного волновал. Мы знали, что запустить скребок – это одно, а принять благополучно – это уже совсем другая история…
Поэтому, стараясь не радоваться раньше времени, я направился к машине, чтобы поехать на прием. Линия была очень короткая, и скребок, по нашим расчетам, должен был по идее «прийти» быстро.
Скребок принимали операторы Хамит и Ерик. Когда я приехал к ним, то они оба внимательно слушали, прижавшись ушами к трубе, подложив перчатку.
- Все тихо. Тып-тыныш, - сказали они мне, лишь слегка отрываясь от трубы.
Подойдя к трубе, я тоже стал слушать. В трубе стояла абсолютная тишина!
Мне это не особо нравилось. Мы начали думать…
В трубе изначально была бессернистая нефть. Она была заполнена ею еще с предыдущего скребкования. Скребок был калибровочный, который итак по своему дизайну не особо рассчитан на вытеснение. Значит, ему там явно не легко. Расход азотного агрегата не высокий… Скребок движется в буквальном смысле этого слова по миллиметру за минуты, а может, и за часы. Никто этого точно не скажет…
О, если б вы знали, как прекрасно наступает весна в степи. Ведь природе ровным счетам абсолютно все равно на то, чем занимается человек и что он там понастроил, какую деятельность человек развел… Степь просто делает свое. И ради этого наблюдения можно было б ходить здесь вечно на вахте… Солнце постепенно уходило на Запад, готовя декорации для красивого заката. В воздухе было свежо, и легкий ветерок вносил прохладу, запах моря, обещая приятный прохладный вечер. Из-под щебня, пробивая себе путь к свету, вырастали степные цветы. Ах, если б я знал их названия… Цветы фиолетовые, цветы желтые, цветы красные, цветы с колючками, цветы с листьями, цветы со стеблями, которые стелются по земле, цветы с широкими листьями, похожими на уши спаниеля – все эти растения в буквальном смысле этого слова пробивали себе путь к солнцу, раздвигая щебень, ломая бетон, огибая металлические конструкции, камни и опоры.
«Подождем, подождем… Придет. Куда он денется?» - говорит Хамит агай, а сам ходит вдоль трубы и слушает в нескольких местах. Подобно своему напарнику-наставнику беспокойно ходит и шумит Ерик.
Мне нравится наблюдать, как работает Хамит ага. На его лице всегда позитивное и решительное выражение. Когда он слушает трубу, он сосредотачивается, и в глазах его обязательно промелькнёт необъяснимая грусть, и эта грусть за одно мгновение расскажет о какой-то скрытой печали и о колоссальном опыте за его спиной. Ведь Хамит агай начал работать здесь, когда не было ни меня, ни Ерика, ни этого объекта… Пройдет еще пять лет, и мы всем коллективом будем провожать этого человека на пенсию. Будет сказано много шуток, рассказано много историй, спето много песен. Только по объективной причине я так и не попаду на этот вечер и до сих пор жалею об этом.
А новостей из трубы не было: не слышно было ни скребка, ни потока. На этом самом месте я понял одну важную вещь, которая стала для меня уроком: несмотря на то, что установка могла поднимать достаточное давление, она не имела достаточный расход газа, чтобы быстро двигать скребок. Скребок набирает давление за собой, потом делает движение, потом снова набирает. И так движется, как гусеница… Это положение дела меня не устраивало. Тогда я решил проделать тот прием, который мы проделывали в прошлом году, когда скребковали бессернистой нефтью – набирать давление и двигать скребок. Я предупредил по рации Мирлана о том, что давление будет расти, и мы закрыли клапаны на приеме. Потом стали наблюдать за манометром. Давление росло, но очень медленно. Мы прождали почти час или полтора, пока давление не достигло восьмидесяти. Только после этого стрелка манометра стала подниматься наверх быстрее. Всякий раз, набрав всего лишь пять бар, мы так и хотели открыть клапаны, но каждый раз принимали решение терпеливо ждать. Ждать, слышать, слушать учит нас скребок… Когда давление достигло девяноста, мы резко открыли байпасный клапана, и потом с шумом двинулся по трубе и по камере. А через несколько секунд с хрустом и треском в камеру вошел и скребок… За один набор давления, благодаря терпению, умению пожертвовать временем и добиться большего перепада, мы смогли загнать скребок в камеру.
- Рациядан хабарлай бер, - сказал Хамит агай и стал командовать подготовкой к извлечению скребка.
После прибытия скребка я почувствовал резкую усталость. Может быть, это было следствием напряжения и переживаний по поводу проводимого эксперимента. Я медленно побрел к воротам. Навстречу ко мне уже шли инспекторы по дверям камер, таща за собой чемоданы с воздушно-дыхательными аппаратами. «Еще бы калибровочное скребкование засчитали как удачное», - подумал я про себя.
Но, вне зависимости от результата калибровочного скребкования, было ясно одно – это была еще одна маленькая победа нашей молодой команды, это был вклад, пускай и маленький, в надежность и результативность команды. Команда работала, давала результат и развивала процесс скребкования в том числе и внедрением новых подходов.
Начинался весенний желтый вечер. Солнечные лучи были уже оранжево-желтыми, и степь уже рисовала темные силуэты объектов и людей на фоне заката. Собрания в офисе все давно закончились, в эфире стало тихо.
Откинувшись на спинке кресла, я ехал на пикапе в офис, глядя в степные просторы. Еще один эксперимент завершился успешно. Теперь завтра нужно создать новый макет для процедуры. «Только жесткое соединение в виде трубы, никаких шлангов», - думал я про себя, засыпая.
Пока мы ехали до поста, мне приснился сон. Во сне я вернулся в тот самый пасмурный день зимы 2011-2012 годов, когда, прождав несколько дней, мы вместе со старшим оператором проворонили прибывший скребок. Тогда я так расстроился, что больше не захотел никогда заниматься работами по запуску скребков, полагая, что у меня даже и не получится при полном желании… Еще мне снились шланги, которые оживали, как удавы и пытались поймать мои скребки.
Еще один день превращался в историю. И все эти слова, сказанные на утренней планерке, недельное собрание, спешка к очередному эксперименту теперь уже казались ненастоящим. Теперь впереди был прохладный вечер и темно-синее небо, гул трансформатора вахтового поселка…
Следует тут напомнить вам, уважаемый мой наставник, что поиски дверцы камеры приема скребка, которые начались еще год назад для трубопровода со старой камерой, так и не окончены. Каждый день я веду переписку и ищу «улики» и «свидетелей» этого таинственного исчезновения такого весомого и тяжелого предмета…
Продолжение следует...