Елена Оскаровна Марттилла: «И пока я работаю, пока рука держит карандаш, я буду рассказывать о своих согражданах, о родных моему сердцу Ленинградцах»
21 июня 1941 года у Леночки был выпускной бал по случаю окончания школы. Она училась в 12-й школе, на 13-й линии Васильевского острова. Торжественные речи, напутствия учителей, дружеские шаржи Елены на своих наставников, шампанское в первый раз... После бала стайки шумных и веселых девушек и юношей выпорхнули из своих школ в безоблачную белую ночь, последнюю мирную ночь. По набережным Невы гуляли счастливые выпускники, еще не обремененные взрослыми заботами. Впереди — вступительные экзамены в институты и увлекательная студенческая жизнь. Елена была среди них. Первое полувзрослое платье с робким, но все-таки углубленным вырезом на груди и первые взрослые туфли на высоком каблуке запомнились как последняя улыбка мирной жизни… В мечтах виделась Академия художеств. Девочка ощущала в себе дар художника и все-таки сомневалась в успехе, а между тем успехи уже были. В одиннадцатилетнем возрасте Елена победила на I Всероссийском конкурсе детских рисунков и была принята в школу юных дарований при Академии художеств.
Война нарушила лучезарные мечты и надежды бывших школьников. Взрослая Елена Оскаровна вспоминает, что с началом войны она внезапно почувствовала, что ее собственного “я” больше нет, есть только “мы”. Мы непременно победим. Военная опасность пробудила острое чувство гражданской ответственности за Ленинград и ленинградцев. Мысль об эвакуации даже не возникала.
В первый же день войны многие юноши и девушки, выпускники ленинградских школ, пришли в райком комсомола в надежде попасть на фронт. Мальчиков направили в военкомат, девочек определили на курсы Красного Креста для военной подготовки и затем на ускоренные курсы медицинских сестер.
Мальчики ушли на фронт, девочки обороняли город, рыли траншеи и строили блиндажи, работали в госпиталях, в сорокаградусные морозы разбирали развалины домов, то и дело впадая в голодный обморок, теряя сознание. Слабые руки, погрубевшие от промозглого холода, кирки и лопаты, спасали ленинградцев, погребенных под каменными обломками зданий, разрушенных бомбами и снарядами. Это был трудовой фронт, и Елена работала на этом фронте наравне со взрослыми ленинградцами. А ведь совсем недавно девочку лелеяли родители, любили одноклассники, ласково называли Леночкой, Лялей.
На курсах медсестер приходилось заниматься вечерами, после напряженной работы, Окончив двухмесячные курсы, Елена получила диплом медицинской сестры запаса. Она работала в госпитале, в детской больнице, помогала учителям своей школы в их работе по эвакуации детей.
Из трагического поколения выпускников ленинградских школ живыми остались единицы (всего 4%). На фронте погибли все мальчики из Лениного класса. Многих одноклассниц убили лютый голод и промозглый холод застывших улиц и промерзших квартир. Им было всего лишь по 17–18 лет.
В конце ноября 41 года Елена поступила в Художественное училище имени А.В. Серова и, пока были силы, посещала занятия, с трудом преодолевая длинную дорогу от 18-й линии Васильевского острова до Таврической улицы. От дома № 19-а девочка шла к Неве. С Университетской набережной спускалась на лед, шла к Марсову полю и дальше — на другой конец города. Девочка была оптимисткой и верила в свое послевоенное будущее.
В своих записках уже взрослая Елена Оскаровна, вспоминает, что в феврале 42-го, придя домой поздним вечером, она почувствовала, что исчезают последние силы. Девочка осознала, что ей не дожить до утра, если она уступит предсмертному бессилию и ляжет в постель. Тогда мертвый сон одолеет ее, и она не сможет проснуться. И обидно стало, что приходится умирать не в бою, приближая Победу, а так, ни за что. С содроганием читаешь эти скорбные строки. Но произошло то, что принято считать чудом. Елена считает, что ее спасло чувство гнева. Уж если придется погибнуть, то лучше умереть не просто так, как покоряется обыватель, но как художник, за работой. Она взяла лист бумаги, синьку и кисть, приблизила зеркало и… стала писать автопортрет (иной натуры не было), должно быть, девочке хотелось, чтобы ее облик остался в ленинградской памяти после смерти. Была глубокая ночь, тускло мерцала коптилка. Вначале Елена с трудом водила кистью, но со временем увлеклась работой, забыла свои тревоги и не заметила, как прошла роковая ночь. Слабый свет пробивался в щель маскировочной шторы. Ночь нехотя уступала утру, и Елена вдруг поняла, что победила в жестоком поединке со смертью. Победила свою смерть!
На портрете — серое, пергаментное лицо умирающей. Не зная, кто это, не различить, девочка или старушка. Призрачные тени покрывают оплывшие от голода черты. Полуопущенные веки, скорбные складки, впалые щеки, заостренной подбородок. И только высокий лоб красив. Девочка — тень, девочка — призрак… Это было гигантское волевое усилие, подчинившее умирающее тело неукротимому желанию выжить. Подвиг Жизни на самом ее краю доступен немногим. Елена смогла его совершить. Пережив роковую ночь, Елена приобрела непоколебимую уверенность, что сможет пережить блокаду. Эта уверенность преобразила лицо девочки.
У нас есть редкая (быть может, уникальная) возможность увидеть перемены облика человека от умирания к Жизни. Блокадная ситуация не изменилась, но второй автопортрет, выполненный через несколько недель, создает облик волевого человека, преодолевшего свою смерть. Широко раскрытые глаза, четкая линия губ, решительный подбородок — никаких следов недавнего угасания. Выражение лица утверждает непреклонную волю к жизни.
Возвращаясь домой после изнурительной работы, Елена по памяти писала лица блокадников, встреченных на пустынных улицах, у развалин, в госпитале, в бомбоубежище. Девочка хотела оставить лица блокадников в людской памяти как обвинение фашизму. Женщины, подростки, солдаты. Изнуренные голодом лица с нечеткими, расплывшимися чертами.
На картине — три фигуры, закутанные во что попало. Старушки или дети? Прижались друг к другу, чтобы не замерзнуть. Из подписи к рисунку ясно, что это девочки у 12-й школы, перед эвакуацией. В лице крайне истощенной девочки застыла обреченность. Глаза почти закрыты. Становится ясно, что она уже покорилась смерти и не сможет выжить. Веки ее соседки полуопущены. Четкие складки возле носа и сжатые губы как будто бы не исключают возможности выжить, но кто знает, сможет ли она совершить подвиг Елены, когда наступит ее роковой час? В огромных глазах маленькой девочки застыли трагическое недоумение, пронзительный упрек: “Опомнитесь, что вы с нами сделали? Опомнитесь!”
Пожилой (или молодой?) солдат, в шинели и ушанке. Скорбное лицо. Наверное, он видит руины своего дома и понимает, что обломки дома погребли его родных. Он отомстит, он сможет. Елене знакомо это святое чувство скорбной ярости, она испытала его на грани жизни и смерти. Быть может, она испытала это чувство в разбитой снарядом квартире. Возвращаясь домой, Елена узнала от соседских мальчиков, что снаряд попал в седьмой этаж, где жила ее семья. В квартире оставалась мама. У девочки подкосились ноги. Она опустилась на ступеньки обледенелой лестницы и оцепенела от ужаса. Ноги стали ватными, сознание помутилось. Соседка помогла девочке прийти в себя, сообщив, что мама чудом осталась жива. Стекла выбиты, столешница разбита в щепу. Мама лежала на полу, без сознания. Тогда никто не знал, что последствия контузии останутся с Диной Васильевной на всю жизнь и омрачат ее жизнь и будущее дочери. После разрушения квартиры семье Марттила пришлось переселяться в десятиметровую каморку, в которой оказалось девять человек.
Другой этюд юной художницы. Женщина склонилась над книгой. Серое, пергаментное лицо с заостренным подбородком. Но в глазах теплится мысль. Стало быть, можно надеяться, что она сможет выжить.
Кто-то в ушанке, засыпанный снегом. Глаза почти закрыты. Вот-вот упадет и уже не встанет.
Бесполое существо в измятой мужской шляпе и женской шали, повязанной поверх головного убора. Безучастное лицо. Тонкая, беззащитная шея торчит немым укором.
Юный художник, студент Женя. На лице — печаль умирания. Он умер через несколько дней.
В зале с огромным окном, оклеенным бумажными крестовинами, у рояля стоит истощенный человек, похожий на Шостаковича. Зимнее пальто с поднятым воротником, ушанка. Впалые щеки, скорбные носогубные складки. Как трудно держать голову, приходится опираться подбородком на полусогнутую кисть. Красивые, длинные пальцы музыканта. На закрытом рояле — канделябр с обгоревшими свечами. Серый утренний свет. И кажется, что пианист сейчас будет играть, чтобы не умереть. Музыка поможет выжить.
Неожиданно волевое, гневное лицо подростка. Форменная фуражка ремесленника создает впечатление прочности бытия. Мальчик обернулся на ходу, должно быть, смотрит на развалины. Он сможет вернуть к жизни разрушенный город, прекраснее которого нет ничего на свете.
Пустынная улица умирающего города. Шапки снега на кронах деревьев. Зимний пейзаж был бы красив, если бы не блокада… Неужели когда-нибудь эти деревья проснутся, протянут свои ветви навстречу весне и на промерзших ветвях раскроются почки? Неужели это случится? На переднем плане — руины, вдалеке “громады стройные теснятся”, утверждая незыблемость нашего города. Наверно, это был час воздушной тревоги, люди скрылись в бомбоубежище или медленно умирали в промерзших квартирах. Мертвая тишина в томительном ожидании бомбового удара… и конца. Вдалеке кто-то продолжает свой скорбный путь с детскими саночками, на которых, наверно, лежит мертвец. Сани остались недорисованными, но, кроме покойников, возить было нечего. И все-таки в зимнем пейзаже есть проблеск надежды. Быть может, робкая проталинка в глубоких снегах…
Талант Елены Оскаровны был неподвластен лютому голоду и морозу, сковавшему суставы и покрывающему язвами обмороженные руки, не разбирая, чьи это руки, художника или музыканта, ребенка или его мамы. Зимой 42-го Елена узнала, что такое лютая боль. Взрывная волна отбросила девочку на кирпичную кладку. Удар огромной силы пришелся по позвоночнику. От боли девочка потеряла сознание. И, несмотря на относительно благополучный исход ужасного события, блокадный след навсегда остался с нею и часто проявляется нестерпимой болью, не давая усталой памяти отдохнуть от блокады.
Работы Елены Оскаровны действуют сильнее антифашистских и антивоенных лозунгов. В растревоженной памяти все “звучит и звучит” немой, но пронзительный упрек, застывший в глазах блокадников: “Остановитесь, что вы с нами сделали?”. Глядя на портреты блокадников, чувствуешь потрясение и забываешь, что эти портреты созданы девочкой, истощенной голодом, изможденной непосильной работой по разборке руин домов, разрушенных бомбами и снарядами. Окончив школу в канун войны, девочка работала наравне со взрослыми. Военный госпиталь, окопы и блиндажи на улицах города. Эвакуация детей. Разборка развалин разрушенных домов в поисках живых людей. Не женский и уж тем более не девичий труд. Кирка и лопата. Еле держась на ногах от голода и усталости, девочка не переставала рисовать блокадных людей.
Работы Елены Оскаровны многократно выставлялись в Советском Союзе и за рубежом, на персональных и тематических экспозициях. По данным каталога 1998 года, Елена Оскаровна показывала свои работы более чем на 120 выставках. Из них, по крайней мере, восемь экспозиций посвящены ленинградской блокаде. Должно быть, блокадное прошлое позволило ей оценить радость Жизни и создавать свои оптимистические творения. На лицевой стороне каталога — портрет Елены Оскаровны. Спокойная северная красота художника завораживает взгляд и утешает душу своим величием и достоинством. Работы художника Елены Марттила экспонировались в Берлине, Лондоне, Каннах и других европейских городах. Ее литографии, офорты, гравюры, монотипии хранятся в Русском музее, в РНБ (Санкт- Петербург), в музеях России, в частных коллекциях России, Финляндии, Латвии, Эстонии, Англии, Америки. Работы художника хранятся в Русском музее и Публичной библиотеке.
Елена Оскаровна работала педагогом в Художественном училище имени Серова, которое она окончила после войны, в театрах, в Педагогическом институте имени Герцена, вела студии в Политехническом институте. В Василеостровском доме пионеров Елена Оскаровна обучала детей искусству кукольника и кукловода, и это трогательно обнажает добрую душу художника.
«Пронзительная документальность работ Е. Марттила ... их драматизм, сдержанность изобразительных средств и глубина содержания не оставляют нас равнодушными. В них то, что выдумать невозможно и что богаче любой выдумки: с перебитой коленкой ослепший фонарь. Радиорупор — живой голос живущего города... „Булочная“ — заветная, как райская дверь... Здесь действительность слита воедино с замыслом художника. Здесь языком искусства говорит с современником правда жизни...» (М. Изотова «Художник и город», размышления после выставки; «Ленинградская правда» 6.02.1985)
Из воспоминаний Елены Оскаровны Марттила: "Ни о какой серии о людях, ленинградцах в блокадные годы, я не думала. Тема эта накопилась потом. Каждая работа появлялась, как потребность высказаться, отдать должное, вспомнить. Тема эта накопилась потом. Я не могла забыть город во время блокады — он снится мне каждую ночь до сих пор. Самые обнаженные чувства: долга, любви, патриотизма, самые святые чувства — только они пробуждали и поощряли желание высказаться.
Сначала я даже считала, что недостойна говорить об этом, что мои художественные силы не в меру малы для подобной темы. Я старалась учиться и дорасти, но молчать не вышло, нереальным оказалось умолчать...Память оказалась острее моих художественных возможностей. Ждать нечего, жизнь идет на убыль. Я нескромно решила говорить о войне тем языком, какой есть. А иначе кто скажет? Где они? А работы появляются естественно, по зову сердца... До 1982 года нигде и никому я не показывала свои работы на тему «Блокада», считая это очень сокровенным, личным..."
Елена Оскаровна умерла в возрасте 99 лет, 25 июня 2022 года.
Источник текста: https://magazines.gorky.media/neva/2006/…