... и читали, и издавали. Особенно меня поразило, сколько было издано самых разных книг! Хотя люди читающие, люди, лишенные нормальных условий жизни и находящие утешение, успокоение в книге, восхищают больше.
Позавчера в РНБ открылась выставка «… Неколебимо, как Россия: к 80-летию со дня полного снятия блокады Ленинграда». В экспозиции - редкие ленинградские издания военной поры.
Процитирую материал Российского этнографического музея:
В годы блокады в городе продолжали издавать книги. Работали более 10 издательств, несколько типографий: отделения Госполитиздата и Гослитиздата, Медгиз, Лениздат, издательство Академии наук, фабрика детской книги, передвижные типографии Ленинградского фронта.
Невероятно, но в годы блокады в осаждённом городе было издано около двух тысяч наименований книг и брошюр тиражом более 23 миллионов экземпляров. Единственный не закрывшийся магазин, «Книжная лавка писателей», показывал рекордные продажи. Иногда на санях сотрудники возили книги к линии фронта, которая проходила по южным границам Ленинграда. Солдаты и командный состав охотно приобретали литературу. В городе работали 22 библиотеки.
О работе библиотек в годы блокады была ещё одна любопытная статья "Что читали в блокадном Ленинграде".
Дмитрий Шеваров несколько лет назад опубликовал интересную статью "Во время войны на помощь ленинградским детям пришли герои книг":
Сказать, что книги во время войны согревали и утешали - ничего не сказать. Они были последним прибежищем домашнего уюта, нежности и улыбки. Они помогали взрослым сохранить человеческий облик, а детям - остаться детьми. Часто определяли род занятий на всю послевоенную жизнь.
Он анализирует дневники, воспоминания детей блокады, рассказывает, чем они занимались после окончания войны.
Из воспоминаний Радия Погодина:
Всю домашнюю мебель сжег. Когда тело мое приняло форму скелета, а отечные ноги - форму валенок, я перешел на бумажное топливо. Книги горели плохо. Я старался не думать, что жгу книги, пока мне не попался в руки "Дон Кихот". Это была книга моего старшего брата, который уже погиб где-то в Карпатских горах... Я сидел у печурки и рассматривал картинки Доре. Художник Доре все предвидел. Рыцарь ехал на своем Росинанте через мою комнату - он был ленинградцем с изможденным до смерти лицом и непокоренным сердцем. В его глазах полыхал огонь, может быть, огонь тех книг, которые я уже сжег. "Дон Кихота" я не сжег...
В финале статьи приводится любопытный список:
Было бы интересно узнать, как он появился. Анализировали спрос в библиотеках, упоминания названий в дневниках? Я стала тоже обращать внимание, какие именно книги тогда читали. На сайте издательства "Мелик-Пашаев" опубликованы фрагменты из блокадных дневников Бориса Матвеевича Калаушина. Запись от 27 ноября 1941 года:
Прочитал книгу Чарской "Юркин хуторок". Интересная.
А потом мне попалось исследование Полины Барсковой "Вес книги: стратегии чтения в блокадном Ленинграде". Прочитала с интересом, хотя не всегда мне нравились расставленные акценты. Речь больше идёт о чтении книг взрослыми, приводится большое количество цитат из воспоминаний. Небольшой отрывок из записей Виталия Бианки:
Особенно много покупают книги (беллетристику) военные. Всюду — в коридоре Смольного и на улицах — продается “Пятнадцатилетний капитан” Верна, вышедший в начале войны. Раскупается, главным образом, увлекательное “чтиво” — авантюрные романы. И старые классики. Все то, что описывает жизнь, не похожую на современную. Коллекционеры и любители редких книг маниакально продолжают, и, конечно, весьма плодотворно — погоню за ценным товаром, обесцененным сейчас.
Полина Барскова рассуждает об эскапизме - попытке бегства из блокадного города посредством чтения, но сразу же уточняет, что не только это "работало" при чтении:
... чтение исторических авантюрных романов становится методом навигации и постижения блокады: то, что Бианки назвал жизнью, “не похожей на современную”, переносится на современную жизнь, как выкройка на ткань, с целью дидактического сравнения.
Часто во время блокады не читали, а перечитывали. В статье приводится тройка лидеров: "Война и мир" Л.Н. Толстого, новеллы Эдгара По, романы Чарльза Диккенса. И у каждого из этих "чтений" своя функция, на которой подробно останавливается автор статьи. Например, у Диккенса - терапевтическая:
Иногда блокадную бесчувственность брались лечить чтением.
Не буду заниматься пересказом, заинтересовавшиеся могут познакомиться с этим исследованием по ссылке.
В художественной литературе о блокаде тоже встречаются фрагменты, где герои читают книги. Почему-то я не запоминала и не отмечала для себя раньше эти отрывки, начать никогда не поздно.
Книга Эллы Фоняковой "Хлеб той зимы" автобиографична. Думаю, и названия произведений, упоминающихся в ней, выдумывать не пришлось.
…мама торжественно вручает мне растрепанный томик, принесенный из институтской библиотеки.
— Десять страниц, — приказывает она.
— «Ро-бин-зон Кру-зо», — с трудом читаю я полустертые буквы на замахрившейся обложке. Крузо? Что это еще за мойдодыр?
Неохотно, весьма неохотно, осиливаю первую страницу, вторую, третью…
— Ну, прочла свою норму? Хватит на сегодня? — лукаво спрашивает мама через час.
— Н-нет, не прочла, — вру я. А сама уже подбираюсь к пятнадцатой странице. Как интересно! Нетерпеливо дергаю под столом ногой. Неужели Робинзон погибнет? Как он выпутается из беды? Скорей, скорей вперед! И откуда что берется? Читаю, как по маслу, не запинаясь, не путаясь, не застревая в длинных словах!
Пора пить чай. На столе звякают стаканы. Режут хлеб! Я ничего не замечаю. Мама незаметно подкладывает мне кусочек, ставит рядом чашку. Все молчат. Ко мне никто ни с какими разговорами не обращается. А я — в полном упоении!
Редчайший случай: родители укладываются спать раньше меня!
— Можно еще, да? — спрашиваю у них глазами. Для слов у меня сейчас нет времени.
— Читай, дочка, читай, — улыбается папа и подмигивает — теперь уже не мне, а маме.
И я читаю, читаю, читаю, — до самого утра, при свете зеленой настольной лампы, в объятой сном комнате. Впрочем, при чем здесь комната? Я — на цветущем тропическом острове, где пряно пахнут диковинные цветы, на деревьях растут плоды, а по ветвям скачут любознательные обезьяны. И я не одна, я вместе с храбрым, изобретательным Робинзоном!
Наконец, я засыпаю, положив голову на последнюю, обмятую по краям страничку…
Что почитаем? «Трех мушкетеров»! И р-раз — под шубу!
С тех пор, как я научилась запоем читать, мои страхи стали разнообразнее и обрели конкретное воплощение. Не только КОГО-ТО — я боюсь Вия, Леди Макбет, Баскервильскую собаку, Джона Сильвера и даже загадочного доброго капитана Немо. Бомбежки и обстрелы меня давно уже не страшат. Я лишь поглубже зарываюсь в пыльный медвежий мех, чтобы не слышать грохота и свиста. Впрочем, наученная некоторым опытом, я уже знаю, что если просвистело и прогрохотало — значит пронесло.
Некоторое время я погружена в книгу. Затем, застряв на описании какой-нибудь трапезы, мечтаю.
История Геннадия Черкашина "Кукла" связана и с блокадными днями, и с тем временем, когда люди возвращались в город после эвакуации. Именно тогда главная героиня и рассказывает о любимой книге:
— Здравствуй, Машенька, а вот и я, — говорила девочка и становилась так, чтобы кукла смотрела только на неё, и ей казалось, что, увидев её, кукла начинает улыбаться. Девочка моргала и тоже улыбалась. — Ты соскучилась? спрашивала она, подходя вплотную к витрине. — Ты ждала меня?.. А я принесла тебе книжку показать, с красивыми картинками. Подожди, я сейчас её достану из портфеля.
Девочка поставила портфель на тротуар и вытащила из него книжку. Это были сказки дядюшки Римуса. И девочка первым делом показала кукле красивую обложку и сказала:
— Вот, видишь, это братец Кролик, а вот это… братец Лис. Знаешь, братец Лис хотел съесть братца Кролика, но братец Кролик был такой хитренький и такой умный, что братец Лис оказался в дураках.
Перелистывая книжку и показывая кукле картинки, девочка пересказала ей все сказки.
— Ну, тебе понравилась книжка? — спросила девочка, когда закрыла последнюю страницу. А мне она очень понравилась, очень-очень! Ах, Машенька, — продолжала девочка, если бы ты только знала, как мне хочется, чтобы ты вернулась домой. Мама обещала, что она тебя вернёт, ты только подожди.
- А вам вспоминаются такие фрагменты, когда герои историй о блокаде читают книги? Буду благодарна за дополнения!
И ещё одно стихотворение Юрия Воронова:
Мы, чтоб согреться, книги жжём.
Но жжём их,
Будто сводим счёты:
Те, что не жалко, — целиком,
У этих —
Только переплёты.
Мы их опять переплетём,
Когда весну в апреле встретим.
А не придётся —
Вы потом
Нас вспомните
По книгам этим…
