Вот не случись с Россией Керенского Александра Федоровича, то сидеть бы Сабану на сибирских кичманах аж до 1925 года. А так выпорхнул птенец весной семнадцатого в бурлящую войной и беззаконием страну. Полетал, попил, покуражил, да оглянулся. И понял, что пришло его время. Беспредельное.
Революция шепнула ему то же самое, что и Черному Абдулле: Садись на коня и возьми сам что хочешь, если ты сильный и храбрый. Ну, или не садись. Или не на коня. Авторитетный иван преступного мира прежней России Николай Сафонов, известный как Сабан, даже не ждал ее. Но вот она пришла вместе со случайной свободой, вседозволенностью и наркотическим туманом. Его Пора.
В марте 1917 года волею судеб вставший во главе огромной страны бывший присяжный поверенный, а по-нашему — адвокат, Керенский расправляется с остатками государственного аппарата. За месяц — три амнистии. На волю вышли более 90 000 политических заключенных, Из которых большинство — террористы разных мастей и убеждений. Сколько выпустили урок и профессионалов, и любителей, не знает никто.
Авторитет власти низведен до полного его отсутствия. Практически разрушена система внутренней безопасности страны. Указами Министра-Председателя Временного Правительства временной страны уничтожены суды, Охранка и жандармерия. Полиция, действовавшая ранее, как часть правоохранительной системы остается один на один с Птенцами Керенского и крайними радикалами разномастного революционного движения.
С весны по осень 1917 года воюющая страна и обе ее столицы окрасились не только самой невероятной палитрой политических организаций и идеологий, но и налетами, грабежами и кражами. Бывшая империя расцвела катранами, малинами, подпольными борделями и опиумными шалманами.
Сухой закон привел к лавинообразному росту наркомании. Кокаин практически перестал быть недоступным. Артисты и чиновники, поэты и революционеры, бандиты и офицеры мешали его полулегального с совсем запретным алкоголем. Все меньше людей стремились оставаться трезвыми.
Плохо управляемый дредноут, который представляла собой воюющая огромная Россия, летел в неизвестность. Безумное количество оружия на руках совершенно отчаявшихся граждан было обратно пропорционально пониманию того, что происходит вокруг. Ясно было одно — все это погружается в кровавое болото политического и криминального беспредела.
К осени того же года полицейскими участками регистрируются лишь самые тяжкие преступления. Но архивы, картотеки и следственные кабинеты горят при налетах левых радикалов и бандитов. Полицейские месяцами не получали жалования. Прежнюю правоохранительную систему окончательно добили большевики. Но они же и начали формировать новую.
Власть валялась на давно неубранных улицах городов Временного государства. Большевики подняли ее рукой твердой. Но пока неумелой. Кадров не хватало катастрофически. Ни старых, подготовленных, ни новых, идейных. ВЧК, Милиция и Уголовный Розыск находились в состоянии столь юном, что всерьез их мало кто воспринимал. Потому время Сабана и его коллег продолжалось. Они все больше входили во вкус. Вкус беспредела. Того, что напоминает ощущение крови во рту во время драки.
Конец ноября 1917 года. У дверей управления завода “Богатырь” остановилась пролетка. На ней кассиры в сопровождении заводской охраны привезли деньги. Около 600 000 рублей. Несколько выстрелов в воздух, несколько в охрану и две минуты. Все. Налетчики захватили сумки с деньгами. И бандиты Сафонова уехали на тех же пролетках.
Деньги стремительно теряли свою ценность. А значит, покупательную способность. Но все больше разжигали аппетит. Тех, кто хочет тратить и тратить, как в последний день жизни. А значит, через две недели на Страстной площади опять налет. Артельщик, трудившийся на Александровской Железной дороге, лишился мешка с наличностью.
Сколько там было, не знает никто. Сам он бухгалтерии не вел. И разбоя не пережил. На помощь потерпевшему кинулись было два милиционера. Но Сабан, не раздумывая, бросил подряд две гранаты. Погибли постовые, артельщик и пара прохожих. Налетчики уехали на автомобиле.
В те годы оружие на улицах городов молчало редко. Но даже на этом фоне Николай Сафонов и его люди выделялись. Чужая кровь их не останавливала вовсе. Ну, то есть совсем. Более того, лишь задорила. Пожалуй, не меньше разбойного приза. Слава фартового и жестокого налетчика Сабана переполнила Москву и разлилась страхом одних и восхищением других по ее окрестностям.
Он родился в городе Лебедянь. Ныне Липецкой области, а тогда Тамбовской губернии. На рубеже XIX века некогда процветающий торговый центр переживал не лучшие времена. Несколько десятилетий назад здесь ежегодно проводились три ярмарки. Особенно славилась торговля зерном и лошадьми. Бега размахом гуляний, богатством призов и качеством участников считались одними из лучших в Империи.
Но кризис перепроизводства зерна и развитие железных дорог, проходивших мимо Лебедяни, привели к депрессии местного значения. Бурно развивающийся гостиничный и ресторанный бизнес, а главное — торговля оказались в упадке. К последнему десятилетию века город вроде вновь задышал. Но понемногу и непостоянно. Веру в завтрашний день подобная аритмия не вызывает.
Потому молодежь не держалась в Лебедяни. Следуя за словами: “там вся сила”, ехали в столицы алчущие и амбициозные, самоуверенные и беспринципные. Мещанин Николай Сафонов Михайлов сын вмещал в себе все эти качества. Они то и привели его на пороге нового века в имперскую столицу — город Санкт-Петербург.
И тот вскоре услышал его имя. Оно немного изменилось. Стало звучать как Сабан. Но те, кому по должности положено, знали его и по фамилии, и по батюшке. Он прославился делами. Вероятно, труд как таковой вообще не входил в планы требовательного к жизни лебедянца. Криминальная карьера расцвела довольно скоро.
Слава Николая Сафонова прирастала сначала уличными грабежами и кражами. А затем разбоями. Что от эпизодических переросли в профессиональные и особо дерзкие. Пять судимостей заложили основу для авторитетного положения уголовного ивана. Так в старой России назвались наиболее уважаемые среди коллег урки.
Известность Сабана прирастала не только статьями Уголовного Уложения, но и понтами особого характера. Без которых и фрайер не фрайер, и урка не урка. Начальник Петербургской Сыскной Филипов вспоминал Сафонова “теплыми словами”. Как тот, примеру, единственный из коллег по криминальному цеху, имел визитницу. Понятное дело, не простую. А как раз золотую.
В визитных карточках, выполненных на дорогой бумаге, он представлялся Артистом Императорских театров. В петлице совсем недешевых, пошитых на заказ у лучших мастеров Петербурга костюмов Сабан носил Золотую Лиру. И при каждом удобном случае рассказывал, что получил ее от самого Мамонта Дальского. Артиста, более чем известного всей Империи.
Известного ролями и собственными постановками. Коих было в достатке, не отнять. Но не только. А еще и кутежами и загулами. Жуир и бонвиван он был знаменитый. Слава о скандалах, им учиненных, гремела на обе столицы и регионы, не столь от них отдаленные.
Он имел обыкновение снимать несколько номеров в самых дорогих гостиницах города пребывания. Там он устраивал ресторан, казино и бордель одновременно. Вот на таком рауте и выиграл известный налетчик и тот еще артист Сабан у знаменитого актера Мамонта Дальского Золотую Лиру.
В 1915 году Сабан вновь сел. В шестой раз. Одно из последних дел Владимира Гавриловича Филиппова привело Сафонова в Восточную Сибирь на десять лет. Пока тот отбывал заслуженное, изменилась страна. Она практически исчезла. Разваливалась на части. Просто на глазах.
Власть стремительно теряла эту самую власть. Вот тут то и разлетелись по России Птенцы Керенского. Наступило время Сабана и ему подобных. Даже Мамонт Дальский забросил Мельпомену. Связался с анархистами. Участвовал и сам организовывал эксы.
С декабря 1917 года его неоднократно брали под стражу. И лишь вмешательство Горького и Луначарского способствовало освобождению знаменитого актера. Однажды Дальский поехал к Шаляпину. Спешил, должно быть. Вскочил на подножку трамвая да на Большой Никитской сорвался. Его оттащили с проезжей части на заплеванный тротуар. На нем и скончался прославленный артист, жуир и анархист.
А Сабан, так и носил Золотую Лиру на лацкане дорогих пиджаков. Он вновь одевался у лучших портных. Только теперь уже Москвы. Его бобровый шалевый воротник и высокая, того же меха шапка стали новой визитной карточкой известного налетчика Николая Сафонова. Так же как и Мельпомена, кокаин и Маузер.
К осени 1917 года Сабан собрал вокруг себя отмороженных, опытных и ранее неоднократно судимых. Готовых на все. Ведь их время на дворе на вечно. Урвать надо, что возможно. Тем более большевики довольно скоро дали понять, что долго терпеть разгул банд не станут.
Под ружьем у Сабана было тридцать четыре урки постоянного состава. Дисциплина железная. Армейская. Еще бы, ведь правой рукой у Сафонова был бывший царский поручик. Или капитан. Неизвестно. Ведь его застрелили до того, как допросили. А документов тот не носил вовсе.
Так или иначе, но поручик выстроил структуру группировки как военного подразделения и планировал налеты как боевые операции. Весь личный состав банды делился на две основные части. Ими руководили заместители Сабана. Авторитетные жиганы: Александр Андреев, известный как Зюзюка и Николай Павлов. Он же Козуля.
Те, в свою очередь, головой отвечали за исполнение подразделением поставленных задач. Для этого каждая из двух групп делилась еще на три части в соответствии с обязанностями при налетах. Одни его, собственно исполняли. Другие занимались разведкой. А третьи обеспечивали прикрытие и отход.
Дисциплина жесткая. За неповиновение или неисполнение приказа наказание было одно. Виновного убивали подельники. Судил сам Сабан. Жестокость вообще стала основным отличием этой банды от множества других, что наводнили Москву. И те не были выпускниками Пажеского корпуса. Но преступления банды Сафонова и из этого ряда вон.
После разбоя на артельщика села Карачарова Ефимова Сафонов приказал самому молодому члену банды застрелить безоружного потерпевшего. Что было исполнено на месте в присутствии прохожих. Преступники скрылись со 150 000 рублей.
При налете на особняк бывшего фабриканта Иванова все потерпевшие были зверски избиты, несмотря на отказ от какого бы то ни было сопротивления. Пока подельники обыскивали трехэтажный дом, Козуля изнасиловал несовершеннолетнюю дочь хозяина.
Было похищено денег на сумму около 200 000 рублей и драгоценностей еще на миллион. Между Сабаном и Зюзюкой возникла полемика на тему: “Что делать?”. Что делать с потерпевшими? Какой подход отстаивала каждая из пикирующихся сторон, не известно. Но в итоге расстреляли всех, кто был в доме.
Когда до Сафонова дошли слухи, что сотрудники 27-го отдела милиции поклялись найти злодея, учинившего сие зверство, он решил подтвердить авторитет криминального ивана всея Москвы. Он не хотел прятаться от “Снегирей”. Так в те годы называли милиционеров за серые, оттенка маренго пальто с красными нарукавными знаками. Введенными в ноябре 1918 года.
Посреди бела дня Сабан явился в дежурную часть. "Морозной пылью серебрится его бобровый воротник". Да и представился, как положено. По имени, фамилии и отчеству. Да еще и в довесок по погонялу бродяжьему. Затем достал два Маузера и начал садить с двух рук в потолок и стены. Неопытные милиционеры попрятались кто куда мог. Бросил ли Сабан гранату пред уходом или нет, точно неизвестно. Спорят специалисты и хроникеры.
После налетов банда уходила в подполье. На Хитровку или в Сокольники. Реализовывали добытое и гуляли на прибыль. Всего было доказано совершение бандой Сабана более двадцати громких разбоев. Так бы и продолжалось, если бы не встали они поперек горла молодой советской власти. Власть эту самую выпускать из рук не желавшей. А потому на расправу скорой.
Да тут еще и подсуропил всей Москве Бандитской Яков Кошельков, он же Янчик. Возьми, да и напади он сотоварищи на самого товарища Ленина. Нет, умысла на теракт у них не было. Просто остановили на улице близ Краснохолмского моста дорогой автомобиль. Да без охраны.
Было это в Сочельник 6 января 1919 года около 17 часов. Не то чтобы поздно. Но вшестером да под стволами забрали и обобрали, как водится среди лихих людей. Ну, там бумажники, два пистолета и документы. Глянули потом — Ленин. Тут и сел старик...
А 24 января Сабан устроил кровавый заезд по всей Москве. Решил, должно быть, в очередной раз показать, кто здесь самый жесткий иван. Кому и кого в городе бояться надо. Он и его подельники угнали два автомобиля. Еще в светлое время суток принялись пьяные разъезжать по улицам.
Как видели “Снегиря”, так подзывали его. И спрашивали у подошедшего, как проехать куда-нибудь. Ответа не дожидались, стреляли милиционеру в лицо. Затем под хохот, водку с кокаином и пение песен ехали дальше. В этот вечер налетчики Сафонова убили шестнадцать постовых. Есть мнение, что больше. Кто-то утверждает, что девятнадцать.
25 января Председатель СНК Ленин в категоричной форме потребовал от Заместителя Председателя ВЧК Петерса “принять срочные и беспощадные меры по борьбе с бандитами”. По Москве начались облавы и засады. Пришлось налетчиками поумерить пыл да попрятаться в подполье поглубже. Снизойти от ресторанов до строгой конспирации.
Кроме того, очень молодой Уголовный Розыск активно перенимал от старых специалистов оперативные и агентурные методы борьбы с преступностью. Был разработан план операции по ликвидации банды Сабана. В рамках мероприятий для легендированного внедрения в преступную среду из Петроградского УГРО в Москву командировали оперативного сотрудника Ивана Гусева.
На хитровских и сокольнических малинах и катранах появился фартовый налетчик и катала из Петрограда. Элегантный Борька Студент чаще всего появлялся в трактире на углу Столешникова и Петровки. Московским коллеги из старой столицы шепнули, что, мол, урка он проверенный. Недавно поднял прилично. При деньгах.
Постепенно Борька Студент вошел в доверие сначала к людям Сабана, а затем и к нему самому. Вскоре дал понять, что в недавно открытой на Мясницкой валютной конторе трудится его любовница. И он, собственно, для этого и приехал в Первопрестольную. Но ему нужны верные, отчаянные и хорошо вооруженные люди.
Он, мол, знает, когда туда привезут три тысячи золотых царских червонцев и полмиллиона французских франков. И что охраны там раз да два. И обчелся. Странное дело. Когда налетчики Сабана 3 апреля 1919 года вошли в контору, на них смотрело с два десятка стволов. Все работники валютного пункта оказались оперативниками Московского ЧК и Угро.
Борька Студент, он же питерский оперативник Иван Гусев погиб в перестрелке. Банда Сабана была практически разгромлена. Погибли почти все, кто пришел. Удалось уйти Сабану и Поручику. Сафонов на некоторое время исчез с поля зрения Уголовного Розыска и своих подельников. А вот его военный консультант — нет.
Вечером 26 апреля его опознал в толпе у Большого Театра сотрудник Московского ЧК. Он попытался организовать задержание Поручика. Для чего привлек нескольких постовых милиционеров. Бандит оказал сопротивление. Отстреливался и даже бросил гранату. Получили ранения зрители и простые прохожие.
Бандиту удалось скрыться в помещении театра. Но принятыми мерами его обнаружили и блокировали. По одним данным, задержали, а потом он погиб при попытке к бегству. По другим - застрелили где-то в технических помещениях Большого. Таким образом, Поручик или Капитан тоже приобщился к Мельпомене, как и его жиган Николай Сафонов.
Оставаться в Москве Сабану становилось все более опасно. В мае 1919 года Николай Сафонов сбежал из Москвы. Он вернулся в родную Лебедянь. Где его приютила сестра. Кокаиновая и алкогольная абстиненция, мания преследования и отчаяние от осознания краха довели Сабана до серьезного психического расстройства.
Он увидел, как его родственница разговаривала на улице со знакомой. К ним подошел лебедянский "Снегирь". Милиционер всего лишь был их знакомым и поприветствовал подруг. У Сафонова начался приступ истерии. Он убил сестру, ее мужа и шестерых детей. Своих племянников.
Довольно скоро его обложили в доме сестры сотрудники местного Угро. Сабан долго отстреливался. Вокруг лежали убитые им родственники. Что приютили на свою голову авторитетного ивана. А потом его задержали. Говорят, судили и расстреляли. Но чаще всего обсуждают, что Николая Сафонова растоптала возмущенная толпа.
Земляки отбили задержанного у “Снегирей”. Отбили и судили судом гнева. Судом испуганных и уставших от страха людей. Людей, нуждавшихся в диктатуре Закона и Порядка. Время Сабана прошло. Хотя остатки его банды беспокоили москвичей еще около года. Но и они были ликвидированы сотрудниками ЧК и Уголовного Розыска. Стремительно набиравшего знания и опыт.
