Аглая. Повесть. Часть 32.
Все части повести здесь
-Слушай, Глаша, откуда у Ильи такие шикарные обручальные кольца? – спросила Наташа подругу – в ЗАГСе даже регистратор глаза вытаращила на них.
-Это Елизаветы Ефимовны – ответила Аглая – вернее, её мужа, ему передали его родители, а этим родителям – их родители. Они старинные, ценные и очень дорогие. Елизавета Ефимовна сказала – в семье её супруга были какие-то там дворянские корни.
-Понятно. А то я даже удивилась – они очень дорого и роскошно выглядят. Кстати, говорят, что нельзя вот так передавать обручальные кольца – получишь с ними ту судьбу, которая была у их обладателей.
-Наташка! – рассмеялась Аглая – ты же сама меня за суеверия постоянно ругала, а теперь? На себя посмотри!
Свадьба Аглаи и Ильи наконец состоялась, и всё прошло безупречно. Приглашённых было не так много – Стеша с мужем, Наташка, несколько девчонок из ателье, Капитолина Францевна и друзья Ильи с его работы.
Аглая сшила себе такое свадебное платье, что все просто ахнули – невеста была чудо, как хороша, и платье было довольно необычным – многослойным, с открытыми плечами, которые были обтянуты только тонюсеньким шифоном, длиной до колен, оно переливалось бусинами, вышивкой бисером и блёстками, которых, впрочем, было не так много. В общем, платье было не аляпистым, и в тоже время достаточно изысканным.
На голову Аглая надела только белый веночек с цветами, волосы собрала в причёску на затылке, выпустив, впрочем, несколько коротких витых прядок.
Детей одели тоже очень красиво – во всё белое, одежду Аглая им шила сама.
На свадьбе Аглая была немного опечалена тем, что рядом не было Владимира, она даже немного всплакнула сначала от счастья, которое, наконец, стало реальным и ощутимым, а потом от того, что за общим столом нет её самого лучшего друга.
Застолье было в самом разгаре, когда отворилась дверь и Аглая не поверила своим глазам: в большую комнату, где были накрыты столы, вошёл Владимир с огромным букетом цветов, шампанским и большой коробкой, перетянутой шёлковой лентой.
Он улыбался, здоровался с гостями, по-свойски пожал руку Илье, а потом посмотрел на Аглаю и протянул ей букет.
-Поздравляю, Аглая! Будь счастлива! А этот букет – самой красивой невесте в этом городе.
Аглая расплакалась от переизбытка чувств, и с благодарностью поцеловала Владимира. Нового гостя посадили рядом с девушками из ателье, и налили ему «штрафную».
-Наташка, это ты? – спросила подругу Аглая – ты его уговорила прийти?
-Нет – Наташка пожала плечами – это не я.
А вечером, когда они пришли в свою квартиру, – дети остались на эту ночь у Елизаветы Ефимовны – Илья сказал ей:
-Я рад, что мой сюрприз тебе понравился, Глаша.
Она сразу догадалась, о чём он говорит:
-Так это ты нашёл Владимира и уговорил его прийти к нам на свадьбу?
-Да, я. Я знал, что ты переживаешь из-за того, что он ушёл и больше не захотел поддерживать с тобой отношения. Узнал у Наташи его домашний телефон и позвонил ему, договорился о встрече. Мы очень хорошо поговорили с ним, и он понял меня. И понял, что ты очень страдаешь от отсутствия такого друга, как он.
Аглая крепко обняла мужа:
-Спасибо тебе, Илья, ты не представляешь, что ты для меня сделал.
-Ты самый дорогой для меня человек – ты, наши дети и мама, как же я могу зная, что ты от чего-то страдаешь, спокойно спать?
****
Иван стал понимать, что потихоньку отпускает свою любовь. Он смирился с тем, что Аглая вышла замуж, смирился с тем, что, видимо, им никогда не быть вместе, с тем, что у них не будет и не может быть общего будущего.
Ему было больно осознавать это, но эта боль притуплялась с каждым днём. Дни его протекали в работе, каждодневном труде по дому, заботе о детях и Соне, беременность которой уже на ранних сроках протекала тяжело. Он старался во всём помогать ей, поддерживать её и видел, как всякий раз вспыхивают благодарностью её глаза.
Правда, когда Стеша со Степаном приехали из города, – они ездили к Аглае на свадьбу – Иван словно невзначай встретил его у их дома и остановился поговорить с ним.
Стараясь казаться равнодушным, спросил, отводя глаза:
-Ну, и как прошло торжество?
-Мы здеся, в деревне, такой красоты, как на свадьбах в городу, никогда и не видели. Шикарно всё было, прямо вот шикарно, Иван! Расписывают в ентом помещении которое ЗАГСом зовётся, там же снимают, чтобы, значит, карточки на память остались… А Глашка-то – какой у ей наряд был! Она обещала Стеше – как только карточки получим, вам отправим, мол, на память. А кольца у их какие! Ну, а потом за стол – такая там компания хорошая, скучать не давали – и веселились, и песни пели под гитару, Стешка моя как затянула своей голосиной, Глашкины портнихи там полегли все, оне-то в городу такого не поють! И шампанское было, у нас в сельпо такое ишшо, однако и не завозили – но честно тебе, Ванька, скажу – не понравилось оно мне, кислятина какая-то!
-И кто муж-то у неё? – стараясь придать голосу равнодушие, спросил Иван.
-Да милиционер он, друзья его были на свадьбе, тоже все эти, ментята. Хорошая компания! Ну, и все простые, не делят – деревня ли, город ли. Потом нас на ночлег устроили, ажник на какую-то перину, така кровать большая. Я Стешке говорю – сколотим дома такую же, а перину в городу возьмём – он подмигнул Ивану.
-Она выглядит счастливой? – спросил Иван.
Степан посмотрел на него:
-Вань, ну хватит…
-Стёпа, просто ответь.
-Да, и это видно, она счастлива с ним. И… очень красивая. Не надо Иван, не трави ты себе душу, выброси её из головы, Софья уже третьим беременна – ты всё не уймёшься.
-Спасибо за совет, Стёпа – Иван пожал ему руку, попрощался, и пошёл домой.
Ему было пока тяжело осознать, что Аглая может любить кого-то, но не его, что она может быть в объятиях другого мужчины, что ему она будет улыбаться, с ним рядом она будет ложиться в постель, ему она будет готовить завтрак и провожать на работу.
****
-Анька! Анька! – кричал Игнат из своей халупы – слышь меня, ты?! Ведьма!
-Ну, чё те надо? – ответила Анна, не решаясь войти в зимовье, где находился Игнат. Во-первых, она не могла выносить без тошнотных позывов в желудке того запаха, который стоял в халупе, а во-вторых, просто боялась входить – Игнат мог и кинуть чем-нибудь, как это было несколько раз, когда она всё же входила к нему.
-Принеси мне самогонки – трубы горят, помру я!
-Нет у меня больше денег! – ответила Анна – пенсии надо твоей ждать!
-А куда ты её дела, тварь, мою пенсию! Она мне дадена, а не тебе! Куды дела, зараза?
-Так у тебя ещё и дети есть, ханыга! Их кормить надобно! Или ты думаешь, что на свою пенсию один жировать будешь?!
-Иди взаймы тогда возьми!
-Да не дают уже взаймы-то! Кончилась лафа! С пенсии отдавать придётся!
-Я те сказал – добудь! Помру ить я, дура! Потом никакой пенсии моей не дождёсся, окаянная!
-Да где ж я тебе её взять должна? И на что?
-Возьми! Ты понимаешь, нет, что помру я?!
-Не помирал ещё от этого никто!
Не обращая больше внимания на проклятия и стоны, она отправилась в огород.
Только к вечеру она вдруг поняла, что с утра, с тех пор, как произошла эта перепалка, мужа она больше не слышала.
Испугавшись вдруг, вошла тихонько в его хибару. Игнат лежал на своей грязной кровати, в куче нечистот, скопившихся здесь за долгое время, – хотя у него стояло для этих целей ведро, в пьяном виде он вполне мог ходить и под себя – и пустыми, остекленевшими глазами смотрел в потолок. Рот его и щеку перекосило на одну сторону, неловкая поза говорила о том, что приступ был внезапным и сильным, таким, что тело его некоторое время выкручивало от боли. Синие, запавшие губы были открыты, на подбородок стекала струйка слюны.
Закричав, Анна кинулась на улицу, её вырвало. Ополоснув рот и плеснув холодной воды в лицо, она побежала в фельдшерский пункт, чтобы просить врача зарегистрировать смерть.
Вернулась она уже с доктором, тот вошёл в хибару Игната, приказав Анне остаться снаружи, поморщился от запаха, исходившего от пустых бутылок, грязной кровати, ведра в углу, остатков пищи на столе, надел медицинскую маску и стал осматривать тело.
Через несколько минут он вышел, долго и тщательно мыл руки и лицо под умывальником, потом неодобрительно сказал:
-Что же вы за мужем-инвалидом не смотрели? Смрад везде, грязь, у него пролежни на теле, все загноились уже.
-Дак пил он, дохтур! – пыталась оправдаться Анна – постоянно пил и много…
-Так вы бы ему не давали – нахмурился фельдшер – протезы он, я смотрю, и не использовал, значит, сам бы и не смог пойти за этой заразой. Специально, что ли, спаивали?
-Да с чего же, батюшка? – побелела Анна – дети ить у меня, ажник семь штук, когда мне за ним смотреть? А самогонки не дашь, он кричать начинает, швырнуть может чем-нибудь, или стёкла вон побить…
-Как же можно было человека держать вот так? – спросил её доктор – это ж хуже, чем в хлеву или у свиньи. Вы, наверное, ни разу тут и не убирались?
-Но пошто же – убиралась – ответила Анна – пока он не стал выгонять из своего жилья. Потом перестала к нему заходить… У меня ить дети, дохтур, семеро, когда я успею-то…
-А лекарства, что ему прописаны были, вы привозили из райцентра? Рецепты же вам выписывали.
-Ой, дохтур! – Анна закачала головой – ну, какие лекарства, в самом деле! Он их и не пил вовсе. Вон – самогонка у его лекарством была. Так что уж тут я решила, что не стоит того – мне-то туда-обратно на дорогу тратиться надо, а ему их привезёшь – он не пьёт. Какой толк?
-Но ведь вы жена! – разгневался фельдшер – ему пенсию платили, я смотрю, у него и еды свежей нет – всё засохшее и вонючее. Почему в таких условиях содержали инвалида?
-Ой, ну я не знаю, дохтур! Я ведь объяснила вам – дети у меня, а этот пьёт днями… Чё ж мне за им ходить, когда он и меня гоняет?
Фельдшер неодобрительно покачал головой и пошёл из этого ужасного, по его мнению, дома. Он испытывал неприязнь к Анне, и считал, что именно жена погубила мужа тем, что совсем за ним не следила, а только покупала ему самогонку.
Впрочем, таково было желание самого Игната, по всей видимости, насильно-то ему никто не заливал, следовательно, Анну привлечь было не к чему. Да и кто возьмётся за это, зная, что у неё детишек мал мала меньше? Кому потом останутся эти дети? В детский дом? Да пусть уж лучше при такой матери будут.
На похороны Игната народу пришло совсем немного. Анна и не похожа была на горюющую вдову, потому утешителей среди односельчан и не нашлось.
Стеша тут же отправила Аглае письмо о том, что Игнат, её отец, если его таковым можно было назвать, умер и уже похоронен на местном кладбище.
Сама же она, когда похороны уже состоялись, пришла как-то раз к Сазону Евдокимовичу, прямо в правление, посреди рабочего дня. Тот сидел в кабинете, хмуро листая какую-то учётную книгу и грыз карандаш.
Стеша вошла, набросила на дверь крючок и села напротив председателя.
-Ты чего это, Стешенька? – удивлённо спросил её мужчина, глядя своими круглыми глазами из-под насупленных бровей – случилось чё?
-Случилось, Евдокимыч – ответила Стеша – случилось давно, а рассказать могу только сейчас, так как виновный скончался не далее, как пять дён назад.
-Ты про Игната, что ль? – догадался председатель.
-Про него. Коли умер он, так значит, тайну ту могу раскрыть, теперя нет у меня этих оков.
Председатель насторожился.
Стеша же выложила ему всё, как было несколько лет назад – про то, как изнасиловал Игнат родную дочь, как прибежала к ней Аглая в истерике и рыданиях, как пришла потом Анна уговаривать Аглая молчать, как пошла Аглая к Писте…
Сазон Евдокимович слушал внимательно, опустив глаза в заскорузлый стол, в конце Стешиного рассказа карандаш его сломался наполовину, а сам Сазон стукнул громко кулаком по столу, так, что Стеша от неожиданности на месте подскочила.
-Это какой я председатель – громко заорал мужчина – если не ведаю, что творится на вверенной мне территории?! Пошто сразу мне не сообщила?
-А вы бы слушать стали? Ведь заклокотали все – Аглая такая, Аглая сякая! А она всего лишь не хотела допустить, чтобы Ванька убил Игната, и в тюрьму пошёл, а детишки Анны вместе с маткой – по белу свету. Но теперь-то мне уже всё равно, что с ей будет – она, вон и его самого со свету сжила. Фельдшер говорит, живого места на нём не было от пролежней, грязи, да червей, как только заражение крови до сих пор не произошло, непонятно. А ты теперь, Евдокимыч, Аглае в ноги кланяться должон, что Ванька для твоей Соньки здоровым, да живым достался! За счёт своей чести она всех паскудников спасла, грех на себя приняла, лишь бы только кто не пострадал, а деревня у нас – только языками чесать способна, да семечки у колодца лузгать, сплетни собирая!
-И то правда – ошарашенный напористостью Стеши, Сазон Евдокимович снова опустился на свой стул – вот что у нас за народ поганый… Только что обвинить кого, набрехать, сплетни собрать… Ну, никак по-другому жить не могут!
-А что ты хочешь, Евдокимыч! – возмутилась Стеша – что ты хочешь? Ведь темнота! Ни культуры никакой, ни клуба, ни стадиона! Со скрипом детский сад построили с библиотекой, и успокоились! Никакого просвещения!
-Мы в городу что ли? Стадионы тут выстраивать?
-При чём тут город? Или в деревне нормально жить нельзя, тогда, может и молодёжь разбегаться не будет?! – Стеша встала – знаешь, Евдокимыч, я тебе так скажу – пословица хорошая есть: «Рыба гниёт с головы». Соображаешь, к чему это?
Она резко развернулась и пошла к двери.
-К чему? – крикнул председатель ей вслед.
****
Аглая почувствовала поцелуй в шею, повернулась и с улыбкой посмотрела на мужа.
-Поможешь мне?
-Угу. Только тут тебе письмо.
И он подал ей конверт.
-Похоже, от Стеши.
Аглая вскрыла конверт и уткнулась в строчки. Чем дальше она читала, тем белее становилось её лицо.
Илья даже испугался за неё.
-Глаша? Что-то случилось?
-Отец умер
Продолжение здесь
Всем привет, мои хорошие) Как Ваши дела, как погода, здоровье, настроение? Очень надеюсь, что всё у Вас хорошо)
Узнав о смерти Игната, Поедет ли Аглая в деревню, чтобы навестить его могилу? И правильно ли это? Возможно, ей не нужно этого делать? У неё теперь другая жизнь, зачем ей эта деревня и тем более, зачем ехать на могилу человека, который когда-то втоптал тебя в грязь? Или это нужно - для собственного успокоения?
Спасибо Вам за то, что читаете мои повести и рассказы. Я желаю Вам и Вашим близким только добра, и пусть всё будет хорошо. Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.