В предыдущей части:
Погрузившись в волнующие воспоминания, Нодзоми пытается понять и проанализировать прошлое: почему она решилась на новую связь сразу после развода, почему исчез Гэндзи, почему она никогда не рассматривала Сатору как любовный интерес.
***
Нодзоми уже не хотела ни о чём думать. За сегодняшний день с нею так много всего произошло, что она уже ощущала себя как бы отдельной от своего тела, которое перемещали, переодевали, экзаменовали, не считаясь ни с какими интимными переживаниями и личными границами.
В комнате было пять женщин. Когда Нодзоми услышала за спиной лязг закрывающегося замка, то непроизвольно просительно посмотрела на своих новых соседок. Те скользнули по ней холодными взглядами, и лишь пожилая сухонькая дама кивнула с улыбкой, указав лёгким жестом руки на свободное место в стенном шкафу. Пока Нодзоми раскладывала там свои вещи, остальные как будто бы праздно молчали, но она не могла не заметить напряжённого и насторожённого интереса.
– Будем знакомы![1] Я Мурата Кумико. Прошу любить и жаловать! – представилась дама, как и положено по всем правилам этикета, с поклоном и улыбкой.
А за ней потянулись и другие. Заторможенная и оглушённая Нодзоми не сразу поняла, что установившаяся тишина означает – все ждут её ответного жеста. Она пришла в себя лишь от смущённого покашливания Мураты.
***
– Вечером сама постелешь[2] себе вот здесь, – Фуми как-то неопределённо указала на циновки[3]. – Я тут рядом.
Если бы не одинаковая синевато-мятная форменная одежда, то можно было бы подумать, что это просто женское общежитие, с защитными решётками на матовых окнах и со стеной из толстых стеклоблоков по обеим сторонам от эмалированной входной двери. А все жительницы – немного старомодные домоседки. Телефонов и телевизоров им не полагалось, а наружу выходили по определенным часам. В остальном же об истинной сущности заведения говорило лишь отхожее место, красовавшееся на традиционный манер продолговатым проёмом в полу[4].
Фуми, высокая, молодая, плечистая красавица, запоминалась надменным взглядом и прядками высветленных волос среди чёрных. Она никогда не общалась с Нодзоми на равных, но лишь одна она и общалась с ней по-человечески. По поручению Мураты, она кратко познакомила новенькую с ежедневным бытом и без особого интереса к её персоне вернулась к собственным делам.
Нодзоми с удовольствием сейчас бы легла спать, и даже яркий верхний свет не помешал бы ей. Но женщины что-то увлечённо обсуждали (потом оказалось, что очередную серию «Радиологического отделения»[5], дорамы, которую Нодзоми не видела и о которой даже не слышала), поэтому странно было бы сразу же ставить себя в исключительное положение и, оторвавшись от коллектива, игнорировать общую беседу. Нодзоми с осоловелым видом вслушивалась в ничего не значащие для неё реплики и усиленно притворялась, что готова в любой момент высказаться. Если, конечно, о её мнении кто-то спросит.
***
– Не выделывайся! И держи ухо востро! Со всеми! – Нодзоми вдруг разбудили слова, которые кто-то пробубнил ей прямо в ухо.
Моментально очнувшись, она увидела, что соседки как раз готовятся ко сну, и с радостью поднялась, чтобы постелить и себе.
Справа от неё под одеялом возилась Фуми, слева – укладывалась спать Мао, ровесница Нодзоми, выглядевшая как двадцатилетка из-за своей чрезвычайной субтильности. Перед тем, как верхний свет потушили, Мао приветливо пожелала Нодзоми спокойной ночи. Фуми тоже что-то пробормотала и повернулась на другой бок.
Нодзоми провалилась в сон сразу, как только коснулась головой подушки, опустилась на дно бархатисто-чёрной пустоты, но сразу же вынырнула обратно, едва заслышав: «Вставай! Вставай! Вставай! Сейчас они тебя пропесочат!»
Нодзоми успела лишь понять, что разбудила её Мао, и тут же та же самая Мао истошно завопила: «Новенькая выбесилась!»
Комната, слабо освещенная приглушенными огнями коридорных ламп, только что мирно почивала, но с криком Мао мгновенно ожила и зашевелилась в полутьме неоформленной массой. Нодзоми внезапно поняла, что масса эта не просто настроена против неё, а жестока и агрессивна – ещё секунда и на неё хлынет густой удушающий поток, подомнет, раздавит и поглотит последнее, что осталось прежнего в её потрепанной оболочке.
И едва лишь смутные фигуры с тихим утробным гулом сделали лёгкий намёк на приближение, Нодзоми сорвалась. Что-то злое, видимо, всегда гнездившееся где-то глубоко в её сердце, взяло верх над её рассудком. Нодзоми, даже сама не понимая, как ей удалось это так просто, молниеносно ухватила Мао за волосы и, не жалея сил, впечатала её лицо в циновку. Лишь раз. Но этого хватило, чтобы все застыли и затихли. В это время свет в коридоре загорелся в полную силу и пробился в комнату щедрым потоком, несмотря на толстые мутноватые стеклоблоки.
– Всем спать! – строго прошептала Мурата.
И растревоженная человеческая масса тут же рассеялась по постелям. Даже Мао, придерживая рукой лицо, словно оно могло вот-вот отвалиться, улеглась и беззвучно вытянулась на своем матрасе, глядя в потолок.
Когда надзирательница заглянула в камеру через окошко в двери, то не заметила ничего подозрительного. Через минуту свет в коридоре снова померк. И всё как будто успокоилось.
И только Нодзоми никак не могла уснуть: её немного потряхивало и, похоже, даже знобило. Она снова и снова прокручивала в голове произошедшее и не могла поверить, что это она, ни разу в жизни ни на кого не поднявшая руки, только что жестоко и практически без колебаний разбила лицо малознакомой женщине. Вроде бы она и понимала, что поступила так вынужденно, и всё же не в силах была унять мучившие её переживания, в которых смешались и нервическое перевозбуждение, и острое чувство вины.
***
Утром Мао отправили в больничный блок. Лицо у неё распухло, под глазами налились густые фиолетовые синяки, а переносица подозрительно расползлась. Соседки делали вид, что ничего особенного не произошло, но с Нодзоми перекидывались только дежурными фразами.
Завтракала Нодзоми в одиночестве, сидя в общей столовой за отдаленным столиком и стараясь не глядеть по сторонам. Она хотела обдумать ночное происшествие, но мысли не слушались её. Она не могла объяснить себе даже собственное поведение, не говоря уже о поступке Мао, которая хотела выставить её перед всей комнатой зачинщицей какого-то неведомого неадеквата.
Интересно, чего она хотела добиться?
Её размышления прервала Фуми. Она поставила свой поднос на столик Нодзоми и уселась напротив.
– А тебе палец в рот не клади, я вижу, – принявшись за рис, как бы между прочим проговорила она.
Нодзоми вздрогнула, но решила промолчать.
– Хорошо, что ты умеешь давать отпор, Но плохо, что ты всё-таки выделываешься. А я тебя предупреждала!
Ах! Так это Фуми тогда шептала ей на ухо! Значит, она друг?
– Выделываюсь? – скрывая волнение, переспросила Нодзоми.
– Вот-вот! Кто бросается на людей и носы ломает? Мы тут люди интеллигентные, вообще-то.
– Но вы бы меня избили.
– Ну, так – поколотили бы немного. Пережила бы. А теперь тебя поморозят. Мурата не понимает, что ты за фрукт. Может, вы с Мао заранее сговорились.
– О чем? Чтобы я её избила?
Фуми пожала плечами и впервые посмотрела на Нодзоми прямо. В её взгляде читалась снисходительная усмешка. И всё же она пояснила:
– Мао надо выбиваться из-под плинтуса. Понимаешь?
– Что?
– Набирать очки. Завоёвывать доверие.
– Ваше?
– Главным образом, Мураты. Мао перед ней сильно зашкварилась.
– Зашкварилась?
– Ты каждое слово собираешься переспрашивать? Не знаешь, что такое «зашквар»?
– Что-то позорное.
– И подлое.
– А что она сделала? – не удержалась от вопроса Нодзоми, но сейчас же поняла, что допустила промах.
Тут, как и в любом тесном коллективе, неприкрытое любопытство не поощрялось, хотя за спиной все, конечно же, перемывали друг другу косточки. Нодзоми ещё рано было претендовать на такое близкое общение. Она виновато прикусила язычок, а Фуми даже не удостоила её вопрос комментария, а только углубилась в удаление костей из куска жареной макрели.
Много позже из обрывков чужих разговоров Нодзоми поняла, что Мао как раз любила совать нос в чужие дела и распространяться о них кому ни попадя.
– Мао хотела за мой счет «набрать очки». Ясно. Я ничего не затевала. Она это выдумала на голубом глазу. Вы бы ей поверили?
– Какая разница? Тут главное, кто быстрее действует. Если ты не врешь, то Мао не повезло. Но и тебе радоваться нечему. Не выделывайся!
– Но я хочу, чтобы мне поверили. Ты же мне веришь, раз говоришь со мной по-дружески?
Фуми даже есть перестала от такой, по её мнению, наглости. Высокомерно скривив губы, она пробормотала:
– В тапок-то не дави! Я тебя знать не знаю.
Но в этот раз Нодзоми не смутилась, так как не видела ничего плохого в том, чтобы поскорее заручиться здесь хоть чьей-нибудь дружбой.
– Но ты со мной разговариваешь! Я тоже тебя мало знаю, да и вообще никого здесь не знаю толком. Мне же нужно как-то осваиваться!
– Ты тётка сильная. Не пропадешь.
– А ты? Почему ты со мной разговариваешь тогда?
– Ты тётка сильная, – с особым выражением повторила Фуми и, одарив Нодзоми тяжёлым взглядом, опять взялась за рыбу.
– Сильная, значит? – не поняла намёка Нодзоми.
– Я с сильными не хочу быть на ножах.
– Вот как? Тут ценят только силу? А ум?
– Ум? Это ты про себя что ли? Если ты такая умная, то почему тогда ты здесь загораешь, а не на своем тропическом острове?
Нодзоми открыла было рот, чтобы поспорить. Её особенно задели слова о «тропическом острове» – эту несмешную шутку запустила одна жёлтая газетёнка. А потом подхватили все, кому не лень, иронизируя над тем, как Нодзоми могла спустить так быстро и такую огромную сумму украденных у страховой компании денег.
– Не выделывайся! Помнишь! – предупреждающе цыкнула Фуми. – Тут о тебе уже многое известно.
«И про Гэндзи известно?» – от этой мысли Нодзоми стало не по себе. Почему-то ей казалось недопустимым и даже противоестественным хоть как-то связывать свои воспоминания о Гэндзи с этим местом – она всё ещё даже про себя не говорила «тюрьма».
– А известно, что я учитель английского? Я хороший специалист.
– Мне без надобности. Но ты сначала с Муратой поговори. Если она одобрит...
– А если нет? Мурата самая умная, да?
Фуми не потеряла терпения, но стала холоднее.
– Поговори сначала с Муратой.
На этом беседа исчерпала себя. Нодзоми в подавленным настроении попыталась доесть завтрак. Тем временем Фуми жевала с аппетитом, добросовестно и тщательно уминая кусочек за кусочком, словно только что состоявшийся напряженный разговор никак её не касался. Закончив первой, она спокойно и несколько надменно смерила Нодзоми взглядом и прежде, чем уйти повторила:
– Тебя поморозят немного. Так что не выделывайся! Если хочешь освоиться, конечно.
– Фуми! Идешь в комнату отдыха? Посмотрим повтор вчерашней серии? – позвал её кто-то, проходивший вдалеке.
– Я – работать!
Погремев подносом, Фуми медленно удалилась.
В этот момент Нодзоми дала себе слово, что больше не сорвётся.
Надо приспособиться к этому чуждому миру, а не сеять вокруг себя злобу. Я смогу. Я переживу и это. Развод измотал мне нервы. Наото. Страховая. Сатору. Суд. Но я выдержала. Надо держать себя в руках. Перетерпеть.
Много она тогда понимала.
Чуждый мир мог легко сломить её, вытравить из неё личность и стремление к свободе. А у неё было слишком мало средств, чтобы защитить те крохи своей индивидуальности, что ещё не размазало последним крутым поворотом судьбы. И Нодзоми в конце концов выбрала себя, выбрала жестокость, агрессию и нетерпимость ко всему, что хоть как-то задевало или раздражало её. Другого выхода она тогда не видела. Возможно, так было правильно. Возможно, это и спасло её. Тогда.
***
Но сейчас нельзя поддаваться раздражению и вспыльчивости. Сейчас уже новая жизнь. Она должна стать новой. Только надо, чтобы тюремная Нодзоми ушла в прошлое.
А какая Нодзоми тогда останется?
От этой странной мысли она попыталась поскорее отгородиться и снова обратилась с вопросом к нелепо переволновавшемуся Сатору, который всё ещё жался к парапету:
– Сатору, поговорим?
– Ты имеешь в виду?..
– Я имею в виду наши поиски.
Казалось, это напрягло его ещё сильнее.
– Да? – нерешительно откликнулся он, но, видимо, опасаясь взболтнуть что-то невпопад, опять настороженно замолчал.
Нодзоми же, сделав вид, что ничего не заметила, как можно спокойнее продолжила:
– Ты много раз спрашивал, как я выбираю города. Так вот. Не наугад. У меня есть зацепки.
Подойдя к Сатору, она водрузила на парапет свою сумку и вынула из неё блокнот. Она полистала исписанные страницы и остановилась, видимо, отыскав то, что хотела. Сатору ничего не оставалось, как склониться над записями.
– Смотри! Вот! У меня есть несколько названий. Я в них не уверена. Понимаешь? Поэтому тут варианты. Я комбинирую. Смотрю адреса, сверяю по Гугл-картам, – Нодзоми заговорила скороговоркой, водя пальцем по неровным столбцам иероглифов, испещрённым красными кружками.
Сатору поправил очки и растерянно пошевелил бровями.
– Что это за названия?
– Скорее всего, какие-то рестораны. У меня мало информации. Но эти два заведения должны стоять рядом на одной стороне улице, дом в дом или, может быть, через дом.
Брови Сатору окончательно уползли под чёлку, так высоко он их округлил в попытках обдумать услышанное. Видно, его волнение совсем не улеглось.
– Откуда у тебя эти названия?
– Не важно, – отрезала Нодзоми, но сейчас же добавила более мягким тоном. – Видишь, эти части? Я обвела их, потому что тут вообще не знаю, что было написано. То есть можно догадаться, но есть варианты. Понимаешь?
Наконец она подняла глаза на Сатору, и тот попытался замаскировать, охватившую его нервозность, принужденным хмыканьем и глубокомысленным покашливанием.
– Следишь за мыслью? – озабоченно осведомилась Нодзоми.
– Да, но... – Сатору, очевидно, пребывал в замешательстве.
– Мне кажется, что я перебрала уже все возможные варианты. Но не знаю. Может, есть что-то ещё? Посмотри свежим взглядом!
Сатору протянул руку и Нодзоми торопливо вырвала страницу из блокнота и передала её спутнику.
– Дааа, – без особого смысла и энтузиазма промямлил он, рассматривая листок.
Нодзоми, похоже, ожидала иной реакции, поэтому несколько разочарованно вздохнула и отвернулась.
За парапетом расстилался бетонно-металлический городок, лишь кое-где отмеченный скромными островками зелени. Пейзаж, смазанный и приглушённый пасмурным днём, не доходя до линии горизонта, без следа растворялся в мутноватой мгле. Зато гул и гуд машин, казалось, звучал громче и яснее. Внизу у ступеней, ведущих на крыльцо торгового центра, над мокрым асфальтом сновали раскрытые зонты, цветастые и прозрачные. Серый день проходил стороной непрестанным, шумным потоком, словно неумолимо ускользающие струи дождя.
Нодзоми поймала взглядом какого-то карапуза в жёлто-зелёном дождевичке. Мячиком соскочив со ступенек, он радостно помчался к ближайшей луже и с наслаждением впрыгнул в самую середину. Его заливистый смех перекрыл шум летнего ливня. И сейчас же красный в цветочек зонт поспешно метнулся от выхода к той же луже, и высокий женский голос принялся жалостливо восклицать: «Сатору! Сатору!»
Но мальчуган и не думал прерывать веселье: он носился по воде вприпрыжку, поднимая фонтаны брызг. А смех его становился всё задорнее и ярче.
Нодзоми невольно улыбнулась и обратилась к спутнику, словно собиралась что-то сказать, но сейчас же посерьёзнела и отвела взгляд.
А Сатору всё ещё задумчиво пялился на исписанный листок и беззвучно шевелил губами.
– Так что думаешь? – наконец не выдержала Нодзоми.
– Так сразу и не скажешь, – неопределённо отозвался он.
– Ладно!
Раздражение всё-таки прорвалось: Нодзоми порывисто выхватила записи и сунула себе в карман джинсов.
– Пойдём перекусим, – сухо бросила она, направившись к лифту, что виднелся на противоположном конце парковки.
***
– Готов? – резко спросила Нодзоми, подошла к Тойоте и смерила Сатору требовательным взглядом. Он стоял, прислонившись к машине и что-то писал в телефоне, но как только услышал её голос, сразу же убрал телефон в карман и предупредительно открыл для неё переднюю дверцу. Но Нодзоми, проигнорировав его жест, забралась на заднее сиденье. Сатору округлил губы и поправил очки, но промолчал.
И только вырулив на дорогу, он наконец решился заговорить:
– Прости, но я не понимаю, почему ты злишься.
– А я не понимаю, почему тебе вдруг стало совершенно неинтересно, как я выбираю города. То ты постоянно донимал меня расспросами, а теперь у тебя такой вид будто ты и знать этого не хотел.
– Я просто растерялся.
– Ты просто не хочешь, чтобы у меня всё получилось! Боишься, что я отыщу его!
Тут он не нашёлся, что возразить, и устремил потерянный взгляд в зеркало заднего вида, стараясь разглядеть выражение лица Нодзоми. Она сидела, отвернувшись к окну и прижав ладонь к губам, словно хотела сдержать рвавшиеся наружу грубые слова.
– Прости, – снова попытался начать он. – Я не очень сообразительный – сама знаешь. Я бы хотел тебе помочь, но ничего в голову не приходит. Мне жаль! Правда!
– Да я не о том. Я думала, что ты обрадуешься... Хотя с чего тебе радоваться, конечно. Просто ты всё время обижался, что я что-то скрываю от тебя. Но вот я рассказываю, а ты – ничего!
– Я не знаю... Я удивился... Я не могу сообразить, откуда у тебя эти названия. Ты же говорила, что он тебе ничего не сказал.
– Хватит твердить одно и то же! Какая разница?!
Сатору открыл было рот, но, взглянув на Нодзоми, передумал. По её мрачному настрою было понятно, что сейчас её лучше оставить в покое. И он погрузился в свои невесёлые мысли.
Надо было собраться и скрыть от Нодзоми свое волнение. Что он, вообще, себе думал? Неужели надеялся, что она ездит по городам и весям безо всякого плана?
И словно свербящая боль, в мозгу пульсировал один единственный вопрос: «Откуда, откуда, откуда она узнала?»
Вот влип! Оба влипли! Повернуть, бросить всё, пока не поздно! Но она-то не отступит, её не отговорить. Я потеряю её навсегда. Уйдёт и не обернётся. А если признаться ей во всём? Может быть, испугается. Только как? Она же меня возненавидит окончательно.
О чем ты беспокоишься, идиот! Не страшно, если она раскричится, не страшно, если накинется с кулаками, страшно, если и после такого она не откажется от поисков. Тогда и признание твоё будет впустую.
Да, пожалуй, не стоит. Она всё равно сейчас на взводе. К голосу разума вряд ли прислушается.
И соберись! Не мог изобразить участие?
Чёрт! А что будет, когда... Даже думать об этом не хочется!
Но может быть, никто их и не вспомнит. Пять лет ведь прошло!
Как же не вспомнят! И не надейся!
Чёрт! Чёрт! Чёрт! Как же быть?
Надо попытаться выяснить, какие она нашла города. Ты ей сочувствуешь или как? Зачем, вообще, ты с ней попёрся неведомо куда?
Я просто хотел быть рядом. Она позволила быть рядом с ней.
Кажется, впервые Сатору готов был признать, что Нодзоми права. Вся его деланая добродетель зиждилась на потаённом желании, на ожидании, что она сдастся, устанет и сдастся. Он уже не мечтал о любви. Он был согласен на милость.
Ведь один раз, когда-то давно, она мне уступила. От того ли, что была слишком пьяна или от отчаяния, что её оставил обожаемый ею Кадзуки – редкостная мразь! И как Нодзоми везло на одних придурков! Кадзуки, Наото – он ведь за сестрой, за Наной ухлёстывал, нет? И венец мудачества – Гэндзи! Ладно, тут есть и моя вина – неважно! Важно, что однажды Нодзоми мне уступила: незабвенная ночь! А она делает вид, что между нами никогда ничего не было. А может быть, она и не претворяется, но правда, не помнит?
И, может быть, если быть достаточно терпеливым, то она уступит снова.
Я жалок!
Сатору покрепче ухватил руль и выехал на скоростное шоссе.
Продолжение следует.
Читайте часть VIII здесь.
Примечания.
[1] «Будем знакомы!» – аналог японской этикетной фразы, употребляющейся при знакомстве, 初めまして («хадзимэмаситэ»), которая не имеет дословного перевода, но считается, что происходит от фразы お初てお目にかかります («хадзимэтэ омэ ни какаримасу») «впервые вас встречаю»/ «впервые встречаемся».
[2] «Постелешь» – речь идёт о традиционной японской постели «футоне» (яп. 布団 «футон»), представляющей собой набор из толстого хлопчатобумажного матраса и аналогичного типа одеяла, расстилаемых на ночь для сна и убираемых утром в шкаф.
[3] «Циновки» – речь идёт о «тата́ми» (яп. 畳, дословно «складывание; то, что складывается»), то есть матах, которыми в Японии традиционно застилали полы домов. Татами плетутся из тростника игуса и набиваются рисовой соломой, хотя в последнее время для набивки используется и синтетическая вата. Длинные края татами обшиваются тканью. Комнаты с татами встречаются и в современных квартирах.
[4] «Отхожее место, красовавшееся на традиционный манер продолговатым проёмом в полу» – речь идёт о традиционном японском туалете (яп. 和式便所 «васики бэндзё» или 和式トイレ «васики тойрэ»), который представляет собой напольный унитаз (в сущности, отверстие в полу с возвышающимся над полом обтекателем), предполагающий сидение на корточках при пользовании им. Несмотря на превалирующую популярность унитазов подвесного и приставного типов, напольные унитазы до сих пор повсеместно встречаются в Японии и в общественных местах, и в домах традиционного типа.
[5] «Радиологическое отделение» (яп. ラジエーションハウス «радзэсён хаусу») – японский телесериал, транслировавшийся с 8 апреля 2019 года по 17 июня 2019 года.