В 1838 году император Николай I наконец решил воплотить в жизнь свою давнюю мечту - построить новый дворец в московском Кремле на месте старого дворца, возведенного при Елизавете Петровне. Человек твердой воли, Николай Павлович Романов привык добиваться задуманного. И пусть в декабре прошлого года в Петербурге сгорел Зимний дворец, а его восстановление обойдется казне недешево, это никак не помешает строительству "нового чуда".
Ведь Российская империя сейчас переживает период расцвета - русская армия одерживает победы над персами и турками, подавлены польские мятежники. Принят свод законов, укрепился рубль, император даже задумал отменить крепостное право и уже созывает для этого секретные комитеты. Такого славного царствования не было со времен Екатерины Великой. И этому великолепию должен соответствовать такой же грандиозный памятник.
...Государь утвердил представленные архитектором Тоном чертежи, что означает - дворец в Кремле будет непременно построен, если, конечно, в Москве не случится землетрясение и Боровицкий холм не провалится под землю.
В скромно обставленном рабочем кабинете императора Николая I на письменном столе лежат чертежи будущего Кремлёвского дворца. Сегодня после полудня, после разговора с архитектором, они отправятся в канцелярию, где императорскими пометками и подписью их покроют бесцветным лаком - для потомков, на вечные времена. Но пока за окнами хмурое петербургское утро, а Николай I работает с чертежами: император давно приучил себя вставать в семь часов утра.
Из всех наук, которыми его обязывали заниматься в юности, ему больше всего по душе пришлось инженерное дело. Впоследствии он стал шефом гвардейского саперного батальона и главным инспектором по инженерной части. Одним из любимых выражений императора было "мы, инженеры..." - и он прекрасно понимал замысел, который хотел воплотить архитектор Тон.
В кабинете стоит простая мебель из красного дерева, шторы зелёной тафты, в углу несколько карабинов, на полках выставлены сотни солдатиков в мундирах всех полков русской армии. Их делал глухонемой мастер Сафонов - на фигурках проверялись изменения в униформе, которые император собирался ввести.
На заваленном бумагами письменном столе стоит медный самовар, предназначенный только для императорского кабинета, рядом сахарница, тарелка с сухарями и плюшками. Час назад Николай I позавтракал вместе с семьёй (государь очень умерен в еде, он ограничился гречневой кашей), а чай русский царь пьет всегда во время работы - его день расписан буквально по минутам, нельзя терять драгоценное время.
Утром императора ждёт прогулка по набережной: кучер Яков быстро прокатит его на маленьких санях с лубяными полозьями до Санкт-Петербургской таможни. Николай Павлович совместит променад с ревизией таможни. Затем последует доклад генерал-адъютанта Клейнмихеля по поводу восстановления сгоревшего Зимнего дворца и строительства железных дорог. Будут представляться офицеры, переводящиеся из гвардии в армию.
Надо также посмотреть работы живописца Легашова: Академия художеств просит присвоить ему звание художника четырнадцатого класса. На высочайшее рассмотрение представлена новая униформа гусар - повседневная и парадная...
Ещё одно дело, которому император должен уделить особое внимание, носит щекотливый характер. И его надо исполнить так, чтобы никто из окружения ничего не заметил.
Дело в том, что Николай I, будучи человеком высоконравственным и долга, в то же время обладал отменным здоровьем и недюжинной физической силой.
Его супруга, императрица Александра Фёдоровна, напротив, была женщиной хрупкой и часто болеющей.
Поэтому интимной близости между супругами бывало немного.
А император в свои сорок два года оставался мужчиной в полном расцвете сил. И вот сегодня, в насыщенный государственными делами день, ему предстояло уделить внимание одному щекотливому, даже несколько стыдному, но вполне естественному для здорового мужчины заданию. Исполнить его требовалось скрытно, проявив немалую ловкость. Ведь жизнь монарха лишь на первый взгляд кажется лёгкой и наполненной удовольствиями.
Николай Павлович давно отказался от многих удовольствий, доступных императору. В путешествиях он спал, закутавшись в шинель, а во дворце предпочитал жёсткий тюфяк с соломой. Придворный стол с каждым годом становился всё скромнее, суммы на него неуклонно урезались.
Императорская чета должна была подавать пример простоты и скромности для подданных, поэтому Николай Павлович и Александра Фёдоровна всегда ночевали в одной постели.
Днём на императора смотрели сотни глаз, и любой неверный шаг мог быть неправильно истолкован. Слухи расползлись бы по городу, обрастая вымышленными подробностями, а репутацией Николай Павлович очень дорожил. Но и дальше откладывать решение щекотливого вопроса было нельзя – затянувшееся воздержание делало его нервным и неспокойным, что грозило отразиться на государственных делах.
Что ж, этот ход он продумал как военный манёвр и осуществит блестяще. А пока – прочь эти мысли, день только начинается, есть куда более важные заботы...
И закрутилось!
Оказалось, что работы живописца Легашова - никуда не годная мазня. Император наложил резолюцию: "Я работы видел и нахожу, что рано давать чин". Эту резолюцию также покроют лаком для потомков.
Гусарская форма, казавшаяся такой ладной на солдатиках, в натуральную величину императора разочаровала: круглый султан на кивере выглядел некрасиво, а на бранденбурги пойдёт слишком много золотого шитья.
Затем последовала встреча с министром финансов графом Канкриным, который активно возражал против строительства железных дорог: мол, слишком дорого и ненадёжно, зимой рельсы заметёт снегом. Канкрин отличался дельностью и бережливостью, при нём финансы империи пришли в блестящее состояние. Император его ценил, и они долго пили чай с тминным печеньем.
А затем настал черёд чертежей Большого Кремлёвского дворца и встречи с их автором, архитектором Тоном, который уже ожидал аудиенции.
Новый Кремлёвский дворец должен был стать воплощением могущества империи и носить национальный характер. Николай Павлович стремился возродить исконно русские традиции в архитектуре, а не слепо копировать Запад. По его указу отреставрировали Теремной дворец, где теперь можно было любоваться красочной старинной отделкой. И рядом должен был встать новый дворец в русском стиле, но оснащённый по последнему слову техники - прекрасный памятник его царствованию!
Император дёрнул за шнурок, вызвав камер-лакея, и пригласил архитектора Тона. Тот прошёл по тёмному узкому коридору, переступил порог кабинета, стараясь скрыть дрожь в коленях, а император встретил его стоя.
Талантливый архитектор Константин Андреевич Тон, сын петербургского ювелира, делал блестящую карьеру. Обучался он у знаменитого Воронихина, окончил Академию художеств с отличием, получил звание художника первого класса и был направлен на стажировку в Италию с Францию. Эскизы Тона настолько понравились императору, что тот определил его в свой кабинет с жалованием 3000 рублей в год. Проект Храма Христа Спасителя в русско-византийском стиле был утверждён государем к исполнению.
Одного только храма хватило бы, чтобы признать Константина Андреевича первым архитектором империи. А благодаря Кремлёвскому дворцу он мог войти в историю, и Тон это понимал, волнуясь при встрече с императором. Он поклонился, тайком вытер о брюки вспотевшие ладони и выслушал приветствие государя:
- Здравствуй, любезный Тон!
Император протянул руку, и архитектор поцеловал его в плечо. Николай Павлович одобрил:
- Славно потрудился, работой доволен. Садись. Но обратил ли ты внимание вот на это...
Поманив Тона к столу, он ткнул карандашом в не понравившийся ему архитрав:
- Мы, инженеры, сделали бы иначе...
Около часа император беседовал с почтительно кивающим и иногда решающимся возразить архитектором Тоном. Строительство Николай Павлович любил чуть ли не так же сильно, как командовать большими кораблями. Однажды во время шторма он едва не погубил линейный корабль "Россия", отдавая громовым басом приказы в рупор. А притулившийся за спиной капитан тихо отдавал нужные распоряжения, показывая их жестами офицерам. К счастью, царь ничего не заметил, иначе флот лишился бы флагмана, а Россия - государя. Когда маневры закончились, Николай Павлович самодовольно произнес: "Морскому делу не учился, а "Россию" повернул!".
Бледный капитан, вытянувшись по струнке, со страхом смотрел на царя. Примерно так же чувствовал себя и архитектор Тон.
Когда всё было обговорено, император отпустил Тона и приготовился к двум важным делам – внезапной проверке таможни и второму, тайному, о котором не должны были знать даже близкие.
Варвара Нелидова ждала его неподалёку от таможни в частном доме. Царские сани с Яковом-кучером и гордым профилем Николая Павловича в остроконечной каске были хорошо известны в Петербурге. Пришлось пойти на хитрость, как Гарун аль-Рашиду. Сначала быстро разобраться с таможней, оставить сани у дома генерал-адъютанта Клейнмихеля, выйти чёрным ходом, сменив простую шинель на другую с бобровым воротником и каску на фуражку. И потом уже...
Заветный подъезд был совсем близко.
Впереди было дело приятное и тайное, отчего на душе у императора было радостно и тревожно.
Серый в яблоках жеребец резво бежал вперёд, огромный кучер твёрдо держал вожжи. Встречные штатские снимали шляпы, дамы приседали в реверансах, а офицеры вытягивались по струнке. Николай Павлович благосклонно кивал в ответ, поднося руку к козырьку.
А перед глазами стояло очаровательное лицо умницы Вареньки Нелидовой. Её тётушка Екатерина Николаевна когда-то была фавориткой отца Николая Павловича, императора Павла I. В этой симпатии чувствовалась дорогая сердцу императора преемственность власти. И он был уверен, что Варенька никогда не поставит его в неловкое положение, не причинит беспокойства императрице Александре Фёдоровне.
А та страдала слабыми нервами, несварением, кашлем и сердечными приступами. Врачи советовали лечиться за границей. Император тревожился за её здоровье и душевное спокойствие. Вскоре Тарас Шевченко даже сравнит императрицу с "высохшим опенком", за что и поплатится.
Явившись в таможню, царь произвёл фурор, точно Зевс-громовержец. Чиновники сильно перетрусили. Ходя по комнатам, Николай Павлович размышлял, с чего начать ревизию. Заметив посылку с парижским адресом на имя начальника Третьего отделения, он велел вскрыть дипломатическую корреспонденцию, неподлежащую досмотру. Это был уже скандал. А в посылке оказалось дамское бельё.
Император приказал отправить пакет адресату и покинул таможню в бешенстве. Он знал, что воруют все, но такая мелочность выводила из себя. Николай Павлович прыгнул в сани и помчался к Клейнмихелю.
...Несколько месяцев назад он попытался завязать роман инкогнито, как простой человек.
Всё складывалось удачно: хорошенькая барышня с нотной папкой, казалось, не узнала в нём царя. Николай Павлович часто гулял по набережной в простой офицерской шинели. С этой худенькой бедно одетой блондинкой они стали здороваться. Завязалось знакомство, оказалось, что она даёт уроки музыки, содержа слепого отца-скрипача. В конце концов девушка пригласила его на Гороховую, и он отправился туда инкогнито.
Грязные ступеньки, запах подгоревшего масла и дешёвых духов, лампа над дверью - для жильцов такая роскошь была неслыханной. Он немного удивился: как будто его звали сюда. На стук выглянула кухарка: "Не велено принимать! Барышня самого императора ждёт".
Это было двойным унижением. Во-первых, девушка оказалась мошенницей. Во-вторых, кухарка не захотела его пускать.
К дому Клейнмихеля император подъехал с мыслью, что все в России стараются обмануть царя.
В тот день императору решительно не везло. Едва он выскользнул чёрным ходом из дома Клейнмихеля, как на него накинулась растрёпанная толстая торговка Пузырева:
- Квартальный! Ваше благородие! Укоротите несчастного!
"Несчастный" - здоровенный поддатенький мужик с подбитым глазом, держал в руках женский салоп.
- Всё пропил, проклятый! Нет моего терпения!
Император попытался освободиться, но баба держала крепко. Он был настолько ошарашен, что ничего не понимал. Позже до него дошло: эта сбитенщица приняла его за нового квартального. Да, с полицией у него явно не везёт!
Дрянная баба вцепилась в его шинель и вопила, вокруг собиралась толпа - получался скандал. А в доме напротив ждала Варенька, но если император сейчас выругает бабу и юркнет в подъезд, та может устроить причитания у двери.
И Николай Павлович принял соломоново решение - махнув рукой на свидание, он ухватил за шкирку Митрофана Пузырева, мужа этой торговки, и потащил его в их квартиру, чтобы разобраться с выпивохой и домашним скандалом.
Иногда в жизни государя случается то, о чем потом неловко рассказывать. На разбирательство ушло полтора часа, и про свидание пришлось забыть – к обеду императора ждала супруга. За ботвиньей она спросила, где он был после таможни. И Николай Павлович рассказал заготовленную историю о визите к архитектору Тону.
Вечером, разбирая бумаги, император наткнулся на дело, напомнившее эту нелепую историю. Крестьянин Иван Поликарпов в кабаке так матерился, что кабатчик указал ему на портрет царя со словами "Утихни, безумный! Здесь царский лик!". Но Иван Поликарпов рявкнул "Да плевал я на него!" и плюнул в лицо на портрете. За оскорбление величества ему грозила каторга. Вспомнив Пузыревых, Николай Павлович написал резолюцию: "Дело предать забвению. Сказать Ивану Поликарпову, что и я на него плюю".
После этого Иван Поликарпов совсем спился.
К 1849 году, когда Большой Кремлёвский дворец был достроен, многое изменилось.
"Оскорбитель императрицы" Тарас Шевченко уже два года отбывал ссылку в солдатах. Русские войска во главе с фельдмаршалом Паскевичем разгромили венгерских повстанцев, и те капитулировали под Вилагошем. В том же году почил любимый брат Николая I Михаил. А в России раскрыли заговор петрашевцев. В Европе пахло порохом, дома тоже было неспокойно – не до отмены крепостного права, этот любимый проект пришлось отложить. Но Российская империя стояла крепко, как и олицетворявший её могущество новый Кремлёвский дворец.
Помимо парадных залов, во дворце по проекту архитектора Тона были обустроены покои для императорской четы. Варвара Нелидова, фрейлина двора, сопровождала императрицу в поездках в Москву.
Все знали, что она фаворитка Николая I, но никто не понимал, когда они ухитряются встречаться – график царя расписан буквально по минутам. Ходили слухи, что родственник Нелидовой по второму браку генерал Клейнмихель исправно усыновляет их внебрачных детей. Якобы он даже пытался вразумить Варвару, но потом смирился – такая связь была ему выгодна. Нелидова жила при дворе и часто бывала в доме Клейнмихеля вместе с императором. Она оказалась настолько умна и тактична, что к ней не липло никакой хулы. Даже императрица Александра Фёдоровна, прекрасно всё понимая, относилась к ней с симпатией.
Жизнь царского двора текла по-прежнему: Николай Павлович много работал, был умерен в еде, ходил зимой в лёгкой шинели, ласков с женой и встречался с Нелидовой – никто не знал, когда именно, но весь двор об этом догадывался. Были у императора и другие мимолетные увлечения (он называл их "васильковыми дурачествами"), но никто не сомневался в его высокой нравственности. Царь пользовался огромной популярностью вплоть до Крымских сражений.
Теперь же к нему стали относиться иначе. Анна Тютчева, дочь поэта, в своём дневнике назвала его "зловредным Дон Кихотом". Долго спорили, было ли кощунством то, что больной император в лютый мороз отправился на смотр в лёгкой шинели – возможно, его потрясли поражения в Крыму. Но ясно, что жить дальше Николай Павлович не хотел – он никогда не смог бы признать свой крах.
Когда император болел, Нелидова была в отчаянии, её безумные глаза и ответы невпопад выдали тайну. Но Николай Павлович сохранил лицо до конца. Великодушная Александра Фёдоровна предложила мужу перед своим последним днем увидеться с соперницей:
- Некоторые наши старые друзья хотели бы проститься: Юлия Баранова, Екатерина Тизенгаузен... И Варенька Нелидова.
Но император лишь покачал головой:
- Нет, дорогая. Я не должен её больше видеть. Передай ей, что прошу меня простить. Что я молился о ней и прошу её молиться обо мне.
Перед уходом Николай I прошептал: "Кажется, я никогда сознательно не делал зла". Наследнику он сказал, что "оставляет команду не в порядке" и попросил освободить крестьян.
Вспоминали его в основном плохо: слишком унизительным был финал по сравнению с амбициями николаевской России.
Но Кремлёвский дворец напоминает о расцвете империи во времена Николая I, хотя раньше он выглядел ещё краше. Недавняя реставрация не вернула первоначальный вид: замолчали часовые колокола на аттике под изящной кровлей, исчезли двуглавые орлы и гербы городов украшавшие фасад.
Но внутри по-прежнему великолепие – мрамор, гранит, позолоченная бронза, паркет. Сам Николай Павлович ел щи и кашу, спал под шинелью, устраивал скандалы из-за лишнего блюда. Но на дворец не поскупился, и никогда об этом не жалел. Уже не один десяток лет это великолепие подтверждает актуальность фразы: