Ей снится Жбан. Она видит его перекошенное лицо, слышит сдавленный хрип, все ближе, и ближе, лицом к лицу. Хочет его оттолкнуть и понимает, что некуда - она вместе с нем в яме. Сверху летят мокрые комки земли со снегом. Становится душно, нечем дышать. Земля сверху все тяжелее и тяжелее, давит на грудь. Она пытается лезть наверх, где-то там слышится его голос. Но рука онемела и не хочет слушаться. Она делает последний рывок, вытаскивает ее и резко хватается за верх ямы. Там что-то теплое и мягкое. От неожиданности кричит и просыпается.
В темноте не сразу понимает, что она в своей комнате. Придавив ее своим весом и заняв большую половину кровати, мирно похрапывает Макс. Аккуратно спихивает его в бок, вытаскивает одну подушку. Пистолет с громким стуком падает на пол. Кто бы сомневался? Патронов нет, но под подушку положить святое дело.
В комнате воздух буквально пропитан виски и табаком. Она выбирается из постели, на цыпочках, чтоб не разбудить его, крадется к окну, приоткрывает форточку, впуская свежий морозный воздух. За окном темнота, хоть глаз выколи. Фонарь перегрел несколько дней назад, и ремонтировать его никто не торопится.
Спать больше не хочется, хотя еще только шесть утра. Видимо выспалась за дни болезни.
Поднимает с пола его водолазку, натягивает на себя. Ей нравится иметь с ним что-то общее. Если это, конечно, не подружка Катя. Воротник вкусно пахнет одеколоном и сигаретами.
Забирается с ногами на кровать, натягивает свитер на колени. Становится тепло и уютно. Он спит в ее постели, и это больше похоже на чудо после череды всех последних событий. Кажется таким милым, даже беззащитным. Она тихонько проводит пальцами по голому плечу. Подмышку уходит очередной еще красный шрам с неровными краями. Страшно сказать, но она начинает и к этому привыкать.
Медленно ведет пальцами по руке, в надежде увидеть начало. Что могло оставить такой след? Кожу словно рвали чем-то тупым, а потом наскоро зашивали. Ее передергивает от одной мысли, как это больно. В порыве нахлынувшей нежности укладывается рядом, гладит его, целует в плечо, до конца не веря в свое счастье. Сколько слез было выплакано в подушку! Сколько мыслей..
И вот он здесь, рядом, можно просто обнять и ни о чем не думать.
Интересно, о чем они говорили с отцом? Если, конечно, не просто заливали в себя дорогой вискарь и шутили дурацкие мужские шутки. Однако, его сочетание силы и уверенности действует на всех одинаково. Даже на отца.
Он переворачивается во сне, обнимает и прижимает к себе, так что трудно дышать. Она не обращает внимания, лежит и улыбается в темноту как дурочка.
-Мил! Мила! - слышит его бормотание в темноте.
-Я здесь, - целует его в шею. Целовать в губы невозможно, от запаха перегара можно самой опьянеть.
-Не уходи, никуда не уходи.
-Я здесь, я с тобой, - она чуть не мурлычет от удовольствия. Она нужна ему!
-Мне так х*рово было без тебя. Особенно когда … дальше все звуки сливаются и больше ничего разобрать невозможно. Но это и не важно.
-Я больше никуда от тебя не уйду, обещаю. Гнать будешь - не прогонишь, - шепчет в ответ, накрывает его руку своей и потихоньку проваливается в сон.
Просыпается уже одна. На секунду кажется, что все вчерашнее ей приснилось. Сердце сжимается от этой мысли, ладошки становятся противно липкими. Быстро оглядывает комнату - ничего. Никаких следов присутствия. Но она ведь не сумасшедшая!
Вскакивает с кровати и понимает, что на ней его водолазка. Распахивает дверь в коридор и чуть не визжит от радости - он сидит на хлипкой тумбочке возле телефона. Футболка соблазнительно обтягивает широкие плечи. Красная, замотанная изолентой трубка, прижата к щеке. И в этом есть что-то милое, домашнее. Как будто два мира стали на один шаг ближе. Его, жестокий и бескомпромиссный, и ее, простой, местами убогий, но такой родной.
Подбегает, как маленькая забирается на колени. Проводит рукой по влажным волосам:
-Ого! Ты мылся?
Он прикрывает трубку телефона рукой, целует ее в висок:
-Твоя мама дала полотенце. Ты смешная и лохматая. И это мой свитер.
Она не обращает внимание, ластится как кошка, перебирает пальцами цепочку на шее. Какое счастье просто просыпаться вместе! Большего ей не нужно. К ч*рту шубы, все эти бары и казино! К ч*рту разборки, стрелки, бабки! Пусть их просто оставят в покое.
«Только Он и Она, о большем не прошу тебя, Господи!» - крутится в голове импровизированная молитва. Кажется, что если повторять это часто-часто, то обязательно сбудется.
-Что? - кричит он в трубку тем временем страшно недовольным голосом, - ты нашел мою тачку, я тебя спрашиваю? У меня похороны через час!
Она вздрагивает и шлёпает его по губам:
-Никогда не говори так! Нельзя! Беду навлечёшь!
-Ты стала суеверной? - он удивленно поднимает бровь, - скоро начнешь меня святой водой брызгать? - шепчет ей на ухо и тут же громче в трубку, - меня не волнует, где ты ее возьмешь! Найди мою тачку! Если б я помнил, я бы сам ее нашел! И хватит пустой базар разводить, часики тикают!
Она слегка глохнет от его воплей, и хочет слезть хотя бы причесаться. Он ловко ловит ее за волосы, наматывает их на руку и тянет обратно к себе. Хлипкая тумбочка не выдерживает такого напора, издает жалобный хруст и разваливается под ними на два половинки.
Они со смехом валятся на пол и вместо того, чтоб подняться и оценить ущерб, начинают целоваться, лежа в обломках. Из одиноко валяющейся на полу трубки раздаются недоуменные возгласы:
-Макс! Ты тут? Что у тебя происходит? Алло? Макс? Где ты? Ни х*ра не слышно. На трубу наберу!
-Кстати, ты не знаешь, где моя мобила? - со смехом спрашивает он между поцелуями.
На кухне слышится звук шагов.
Мама! Она купается в своём счастье, почти забыв, что родители тоже где-то здесь. Почти забыв, что через пару часов Жука закопают в черную мёрзлую яму под деревянный крест. Молодого, смешливого. Он был добр к ней так или иначе. И он был живым. Был.
Садится на корточки рядом с тумбочкой, качает головой:
-Нет, не знаю. Вчера ты был без телефона. И мы уничтожили предмет старины. Мама будет недовольна.
-У вас тут много такого добра. А маме новую купим, какую захочет. Точно трубы не было нигде? Может в тачке осталась? Где ж я джип то поставил? - задумчиво чешет он затылок.
-Ну когда ты приставлял мне ствол к виску, точно не было, - ехидно сообщает она.
-Твою мать! Я думал, приснилось! Вот я придурок!
У него такой забавный немного растерянный вид, что само по себе редкий случай.
-Ты правда хотел меня застрелить? - продолжает она в пол голоса, чтоб родители не услышали. Странно, что никто из них еще не ошивается в коридоре и не подслушивает.
-Совсем что ли? Я за тебя любого порву, сама не поняла еще? - бурчит он как всегда недовольно. Такие разговоры его всегда раздражают.
-А я за тебя! Катька еще раз подойдет, голову оторву.
-Кому?
-Обоим!
Она зажимает его шею одной рукой, пытается свернуть голову в сторону хоть на миллиметр. Бесполезно. Делает еще попытку, помогая себе второй рукой. Он громко хохочет, ловко скручивает ей руки за спиной и валит на пол.
-Попалась? Дерзкие девчонки получают по заслугам.
В дверях кухни снова раздаются шаги. Умышленно медленные и громкие.
Мама появляется в прихожей как раз когда они печально склоняются над останками тумбы.
-Сломалась? - сокрушенно вздыхает женщина, - вроде крепкая была еще. Как же так? Может отец починит?
-Вечером будет новая, - заверяет он.
-Да что Вы, не нужно, это ж такие расходы. Можно и без нее обойтись. Мил, я там блины пожарила, корми Максима ... как Вас по отчеству?
-Просто Макс, - он, кажется, смущается.
На маленькой кухне они уплетают блины, сидя напротив друг друга. Это самое лучшее утро в ее жизни. Самое теплое, самое доброе.
Громкий надтреснутый звонок разрезает тишину. Мама заглядывает в приоткрытую дверь:
-Максим, там... Вас спрашивают.
-Да! Нашел? Красава ,Санек! С меня причитается. Запоминай адрес. Погодь, узнаю, - засовывает голову в дверь, - где мы?
-Дома, - хихикает она.
-А где у нас дом?
Диктует адрес. Понимает, что сейчас приедет Санек и все закрутится в карусели. От чудесного домашнего утра останутся только воспоминания. Снова похороны, пацаны, вопросы, вороны, крести, горящие машины. Снова ждать, снова бояться. День за днем, пока ...
Снова это неприятное предчувствие, как тогда на кладбище. А, может, просто похороны так влияют. Говорят, к смерти нельзя привыкнуть.