Продолжение. Начало здесь: Эмтегей 85’ Колыма реальная и мистическая
Утром бренчит телефон в прихожей. Настойчиво, отвратительно. Какая сволочь мне не даёт выспаться? На часах без четверти одиннадцать. Трясу спросонья головой и шлёпаю босиком в коридор. Да, чёрт! За брусникой же собирались.
— Андрюха, ну ты чё там?
— Сплю.
— Не спи, замёрзнешь! Давай бегом к Длинному в гараж. На машине поедем.
— Да ты чо-о-о!!! Лечу!
Бросаю трубку с витым шнуром на красный корпус аппарата с «вертушкой» (дисковым устройством набора номера вызываемого абонента) и бегу в спальню напяливать штаны. Хватаю первые попавшиеся брюки, рубашку и на ходу одеваюсь, путаясь в рукавах и штанинах. Нужно же с собой что-то перекусить захватить.
На кухне бросаюсь к «Колыме». Так у нас называют уникальный северный вид холодильника, который каждый жилец получает «в нагрузку» к квартире. Это глубокая ниша в стене под кухонным подоконником, с двумя толстостенными распашными дверцами, полкой внутри и на задней стенке со сквозным отверстием наружу диаметром примерно сантиметров семь. Зимой температура в нём практически равняется температуре на улице, и здесь очень удобно держать продукты, требующие хранения в замороженном виде. А в тёплое время года место мяса, рыбы и пельменей в «Колыме» занимают консервы, макароны и прочие сыпучие продукты, потому что благодаря толстым кирпичным стенам, накопившим холод за зиму, внутри всегда прохладно. Нужно только заткнуть отверстие в стенке, чтобы исключить поступление нагретого воздуха снаружи.
Ага. Покрытые смазкой банки с тушёнкой — что нужно. Отправляю одну на стол. Теперь полбуханки чёрного хлеба. Попить… На подоконнике — эмалированный чайник, в котором у нас круглый год брусничный морс. Пусто. Ну, не беда. Беру бутылку-«чебурашку» из-под газированного напитка «Буратино», через воронку, скрученную из клочка газеты, насыпаю сахар, затем из фарфорового чайника с висящим на носике ситечком наливаю холодной заварки и холодной кипячёной воды из электросамовара. Готово. Осталось свернуть пробку из газеты, вставить в горлышко поплотнее, и можно двигать.
Быстро складываю всё это в эмалированное ведро, а его уже помещаю в рюкзак. Всё. Курево, спички, подаренный мне на день рождения складной нож «Чёрная пантера» — распихиваю всё по карманам, и осталось намотать портянки и влезть в кирзачи.
И вот я с болтающимся за спиной рюкзаком, в котором гремит бутылка с холодным чаем, сломя голову несусь на противоположный край посёлка. Уф!!! Здорово, парни! Жму руки Лосю и Длинному. Длинный — это мой молочный брат. Наши мамы, когда нас рожали, лежали в роддоме в одной палате. Разница у нас несколько дней, и первое время у генкиной мамы были проблемы с молоком. Зато у моей мамы его было достаточно, чтобы кормить сразу двоих. С тех пор мы неразлучны. С самых первых пелёнок в родильном отделении.
— Геныч, ты что, ключи от машины у отца стырил?
— Ха! Не вахлачь шушлайку, он теперь сам за руль не садится, только я его вожу. Обещал только в одиночку на трассу не выезжать.
Выражение «вахлачить шушлайку» или «шушлаить вахлачку» в переводе с «кадыкчанского» на русский имеет несколько значений, в зависимости от обстоятельств. В данном случае Длинный сказал: «Не говорите глупостей, многоуважаемый соратник». Вообще, Генка всегда отличался склонностью к изящной словесности, за что его иногда называли «Русичем».
Это у него наследственное. Отец Генки слывёт на Кадыкчане народным поэтом. Его стихи уже давно стали частью культурной жизни, но самое интересное — сам Николай Никанорович Щипалкин стал персонажем одного уровня со Штирлицем, поручиком Ржевским и Петькой с Василь Иванычем. Самой анекдотичной историей с его участием, пожалуй, стал случай со свиньями.