Меня зовут Александра, я прожила очень тяжелую жизнь, долгую, и счастья в ней практически и не было. Я родилась за девять лет до той страшной, кровавой война сорок первого года. Моя мама, Августа, родилась в семье зажиточных крестьян, у них был хороший дом и свое хозяйство, но с приходом коллективизации семья была раскулачена. Такая же история случилась и с моим отцом, вернее с дедом. Когда к ним в деревню вошли Красные, то дед мой заупрямился, коровы ему стало жалко, понимал, что без нее их семье совсем худо станет, а рогатая все ж кормилица. Вот за корову деда моего и расстреляли, а семью врагом народа объявили.
Так и прожила я всю жизнь в бедности и кроме нищеты ни чего не видела. Закончила четыре класса, потом война, голод, разруха, а в тринадцать лет на деляне стала работать, лес таскать. Иначе было не выжить … Жили мы крайне бедно, холодная комнатка в бараке, нас у матери четверо, отец в тюрьме, валенки дырявые, в них газет настелем, да так всю зиму и ходим, а зимы суровые, уральские.
С шестнадцати лет на местной ферме свинаркой стала работать. Росла я боевая, характерная, все в моих руках горело, энергии было море, за это меня любили и уважали. Я была у всех на подхвате. Бойкая.
А у нас на свиноферме, когда свиноматка несла больше приноса, чем могла прокормить, опоросилась десятью, а сосков только семь, так мы этих троих сразу в печку, сгорают они там за пару секунд, не успеешь в печь кинуть, а их уж нет. Ну не могли мы их оставить, они б всё равно не выжили, а нас за это премии б лишили, а жить то как?Порося то те, сгоревшие, все равно на мясо через год или два пошли б. Так однажды местный стукач на меня донес, что подглядел, как я поросят в печку кидаю, вред наношу государственной собственности, так меня семнадцатилетнюю местный участковый всю ночь под наганом поддержал, признания выбивал. Страшно было, до сих пор руки трясутся и кровь холоднеет, когда вспоминая, как в его конторке под дулом пистолета сидела, но виду не подавала, смелой казалась, отчаянной, иначе в тюрьму, да на этап. Отпустить меня ему пришлось благодаря председателю колхоза, который за меня вступился, уважал он меня, я ж передовица была, энергичная, шустрая, все могла, все умела.
А затем замужество. Красивый, статный, из соседнего села посватался я и влюбилась. А за год до этого я его на святках нагадала, в зеркало вглядывалась, смотрю в отражение, а там идет в шинели и в папахе, я испугалась, да как закричу, девки в комнату ворвались, свет позажигали, свечки задули, расспрашивать меня стали, а я в шоке, когда гадать садилась, воспринимала как игру, да и увидеть ни кого, кроме своего собственного лика и не думала. А там как гром средь ясного неба, мужчина идет. Вот такого я его впервые и увидела, в той самой папахе и шинели. Судьба.
Ох, намучалась я со своим красавцем. Нет, он мне верен был, но пьяница, каких свет не видывал. Двадцать лет, пока дети росли пил беспробудно. Днем на работу трезвый уйдет, а вот с работы уж во все стороны его штормит. Все хозяйство было на мне. Жили мы в крошечном доме, который весь разваливался, на уме лишь одна забота, чем детей накормить, одеть, обудь. А у нас их трое было. Могли быть еще родить, но я от них избавилась. Жалею ли я об этом? Ни сколько! У современной женщины есть возможность защитить себя от нежеланной беременности, у нас такой возможности не было.
А потом после темной ночи наступил ясный день, муж мой пить бросил спустя двадцать лет, на человека стал похож, деньги в дом стал приносить. Дети выросли, младшая в Свердловск учиться, уехала, да там за муж выскочила, средняя медицинское образование получила и тоже удачно семьей обзавелась. А мы к тому времени дом рядом с нашей холупой выстроили, вдвоем с мужем стены возводили, здоровье надрывали, светлый, большой получился, я о таком всю жизнь мечтала, прожили мы в нем совсем недолго, около пяти лет, а потом сын старший невесту привел, вот ему дом этот и подарили, а сами рядом землю выкупили, да опять строиться начали.
Хороший дом вновь построили, да только не такой как прежний, тот шлаколитой, а этот бревенчатый, спешили, на скорую руку делали, мне мой дед говорил: «Сейчас пока так постоит, а потом я пол и печку переделаю», да только не успел, совсем мало в этом доме пожил, а потом от рака сгорел, так я осталась вдовой. Рыдать и истерить было некогда, внуки подрастали, скотины целый двор, огород почти двенадцать соток, с рассвета до заката не покладая рук за хозяйством ходила, надо было на три семьи урожай разделить, да себе оставить. Такая привычка с молодости осталась – детей в первую очередь кормить, хоть и взрослые, и уже со своим потомством, но все же дети. Внуки все около меня, большая семья была, особенно когда младшая дочь приезжала с мужем и детьми, так яблоку негде было упасть; шумно, весело, я пирогов да блинов в печке напеку, закрутки из голбца достану, всех накормлю.
А потом ужас девяностых. Пенсию по полгода не выплачивали, только огород и скотина спасали, так и выжили. Хлеб в печи пекла, на себя, сына и дочь среднюю, лишь одна в другой город упорхнула, а двое других, там где родились, там и пригодились, и жили мы дружно, пока беда не пришла.
Сын мой стал от жены погуливать. А я, дурра, возьми и влезь со своими наказами к нему. Жена его упросила меня мотоцикл на котором он ездил у него забрать, чтоб он на нем своих баб не возил. Мотоцикл тот на мне числился. Я ж семью спасти хотела, вот он на меня из-за мотоцикла и осерчал, так до конца жизни меня за то, что я железку ту, у него отобрала, так и не простил, все говорил: «Вот помрешь, я его тебе вместо памятника поставлю!». Всю жизнь себя корила, что сына из-за нелепой ссоры потеряла, он меня в тот год похоронил, меня для него не стало. Я ж его так любила, больше девок своих любила, а он меня возненавидел. Он же добрым и умным рос, на одни пятерки учился, а потом после армии пришел да запил, прям как отец, и дня в трезвости не проводил, а когда отец от рака умер, так поклялся, что больше к рюмке не притронется. Вот как на него смерть подействовала, переключила в нем что-то, но вот странно, когда пил – веселым и жизнерадостным ходил, идет по улице, качается, да песни напевает, а как пить перестал, так суров стал, не улыбнется, прям как муж мой. А я все Богу за него молилась, да надеялась, что когда-нибудь он мириться придет и всё забудется. Кинжалом по сердцу мне эта ссора была, всю жизнь себя винила, что мотоцикл этот проклятущий у него отобрала. Но жизнь прожита и прошлого не возвратишь.
Так некогда огромная семья стала постепенно разваливаться. Внуки разъехались по разным городам, стали всё реже приезжать в гости. Потом пошли правнуки, но для них я уже была чужой старухой у которой отказывали ноги и здоровье совсем исчезло. Больше не было ежегодных каникул, на которые младшая дочь привозила своих детей, умер зять, муж младшей дочери, который был душой компании, и его приезд был праздником, больше не собирались за большим столом и я осталась одна в своем гниющем от старости доме…. Но еще впереди начало двухтысячных, маленькая передышка перед тяжелой старостью.
Продолжение в следующей статье..
Продолжение: https://dzen.ru/a/Zb9HN2tBShC6P5q3