Глава 31.
1933-1934 гг.
- Поздравляем, Василь Прохорыч!
- Поздравляем! Уж кто-кто, а вы этого достойны!
Люди толклись возле Василия, гомонили радостно, улыбались. Играл в стороне школьный оркестр, худенький мальчишка смешно надувал щёки, старательно исторгая из сверкающей трубы звуки вальса, и уже кружились на лужайке неугомонные девчонки.
- Это ведь надо! - переговаривались между собою сельчане. - В самом Наркомпросе нашего заметили! Это вам не шутки!
- Грамота, она, конечно, того… На хлеб не намажешь… - робко сказал кто-то.
- Не всё ж об утробе своей думать! - оборвали его. - Ты сам подумай, где наша станция и где Москва! Выходит, и там видят, как Василь Прохорыч об школе нашей душой болеет.
- А то! Поискать таких-то! И драмкружок у нас, и хор, и оркестр, и пионерские всякие дела! Ребятёшкам дома сидеть некогда. То, гляди, на лыжах куда подались, то поход у их, то костры жгут.
- А я, бабоньки, ещё б Миланье Антиповне грамотку-то прислала. Ежели б не она…
- Ну ты хватила! - возмутился какой-то мужичок. - Я, конечно, к Миланье Антиповне со всем моим уважением, да только куда ей до Василь Прохорыча!
- А что! Правду она сказала! - вступился другой. - Хорошая жена, которая во всём супружнику помощница, на вес золота. Стала бы она гундеть, пилить его, что дома не сидит, что деньги на школу тратит, не больно бы он развернулся! А она вона — подхватилась, Машутку за ручку и айда вслед за мужем!
- Завидуешь, небось? - съехидничал кто-то. - Твоя-то Ксенька шагу тебе ступить не дает!
- Моя-то? Ксенька? Да не было такого!
- А в прошлую субботу она тебя к нам побалакать не пустила. Думала, видно, что выпивать мы будем. Испугалась, что ты на рогах домой придёшь?
- Так в субботу баня ж была!
- Так ты бы после бани! Только Ксенька тебя ни чистого, ни грязного не отпустит. Что рукой машешь? Ну, ежели не она виновата, то приходи на этой неделе!
Василий взял Милашу за руку, наклонился к ней:
- Слыхала, что люди говорят? Это правда. Разве сумел бы я сделать столько, если бы не ты!
- Да ведь делал в Филимонове! - улыбнулась счастливо Милаша.
- Делал, да не столько, и не с тем чувством, что с тобой рядом!
Подбежала Машутка, прижалась лбом к плечу Василия, засмеялась, бросилась прочь.
- Дочка у вас уже совсем взрослая. Кем же будет, на кого учиться пойдёт после школы? - спросил Василия начальник станции.
- На учительницу решила! - улыбнулся Василий, глядя вслед дочери.
- Почему-то я в этом даже не сомневался! - Семёнов с грустью оглянулся на здание вокзала. - А я ведь, Василь Прохорыч, уезжаю. Да… Столько лет этой станции отдано… Не верится даже. А новую школу достроить я не успел...
- Уезжаешь?! Куда?
- Переводят в Новосибирск.
- Ай, Пётр Иваныч, как же жаль! - Василий сморщился, словно от сильной зубной боли. - Ты ведь нам с Милашей как родной стал!
- И вы мне очень близки. Что же, будем письма друг другу писать.
Вместо Семёнова прислали человека с хорошим инженерным образованием и столь же большим чувством собственного достоинства. Панибратства он не терпел и по любому поводу чувствовал себя задетым.
- Александр Иванович, ну как же по поводу нового здания школы? - Василий сидел на стуле у самой двери.
Стены кабинета начальника станции были теперь обшиты новой фанерой и аккуратно покрыты лаком, полы сверкали свежей краской, а вместо потёртого стола, за которым работал Семёнов, красовался массивный, крытый зелёным сукном монстр с толстыми, выточенными на манер балясин ножками. Для посетителей у двери стояло несколько стульев с дерматиновыми сиденьями, и дальше этих стульев проходить воспрещалось.
- Строительство пока приостановлено, - голос Радовского был ровным и холодным. - Здание школы на станции уже имеется.
- Как… приостановлено?! - Василий даже привстал с места. - Там осталось только вставить окна и настелить полы! Даже печка выложена!
- Строительство приостановлено, - повторил начальник. - Занятия будут проводиться в существующем здании.
- Михаил Евграфович, вы, думаю, не совсем поняли ситуацию. Существующее здание — старый барак, в котором когда-то отдыхали станционные рабочие. К нему делались пристройки, чтобы увеличить количество кабинетов. Но нам их не хватает, детям приходится заниматься в две смены, да ещё и совмещать классы в одном помещении. Это не нормально, когда одновременно идут урок рисования и урок географии! Именно поэтому было принято решение об отделении начальной школы и перевода её в отдельный корпус. И этот корпус практически готов, для ввода в эксплуатацию осталось совсем не много!
- У нас нет средств на это. Я получил станцию в очень расстроенном состоянии. Дела шли из рук вон плохо. Средства разбазаривались на непонятные цели.
- Разбазаривались?! - Василий побелел от гнева. - Нет средств? А на вот это, - он ткнул пальцем в фанерую обивку стены, - средства есть?! А на новый стол и кожаное кресло средства есть?!
- Вы забываетесь! - прошипел Радовский. - Вон из моего кабинета!
- Из вашего? Это не ваш кабинет. Это кабинет начальника станции, который вы временно занимаете. Кем вы себя возомнили? Царским чиновником? Вы советский служащий. Вы обязаны заботиться о вверенной вам станции, в том числе о школе. А вы саботируете строительство.
- Не вам говорить, каким должен быть советский служащий, господин казак. Это, кажется, ваш сын служил у белых? Сколько лет он отбыл в тюрьме за бандитизм?
- Мой сын?! Да, мой сын воевал в гражданскую на стороне белых, однако он понёс за это наказание и отбыл в Сибири положенный ему срок. И теперь он живёт на Дону как положено советскому гражданину, трудится, имеет семью. Но что же вы не вспоминаете о другом моём сыне, который был зapy блен белоказаками? Это вам не рассказывали? Или о том, что я прошёл гражданскую в Красной Армии, что был ранен много раз? Вам не рассказывали об этом? Так я расскажу. И про то, как меня на расстрел водили могу рассказать.
- Не стоит… - холодно прервал его Радовский. - Ваше литературное творчество меня не интересует.
- Литературное творчество?! Ах ты…
- Строительство продолжаться не может. Не смею вас больше задерживать! - начальник раскрыл толстую папку и сделал вид, что углубился в чтение бумаг.
Отстаивать новую школу пришлось в Оренбурге.
- Понимаешь, Милаша, за зданием ухаживать надо. Саман, он ведь…
- Понимаю.
- Развалится школа. А ведь почти готова! И надо-то совсем не много. Эх, если бы у меня были деньги! Сам бы довёл всё до ума! Но денег нет, и значит, надо ехать. А ведь очень не хочется. Понимаешь, вроде как жалобщик я получаюсь.
- Да ведь ничего другого не остаётся, - грустила Миланья.
Вернулся из города Василий опустошённым.
- Что, Вася? - Милаша поднялась навстречу мужу.
- Добился. Будут доделывать. Средства выделит окружной отдел народного образования.
- Хорошо. Что, тяжко было?
- Тяжко.
Василий прошёл в чистую половину, лёг на пол, прижавшись щекой к прохладным доскам.
- Ты бы на постель! Что ты, что ты! - захлопотала жена.
- Туго нам будет, Милаша.
- Что? - Миланья замерла.
- Радовского опасаются трогать.
- Тебе это так и сказали?
- Нет, никто не говорил. Но это было понятно. Видимо, его поддерживает кто-то более сильный.
- Так что же? Нам от него ничего не нужно. Он себе, мы себе, - лепетала Милаша.
- Нет, так не получится. Ты меня знаешь. Я буду требовать от него то, что положено, а он… Скорее всего, он будет сопротивляться. Мы будем часто с ним конфликтовать, и чья возьмёт — не ясно.
- Ну почему ты решил, что он будет против?
- Он не ставит будущую школу на баланс по обеспечению углём. То есть её нечем будет отапливать. И выхода здесь два — либо отрывать часть запасов от старого корпуса, либо обеспечивать школу самостоятельно.
- Ох, Господи…
О себе Василий не тревожился. Он был старым бойцом, прошедшим тяжёлые битвы гражданской войны, много переживший и перевидевший. Но болело его сердце за Миланью, которой не оставит он в случае чего ничего — ни дома, из которого Радовский не преминет выгнать её, ни работы, которой она лишится, ни накоплений. Горевал он и о Машутке, собиравшейся на учёбу в город. Однако и пойти ради них на сделку с совестью, присмиреть он не мог. А значит… Значит, предстояли тяжёлые времена.
С отоплением для новой школы было сложно, но холода в классах не допустили. Откуда-то селяне привозили сухие деревья, а мальчики на переменах распиливали и раскалывали брёвна на чурочки. И даже соревнования устраивали — кто быстрее и больше сделает. Показывали девчонкам свою удаль, разбивая топором чурбак с одного удара. Весело, азартно, а что ещё подросткам нужно!
Обеды школьникам готовили из того, что с осени было заложено в погреба — овощи со школьного огорода, квашеную капусту, грибы. Не очень густо, но хватало. Радовский при встрече с Василием высокомерно прищуривал глаза, ждал, когда его поприветствуют первым. Тот сухо здоровался и, не подавая руки, проходил мимо. Не оттого не подавал, что зло в душе держал, а оттого, что начальник предпочитал протянутую ему руку не замечать — панибратством считал.
Столкновения между ними случались, и не раз, однако до крупных скандалов не доходило. И Василий уже начинал думать, что, в сущности, мирно сосуществовать у них получается, и тревоги его были напрасны.
Однако в конце мая Василия вызвали к секретарю окружного комитета партии.
- Ну что, Карпухов, как обстановка на станции? - секретарь крепко пожал Василию руку. - Садись, садись вот сюда, на диван. Не на ковёр к начальству приехал, а к товарищам.
- Ой, темнишь ты что-то, товарищ Кольцов. Говори, зачем вызвал, - сказал Василий, садясь на казённый диван рядом с секретарём. - Явно не про обстановку узнавать.
- Нет, не темню. Меня на самом деле интересует, как вы уживаетесь с Радовским.
- Ничего, уживаемся. Случаются, конечно, трения, не без этого. Но это для пользы дела. А вообще — при встрече здороваемся, вот и всё. Мне нет до него дела, ему до меня.
- Но ведь вы оба коммунисты, вы должны работать в связке!
- Не получается в связке, ты сам знаешь.
- Рассказывай, когда и по какому поводу были трения.
- Зачем? Ведь все вопросы решены.
- Ну на будущее. Может быть, удалось бы обойтись вовсе без трений.
- Товарищ Кольцов, Андрей Ефимыч, дорогой. Да ведь знал бы, где упасть, соломку бы подстелил! Однако нет — никогда не знаешь, где поскользнёшься!
- Это верно… - Кольцов со вздохом поднялся, прошёл по кабинету. - Как сын-то твой, Василь Прохорыч?
- Пишет, что всё у него благополучно. Женат на хорошей женщине, детишки у него, трудится в колхозе. Съездить бы нужно, с внучатами познакомиться, да никак. Ты же понимаешь, зимой занятия в школе, а летом тоже не выдохнешь — что-то построить нужно, что-то отремонтировать. С пионерами походы да вечерние костры, огород… Думаем за лето поставить хлевушок да коз молочных завести, курочек. Ребятам к питанию прибавка и трудовое воспитание.
- Не надо коз, - Кольцов остановился, посмотрел задумчиво в окно. - А с женой своей… первой… общаетесь?
- С Нюрой? Нет… Матвей только в письмах упоминает о ней, что жива-здорова. Андрей Ефимыч, не тяни кота за хвост, говори. Ведь ты не просто так меня вызвал!
- А как ты смотришь на то, чтобы переменить место жительства?
- Как переменить? Зачем?
- Школа, которую ты создал, уже хорошо обустроена. Два корпуса, учителя-предметники, есть подсобное хозяйство. Теперь она будет качественно функционировать даже без тебя. А ты нужен в другом месте. У нас ещё остались деревни, в которых до сих пор нет даже начальной школы, маленьким детям приходится уезжать далеко от дома, снимать угол у чужих людей, чтобы получить образование. Ты же понимаешь, что это неправильно. Вот и решено поручить тебе организацию начальной школы в селе Шумаковка. Это километрах в сорока от вашей станции. Место там красивое — бывшее поместье дворян Шумаковых. На берегу Урала, кругом леса…
- Что ты меня соблазняешь красотой, как женщину?! Зачем мне ехать в какую-то Шумаковку? Мало у нас молодёжи? Посылайте любого выпускника учительского института! Нет, тут другое. Вы отправляете меня в ссылку, отнимаете у меня моё детище. Из-за чего? Из-за того, что Радовский терпеть меня не может?
Кольцов молчал, снова глядя в окно. Рассказать Василию, что обвинения, которые предъявлял Радовский, были серьёзными? Ведь речь в его доносах идёт о контрреволюционной деятельности, о том, что Карпуховы не скрывают своего казачьего происхождения и как будто бы гордятся им, что первая жена Василия, живущая в станице Усть-Медведицкой, не раз была замечена в антисоветских высказываниях, а сам Василий держит связь с ней через своего сына-белобандита, что дружат Карпуховы с родителями дутовца, погибшего когда-то в бою за станцию. Нет, никак этого рассказывать нельзя. Горяч, очень горяч Василий. Станет доказывать свою невиновность, только хуже наделает.
Всё бы ничего, да всплыло откуда-то старое дело — вроде бы когда-то арестовывали Василия по доносу, но никаких следов в архиве НКВД найдено не было. Однако заинтересованные люди установили, что следователь, который мог расследовать обстоятельства, указанные в анонимке, родом с тех самых мест, где когда-то жил и работал Карпухов. А значит… Значит, налицо сговор и укрывательство. И это очень всё осложняло.
- Большой школе нужен директор с высшим образованием, Василий. А у тебя его нет. Не обижайся. У тебя годичные учительские курсы.
- Вон оно как… Значит, теперь я в директора не гожусь… - обмяк Василий.
- Да, вот так.
- Я не поеду. Я остаюсь простым учителем. Начальной школы.
Кольцов обернулся, посмотрел на упрямо сжатые губы Василия.
- Поедешь. Партия тебе даёт приказ.
Против приказа партии Василий идти не мог. Что же, значит, такова судьба. Значит, нужно рвать нити, связывающее его сердце с обжитыми местами, с людьми, ставшими за эти годы родными, со школой, и ехать.
Что ждёт их на новом месте? Как сложится жизнь? Если бы знать это наперёд!
Продолжение следует... (Главы выходят раз в неделю, обычно по воскресеньям)
Предыдущие главы: 1) Её зовут Эмма 30) Не боюсь!
Если по каким-то причинам (надеемся, этого не случится!) канал будет удалён, то продолжение повести ищите на сайте одноклассники в группе Горница https://ok.ru/gornit
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации!
