А ты все поняла Алена? Тут только Петр увидел девушку, скромно стоявшую у окна, опустив голову. Слышал Петр о ее красоте, но как увидел, так и обомлел. Такой красоты он и не надеялся увидеть, кровь прилила к лицу, сердце казалось, что вот-вот выскочит. Не смог он справиться со своими чувствами. Братья это заметили. Подошли поближе:
«Сгорела мельница, ох окаянные, кто же это мог быть? – Сокрушался Федор. -Ведь никому ничего плохого не сделал, всем по совести раздавал все. -Никому ни в чем не отказал.- За что? – Схватясь за голову, причитал он. -Одна кормилушка и была, как жить теперь, чем жить?- Ох, какие мысли в голову идут греховные. - Неосторожность видно моя где-то, - спохватился тут же Федор, чуть греха на душу не взял, обвиняя не зная кого, да и надо ли кого винить?»...
Село было расположено у подножия гор. Зимы там были суровые, снежные, с метелями, сильными морозами. Рядом с селом, протекала горная речка. Там и стояла мельница. Их было всего две на большое село. Да еще с соседних сел приезжали муку молоть. Но у Федора говорили, хороший был помол, к нему больше приходили, особенно с соседнего села. Оно было расположено как раз не далеко от мельницы. Все о нем и об их семье отзывались хорошо, с уважением. Дети были тоже работяги, особенно старший сын Петр. Только погоревали об одном, да беда не приходит одна, ночью кричит скотник ,сарай горит, а там скотина. Все выбежали, кто в чем, давай спасать скот, да не весь удалось спасти. Только выломали двери, крыша и рухнула, выбежала одна коровенка и лошадь. Вот и все хозяйство. Просили сельчане, чтобы становому подал объявление, чтобы разобрались, следствие произвели, да не стал Федор жалобу писать. Никто говорит, на меня зла не держал. Случайность это какая-то. Одобрил народ его решение.
И решил Федор сына старшего в работники послать, к другому мельнику, теперь только у него и мололи муку. Две конюшни имел еще у себя Тимофей Мироныч, большое стадо коров. Поля у него были свои, да не мало. Гордился своим хозяйством Мироныч, лучшим хозяином считал себя на селе. Да что на селе и с соседних сел к нему на поклон ходили. Принимал Мироныч людей охотно. Бывало, сядет в кресло, сидит покачивается, разглаживает свою бороду, да с ехидством посматривает своими маленькими, злыми, заплывшими о жира глазками, как перед ним на коленях, комкая шапку в руках, склонив голову стоит какой-нибудь старик или совсем нищий(голодранец), он любил называть. А уж если девка какая в работницы пришла, так он сразу ее брал. Иных холил и лелеял, а кто противился, розгами воспитывал и домой отправлял. Жена его Ефросинья, вовсе слова не имела. Была тихая, дородная женщина. Всего боялась, с кем могла она душу отвести, так это с Марфушей – работницей. Давно она у них живет, как родная стала. Всех детей помогла Ефросиньюшке поднять. Да и нет у нее никого, акромя этой семьи. Мироныч, не смотря на свой нрав, к Марфе относился с уважением. Могла она ему и правду-матку сказать, наедине. Встретит где-нибудь, да и выскажет, или специально подкараулит где. Встанет подперед, да посовестит. За Ефросинью она заступалась всегда. Не нравилось это Миронычу, скажет он ей бывало:
-Отойди с дороги Марфа, не гневай ты меня ради Бога.
-Да нет в тебе Бога и не было. Изверг ты. Покалечишь ты ее когда-нибудь, окаянный, - не унималась Марфуша.
-Добротой моей ты пользуешься, лучше бы место свое знала, а то и до тебя очередь дойдет, - оттолкнет ее в сторону и пойдет Мироныч, что-то бормоча себе под нос. Не боялась его Марфа, знала, что имеет слово сказать, но только одному, за это Мироныч ее уважал.
Было у того мельника трое сыновей да дочь на выданье. Красавица дочь была и отец уже приглядел жениха для нее богатенького. Сговорились они со сватом уже и о приданом.
-Скоро выдам тебя замуж Алена, а то уже засиделась ты у нас, как-то сказал за обедом глава семейства. Братья переглянулись, а мать только руками всплеснула:
Что ты кормилец ты наш, она же еще совсем молодая. Пусть в девках еще побудет, в отцовском доме понежится. Кто ее там так понежит, пожалеет как не мы с тобой? – Теребя передник, пробовала отстоять свою дочь Ефросинья.
-Батюшка, не хочу я замуж, мне всего восемнадцать. Все девки гуляют, а я все дома сижу. Хоть бы вышла разок на гулянье с ними. Вон хороводы водят, песни поют, а я все дома.
-Правильно, и сиди, нечего тебе делать с этими голодранцами.
- Ты у нас хорошего отца дочь, не то что другие – вступилась тут за него жена. Потому и не след тебе с ними гулять. За псалтырь лучше сядь.
-Пусть себе гуляют, а за тебя уже сваты, - не унимался отец.
-А братья тоже гуляют, веселятся и я бы с ними, - со слезами выпрашивала Алена.
-Братья в подоле не принесут, сказано и точка и ты Ефросинья, только попробуй, выпустить ее, когда меня не будет, голову снесу. А вам за ней смотреть в оба, дал он наказ сыновьям.
-Что ты кормилец ты наш, что ты, - запричитала жена. А девки гуляли, да песни пели, в окна стучали, гулять приглашали, да все напрасно. Часто Алена плакалась матери, за что ее так взаперти держат, но что могла сделать безвольная мать. Хотя сами когда -то свадьбу уходом скрутили с Тимофеем. Жили с молоду они хорошо, а потом как пошли девки у него одна за другой, так и возненавидел он свою Фросю. Нет- нет, да так изобьет, что живого места нет. Да еще и крикнуть запрещал, чтоб дети не слышали. Так и жила бедная Ефросинья, боясь каждого шороха, каждого взгляда мужнина. Сыновья тоже грубили ей, только вот младший Иван подойдет, обнимет за плечи, погладит по голове и так легко становится. Посмотрит на него Фросьюшка, одарит его благодарным материнским взглядом и разойдутся каждый по своим делам. Тимофей его недолюбливал за его мягкий характер.
-Ты в морду хоть раз кому дал? – Бывало, спросит отец.
-Да нет , он у нас культурный, бать, а вот девки вокруг него вьются. Смотри, как бы он вперед не женился, пока ты вздумаешь Аленку выдать, он уж и приведет.
-Я приведу и поднес здоровенный кулак к лицу Ивана.
-Ха-ха-ха, рассмеялись старшие, только Алена и мать стояли, понурив головы.
-Ты смотри на него и глазом не моргает, - зло сплюнул Тимофей. На уме крутишь, ну крути, крути, посмотрим куда выкрутишь и хлопнув дверью, впустив клубы морозного пара, вышел во двор.
Иван был среднего роста, широк в плечах. Густые, вьющиеся волосы доставали почти до плеч. Серо-голубые глаза смотрели всегда прямо и открыто. Словно вся душа у него была нараспашку. На селе он славился своим хорошим нравом, да и работы не боялся, каждому мог подсобить. Часто над ним смеялись его старшие братья:
-Ты еще той черни сарай пойди почисть, - язвили они ему.
- Ваньк, иди браги с нами выпей, а то и не знаешь какой у нее вкус. Отказывался Иван, а братьям это не нравилось. Часто они отцу наговаривали на него, всякую напраслину несли. А батюшка в долгу не оставался, виноват, значит получай. Посмеивались за углом его братья, глядя, как избивает его отец. А Иван только руки старался у лица держать, чтобы синяков не было видно. Братьям он тоже не мог перечить, знал, что наговорят еще больше.
Читать он много любил, всю Библию прочитал и не один раз. Очень его интересовало, как устроен этот мир. Думал он много и читал другие книги, если таковые имелись или кто мог одолжить. Хотя грамотных в селе было немного. Тимофей в нем нуждался, подсчитывать так ловко и точно никто не мог из его сыновей и это их бесило. Это бесило и самого Тимофея, так как он видел больше пользы в старших сыновьях, а этого считал не от мира сего.
–Девкой ему надо было родиться, а не парнем. Хотя силища хоть отбавляй. На все язвительные речи своих братьев и отца Иван всегда отмалчивался. Ну, а мать с сестрой слова сказать и вовсе не имели права.
Что там говорят, у Федора мельница сгорела? – Спросил Тимофей жену. Ох ты Господи, да как же это?
-Как же, так же, - передразнил он ее. Сгорела и все.
-Может, кто поджег? – Спросила робко жена. Да он и никому зла не делал, хороший был человек. Вот тебе на, - причитала Ефросинья. Со всеми жил в ладу, да в добром совете.
-Может поджег, а может и сама загорелась, а вечером сарай вместе со скотиной сгорели.
-Ах ты Господи, да за что же это такое горе людям? Как же они теперь жить- то будут? И вся скотина сгорела?
-Осталась одна корова и лошадь, - держа бороду в руках, задумчиво произнес Тимофей Мироныч.
-Да за что же это такое людям, - расплакалась Фрося.
-Хватит ныть, - рявкнул муж. Значит, есть за что. Зря ничего не бывает. Богу значит угодно.
-Да что ты такое говоришь Мироныч, в своем ли ты уме? Угодно Богу. Тебе словно и не жалко. Вся семья осталась без хлеба. Да еще и зима, вон какая лютая. Тут постучали в окно:
-Кто там? Крикнул хозяин.
-Тимофей Мироныч, это я, Петр, сын Федора Митрича.
-А, ну проходи, слыхал про ваше горе. Не нашли никого, кто бы мог такую пакость сделать? – Спросил сходу Мироныч.
-Да нет и не искали. Отец отказался искать, говорит: « Мы никому плохого не сделали, значит некого и винить, врагов у нас нет, само как-то по недогляду получилось», - ответил простодушный Петр. Ну, вам виднее. Нет, так нет врагов, со злобой в сердце он отвернулся к окну.
-А зачем пожаловал?
-Тимофей Мироныч, отец послал к тебе, не возьмешь меня в работники на время? Надо все снова восстанавливать, скотиной обзаводиться. Не справимся мы.
-Ну, что, почесав затылок, Тимофей Мироныч вяло произнес: - в работники можно, наслышан я, что работы ты не боишься, все можешь, парень работяжный, ни как некоторые и он искоса глянул на своих старших сыновей, не могут без синяка домой прийти. Возьму тебя на конюшню. Будешь за лошадьми ухаживать. Весной пахать, сеять. Жить будешь, вместе со скотником, в конюшне. Там тепло. Сена много в углу.
-Хи-хи, послышалось из-за угла. Старшие братья были довольны таким раскладом.
-Ну что согласен? – Спросил хозяин.
-Согласен, Тимофей Мироныч.
-Марфа, брось ему туда тулуп, - обратился он к работнице.
- А ты сегодня и приступай. Ну все, хватит разговоры разговаривать.
А ты все поняла Алена? Тут только Петр увидел девушку, скромно стоявшую у окна, опустив голову. Слышал Петр о ее красоте, но как увидел, так и обомлел. Такой красоты он и не надеялся увидеть, кровь прилила к лицу, сердце казалось, что вот-вот выскочит. Не смог он справиться со своими чувствами. Братья это заметили. Подошли поближе:
-Все, хватит пялиться, иди и знай свое место, понял? – Вытолкав его во двор, они проводили его до конюшни:
А вот и твоя спальня,- рассмеялись они, показывая на сено в углу. И тулуп уже там. Запомни, чтоб на Аленку ни одним глазом, понял? В живых не оставим.
И вышли веселые, игривые.
-А хорошо мы его припугнули, -хохотали они.
Ужин длился не долго, хозяин сослался на усталость и лег спать. Алена удалилась в свою комнату и долго, до самого утра у нее стоял образ Петра. Никогда она не видела такого прямодушного, доброго, смелого, чистого взгляда. Его глаза излучали свет и тепло. Он показался ей сильным и уверенным в себе. Как он на нее смотрел и не побоялся братьев, он не отрывал от нее глаз.
Петр постоял еще немного, осмотрелся и пошел в угол, где было много сена. В конюшне было тепло, много скота. Он улегся рядом со старым скотником , Кузьмичем. Тот и не почувствовал, что рядом с ним кто-то лег еще, спиртом несло от него на всю конюшню .
Петр долго не мог уснуть. Уж очень ему запала в душу Алена. Эта милая девушка, с длинной косой каштанового цвета, с карими глазами, смущенно смотревшими из-под густых черных ресниц. Она была невысокого роста, статная, белокожая с легким румянцем на щеках, она стояла как богиня, такая красивая и недоступная. На ней было черное платье обтягивающее грудь и талию и светлая шаль накинута на плечи.
Приподняв белую руку, она откинула косу назад и нервно стала теребить уголки шали. В этот самый момент братья вывели его во двор и затолкали в сарай. До утра Петр не смог уснуть. Он знал, что будет искать встречи с Аленой.
Продолжение следует…