Начало здесь.
На следующее утро, проснувшись, Маша поняла, что Володя так и не пришел ночью.
Это было не похоже на Володю. Обычно он всегда возвращался домой. Маша встревожилась и, стараясь не допускать отчаяния, стала звонить Володе. Она слушала длинные гудки, затем в трубке раздался его странный, будто уставший голос.
- Алло.
- Володя, ты где? – почти закричала она, радуясь, впрочем, что с ним все в порядке.
А то она уже накрутила себя.
- Ты чего мне звонишь?! Отстань, достала уже! – и он бросил трубку.
Маша не знала, как ей себя вести. Раньше он не позволял себе так с ней разговаривать.
Что она должна делать? Обидеться и уйти? Или обидеться и остаться, но всем своим видом показывать, что с ней так нельзя? Нет, это никуда не годится… Но уйти ей некуда, ее квартира еще только строится…
И все-таки, видеть сейчас Володю ей было невыносимо.
Она набросила плащ, замотала голову платком и вышла на улицу. Оказывается, шел дождь. А она этого даже не заметила.
Рука сама нащупала в кармане плаща визитную карточку.
Маша достала ее. Золотые буквы с черной каймой гласили: «Претензии по поводу стрижки принимаются по истечении года».
Рука Маши задрожала. Она была уверена, что раньше этой надписи на карточке не было.
Маша бродила по городу целый день, но так и не придумала, что делать с Володей.
Их отношения не клеились, это было очевидно. Наверное, Володе просто нужна другая.
Веселая рыжая бестия, с горечью подумала Маша.
Но точно не она. Несмотря на огненно-рыжий цвет волос веселости и безрассудства в ней не прибавилось. Скорее наоборот.
Дождь прекратился на время. Осенняя свежесть разлилась в воздухе. Она до вечера бродила по аллеям парка, любовалась золотой и красной осенней листвой. И вдруг почувствовала что-то, напоминающее умиротворение. По крайней мере, мысли больше не носились, как испуганные птицы.
Это то, что ей действительно подходит. Созерцание мира и самой себя. Спокойствие. Отсутствие глупых шуток и лишних людей…
В этот вечер они с Володей не разговаривали. Маша молча приготовила ужин. Так же молча, в разное время, по отдельности, они поужинали.
Прощения Володя не попросил, и Маше все стало ясно.
Она решила с завтрашнего дня искать съемную квартиру.
Это давно уже следовало сделать, подумала она, и даже не ощутила в душе горечи.
Вечером, ложась спать, она заметила в зеркале, что глаза у нее стали ярче, а огненные завитки волос как будто отросли и кокетливыми завитками спустились на белоснежную шею.
Даже кожа изменилась, стала какой-то другой. И губы стали ярче. Они казались как будто подведенными карандашом. Хотя Маша их не красила…
В воскресенье Маша просматривала объявления о съеме квартир, пока ничего подходящего рядом с работой не попадалось. Остаток дня она провела в парке, гуляя по прохладным аллеям, напитываясь красками осени, вдыхая хрустальный осенний воздух. Кормила уток, облюбовавший парковый пруд.
Маленькие листочки то и дело опускались на поверхность студеной воды. И черная вода как будто шептала что-то…
Иногда, чтобы всех простить, одного воскресенья мало… Вспомнилось зачем-то…
Как будто кто-то прошептал ей эти слова…
Утром, пока Володя еще не проснулся, Маша ушла на работу.
- Мария Владимировна, а что вы здесь делаете? – охранник не мог скрыть своего удивления.
- В смысле? – Маша принялась вспоминать, может, сегодня еще выходной…
- Вы же уволились… Вас без отработки отпустили…
- Как? Без отработки?
Почему-то это обстоятельство удивило Машу больше всего.
- Нет, - охранник поднял обе руки, - я в это все не вмешиваюсь! Это ваши дела!
Он позволил ей пройти. Маша почувствовала, как сжалось ее сердце.
Она поднялась на третий этаж большого офисного здания. Прошла по привычным коридорам. Все, кто ей встретился, стыдливо опускали глаза.
Да что происходит вообще?!
Она постучала в кабинет начальника. Секретарша взглянула на нее с едва скрываемым ужасом.
- Андрей Александрович, разрешите?
Директор ошеломленно взглянул на нее.
- Вы что тут делаете?!
- Андрей Александрович, возникло недоразумение… Я ничего не понимаю… Ходят слухи о моем увольнении…
- Слухи?! – рявкнул директор. – А это вот что?
И он через стол швырнул ей ее собственное заявление.
- Я тебя вроде как без отработки отпустил! Или тебе еще напомнить, как ты мне угрожала и что тут в кабинете выделывала?!
- Я? Вам? Угрожала?
Маша приложила руку к бешено бьющемуся сердцу.
- Выходные хорошо провели, видимо? Увольнение праздновали? Так я вам напомню – у-воль-не-ние!
Маша потрясенная вышла из кабинета.
Она не могла уволиться. У нее ипотека. Платежи никто не отменял…
Но по всему выходило, что сейчас разговаривать с Андреем Александровичем было бесполезно.
Ее кто-то подставил, это очевидно. В последнее время она много сил вкладывала в работу. Что греха таить, метила на место главного бухгалтера, которой скоро предстояло уйти на пенсию. Та много времени проводила на больничных, и, хотя она не прекращала работать из дома, все-таки зачастую маше приходилось ее заменять. По сути, о финансовых деоах фирмы она знала все. О манипуляциях с налогами и не только – тоже. Но относилась к этому спокойно.
В конце концов, а как еще работать в наше время?
В ее положении угрожать начальству было чистейшим безумием. Именно с этой фирмой были связаны ее планы на будущее. Но почему она ничего не может ничего вспомнить…
Случайно она увидела в зеркале свое отражение.
Как будто смеющиеся рыжие завитки уже достигли плеч.
Пытаясь привести мысли в порядок, она решила пройтись по парку. Утром понедельника в парке было безлюдно. Даже утки, словно понимая, что сегодня никто не будет кидать им хлебные крошки, улетели на промысел куда-то в другое место.
Остались только пустота и осенняя бесконечность. Небо вдруг как будто ушло куда-то вверх. Остался только воздух, которым хотелось дышать. Так, как будто и не жила до этого вовсе.
Художника она увидела не сразу. Его коричневая куртка не особенно выделялась среди желтой осенней листвы. Увидев устремленный на него взгляд, он улыбнулся.
Темные волосы, теплый взгляд. И смешная разноцветная вязаная шапка.
Маша невольно позавидовала ему: никаких планов и отчетов. Утро понедельника в осеннем парке.
С присущей ей прагматичностью Маша задалась вопросом, сколько он может зарабатывать, а потом одернула себя. Это не ее дело. Просто не ее дело. У людей творческих профессий свои проблемы. А у нее – свои…
Она ускорила шаг и быстро зашагала по аллее.
В конце концов, она решила все-таки вернуться домой.
Несмотря на то, что в их отношениях с Володей было далеко не все гладко, сейчас она стремилась домой, как в какую-то тихую гавань.
И стремилась к нему. Ей хотелось прижаться к нему, обхватить за плечи и выплакать всю эту безумную страшную ситуацию…
- Привет…, - сказала она, когда Володя вышел в прихожую.
И тут же замолчала. Из спальни следом за ним вышла голубоглазая блондинка.
- Извини, - сказал Володя. – Но это моя квартира.
- Да, - согласилась Маша. – Твоя.
Не глядя, она побросала вещи в сумку. Без разницы, что, лишь бы скорее оказаться где-то в другом месте…
Выйдя из подъезда, она подставила лицо долгому тяжелому дождю. Дождь залил ее лицо холодными литыми струями.
Эта блондинка – точно, чтобы меня добить, - отрешенно подумала она, - и даже дождь снова…
Ночь она провела в каком-то подъезде. Ни на секунду не сомкнула глаз, просто сидела, прислонившись к холодной, выкрашенной в темно-зеленый цвет стене.
Почему-то этот цвет успокаивал ее. Она несколько раз провела по стене пальцем. Цвет хаки. Цвет борьбы.
В шесть утра кто-то из жильцов вышел выгуливать собаку. Овчарка завиляла хвостом и, проходя мимо, махнула ей хвостом по лицу. А хозяин пробормотал что-то нечленораздельное, но враждебное. Маша поняла, что настало время покидать подъезд.
Она вышла на улицу и вдохнула холодный осенний воздух. Груды золотых листьев сорвало за ночь густым ветром. Дождь прекратился. Маша медленно пошла по улице, сама не зная куда. В припаркованных машинах она видела свое отражение. Из-под мокрого синего платка выбивались зажженные золотом, готовые взорваться, пряди.
Продолжение здесь