Лучший полигон
А этот летний полигон, последний мой армейский полигон, действительно оказался лучшим.
Уже, когда мы ехали на него по цветущему июльскому побережью Азовского моря и вдыхали запахи разнотравья, душа непроизвольно наполнялась радостью. Хотелось орать и петь. И мы действительно пели и орали все песни, которые нам приходили в голову.
Но по приезду началась довольно напряженная боевая работа. Нужно было восстановить все утраченные навыки. Эти бесконечные переводы пушки «к бою» и «отбою» выжимали все физические силы, но в душе царил подъем и праздник. Что-то «вечно солдатское» в ней наслаждалось и блаженствовало.
Перед началом стрельб проводили соревнование между батареями на лучший боевой расчет. Нашему Трезниковскому расчету предстояло соревноваться с лучшим расчетом из первой батареи.
По команде «К бою!» засекалось время - чей расчет успеет быстрее подготовить пушку к стрельбе.
Звучит команда, и мы бросаемся к пушкам. Все слаженно – переводим пушку в боевое положение. Мы – первые. Но надо же – забыли закрепить фиксатором опорную станину. А это серьезное упущение. «Судьи» во главе с Грасновым и Лузнецовым совещаются, и все-таки нам присуждают первое место. У 1-й батареи тоже нашлись огрехи. Неточно совместили прицел и синхронизационный механизм.
Лузнецов, вручая нам переходящий вымпел за первое место, не преминул, однако, подколоть меня перед строем.
- Вот, Битюков, стоит сейчас нога вперед, как проститутка, но, когда надо, бегал похлеще зайца.
По вечерам в свободное время мы гоняли в футбол – наше любимое занятие, и даже вызывали на битву другие батареи. В сапогах футбол – это, конечно, не то, что в кедах или кроссовках, но сути игры это все равно не меняет – эмоций и удовольствия не меньше.
А ночами, когда мы набивались спать в тесные палатки, пробило еще одно «удовольствие», причем, возрожденное из далекого детства.
Я как-то от нечего делать в июльскую душную бессонницу – взял и рассказал «страшную историю». Что-то по мотивам «Семьи вурдалаков» Алексея Толстого. Эффект оказался удивительным. Народ не просто заворожено слушал, но потом стал требовать «продолжения». Так я и стал дежурным рассказывателем. Днем уже кое-кто интересовался «продолжением», и многие ждали прихода ночи. К нам даже стали набиваться из соседних палаток – «послушать», так что офицерам приходилось вмешиваться и наводить порядок.
А меня несло, как Остапа Бендера. Большинство рассказов я импровизировал на ходу, пользуясь только каким-то «страшным сюжетом». И все мои «Белые женщины», «Черные альпинисты», «Вии», «Красные руки», «Красные свитки», «Упыри», «Привидения замка Моррес-Виль», «Синильги», «Лигейи» и «Ашеры» были плодами успешных импровизаций по ходу развития сюжета. Гоголь и Эдгар По вряд ли бы узнали фабулы своих повестей и рассказов.
И в отношениях с сослуживцами у меня наверно был самый «медовый месяц». Месяц на полигоне. Я как-то совсем забыл о всех своих коммунистических «заморочках» и словно бы просто растворился в солдатской массе. Стал «как все» и даже «одним из всех».
Мы сошлись даже с Чибой.
Сидим как-то вечером перед отбоем на импровизированной лавочке, и он мне неожиданно говорит:
- Слушай, Битё (он меня так величал – редко кто кого называл по имени), а помнишь, как ты нам запускал, что нужно поддерживать авторитет сержантов?
Я недоуменно уставился на него. Я уже и не помнил, когда об этом говорил.
- Да хрень все это. Ты не думал, о том, как рождается авторитет солдата? Его нужно тоже поддерживать. А он получается только тогда, когда солдат сопротивляется повелениям сержанта. Ты понял?..
Произнося «ты понял?», он поднимает подбородок вверх и чуть по-уркагански в нос вытягивает слоги.
- Только надо все по уму. Чтобы офицеры не доеб….сь. А так – исподтишка изводить сержантов неповиновением. Вот тогда – они и будут тебя уважать. Ты понял?..
Я молчу и просто про себя дивлюсь. Мне вдруг становится понятной вся его жизненная стратегия и нелегкая солдатская судьба в этом постоянном лавировании между сержантами и офицерами. Я думал – судьба солдата-шланга, а оказывается, солдата, добивающегося авторитета… Да, Чиба заметно вырос в моих глазах.
Но вот подошло и время стрельб.
Первые – по танкам – мы провалили. Все три снаряда ушли вниз. На вторых стрельбах по надводным целям вообще случилось ЧП. У соседнего расчета Фудякова – снаряд застрял в стволе. Хуже быть не может. Что там – плохо почистили ствол, плохо проверили снаряд, плохо завернули взрыватель?.. Началось целое расследование, а расчет и пушку вообще сняли с полигона.
Но вот последние и самые ответственные – ночные стрельбы по ИВЦ (имитации воздушных целей).
Расчетам дается всего по три снаряда, которые нужно успеть выстрелить в течение 10-12 секунд, пока на радаре появляются имитаторы самолетов.
Время – в районе 12-ти – полная темнота. Зенитные пушки уже в боевом положении, мы застыли на своих местах и ждем команды к стрельбе. Я стою у держателя снарядов и готовлюсь снять снаряд с подставки. Один уже лежит, второй наготове – у подносчиков, и третий уже полустоймя выглядывает из ящика. Впрочем, я это едва замечаю боковым зрением в почти полной темноте.
Напряжение нарастает с каждой секундой.
- К бою! – истошно орет зам. ком. взвода и командир моего орудия Трезников.
Подхватываю снаряд – скорее на лоток и досылаю в затвор. Теперь отжимаю боевую ручку – только чтобы успеть рвануть ее.
- О-гонь!.. – орут с ЦПУ (центральный пункт управления) батареи управления.
- А-га-а-ань! – истошно дублирует Трезников, почему-то заменяя гласные.
Рву ручку и, мне показалось, что я на какое-то время теряю сознание. Вспышка в полной темноте оказывается настолько ослепительной, настолько ошеломительной, что я просто не понимаю, где нахожусь. Какое-то море света вокруг. Будто оказался в центре шаровой молнии. Беспомощно разворачиваюсь на месте, абсолютно ничего не видя, да и не слыша.
- К бою!.. – где-то все-таки проникает в ухо.
Значит, снова нужно досылать снаряд. Но я по-прежнему ничего не вижу.
Ощупью натыкаюсь руками на уже лежащий на подставке снаряд, снимаю его и кладу на латок.
- А-га-а-ань!.. – уже орет Трезников.
А я еще досылаю снаряд в затвор. Но с задержкой в секунду все-таки выстреливаю его.
И ведь как подсказал кто-то – успеваю закрыть глаза, чтобы их снова не ослепило. И это действительно спасение.
После того, как море огня вновь опалило меня с ног до головы, я открываю глаза и уже смутно вижу и пушку, и торчащую впереди башку совмещающего Вахтеева и даже вжавшегося в прицел наводчика Пулемина.
А-гань! – и я уже, не тормозя ни секунды, произвожу последний третий выстрел.
Мы успели, мы уложились. Радостный толстенький Граснов, переваливаясь на коротких ножках, как медвежонок, уже бежит к нам из ЦПУ. Благодарить будет… Мы молодцы!
(продолжение следует... здесь)
начало - здесь