– Какая милая наивность, искренность! – от души веселилась Светлана Березнякова, завотделом новостей и спорта «Ленинского пути» (г. Самарканд, УзССР), просматривая мои газетные вырезки. – для лесной глубинки это замечательно, но у нас областная газета!
Чуток поработав в авторитетной областной газете, которую потом стал представлять сам, я понял, что она права: та замкнутая среда в бескрайних уральских лесах, где иначе нельзя было жить и писать, осталась далеко. В глубинке, где каждый друг друга знает, невозможно было что-то приукрашивать и скрывать, лгать – тебя тут же выведут на чистую воду. Условия жизни суровые, но настоящие. Да, не без фальши, но «оттуда», «сверху»: обухом не перешибешь. Ты же свой! Ступаешь по одним и тем же шатким мосткам вдоль раскисшей улицы без асфальта, берешь коровье молоко у той же бабы Кати, которое по жирности не уступает козьему, на маршрутном «пазике» тебе уступает место любой алкаш или шпана: у тебя на руках маленький РЕБЕНОК...
Круговая порука? Она рядом не лежала! Хвали, но заслуженно! Критикуй, но честно! Какие там партийные или иные штампы! Пиши по-человечески, чтобы было понятно. Русский язык настолько богат, что можно писать честно даже полунамеками, иносказательно. Я именно там начал набираться опыта писать фельетоны. Правда, пока под рубрикой «Сатирическим пером» – так звучало скромнее.
Главный редактор «Новой жизни» (г. Верхотурье Свердловской области), Сергей Михайлович Криницин, бывший народный судья, в рассуждениях был прямой как жердь. Кстати, он первый обратился ко мне по имени-отчеству – он ко всем так, и только на «вы». Он требовал от нас писать в газету не как попугаи, повторяющие на бумаге чужие мысли, а быть профессионально компетентными во всех сферах, с которыми соприкасались. Надо так подготовиться, чтобы с агрономом говорить как агроном, с зоотехником – как зоотехник. Вообще-то это была политика всей уральской школы журналистики. Помню свои первые опыты «быть как».
Как-то приехал в совхоз «Авангард», где зоотехник применяла какой-то эффективный метод осеменения коров, вернее, усовершенствовал станок, на котором увеличивается КПД… быка-производителя. Зоотехник оказалась стыдливой молодухой с румянцами в обе щечки. Мне сказали, что она только что вышла замуж. О чем бы я не спрашивал ее, она покрывалась густой краской и опускала глаза. А как и что спрашивать потактичнее – я не знал. В общем, мы «побеседовали» практически вхолостую, я взял у нее кипу бумаг, сел, изучил, послушал директора совхоза и написал статью. Не помню: подходили ли мы к тому рабочему станку, или нет.
Когда меня через два месяца работы возвысили до завотделом сельского хозяйства (заслуга моя только в том, что мой непосредственный начальник усердно закладывал за воротник, а я – нет), должен был писать комментарии к еженедельной сводке надоев молока по району. Буквально пару-тройку предложений. Однажды я позволил себе поёрничать на тему, что любой партийный функционер может подсказывать доярке с какой интенсивностью дергать вымя, а зоотехнику – как подвести к станку племенного быка. Дословно, разумеется, не помню – как-никак сорок лет прошло.
На следующий день после выхода газеты меня пригласил к себе третий секретарь райкома партии, как я понял, именно из-за этого комментария. Разговор был мягкий: меня только пожурили, мол. я не так понял руководящую роль партии. В таежном краю кадров не хватало – меня-то вытащили из лесной делянки, где работал сучкорубом: «в редакции работников не хватает, а филолог с высшим образованием топором машет». Приличия ради дали три проверочных задания (одно помню: коньковый завод) – выполнил за три дня. И главный велел со вторника, т.е. с 28 февраля 1984 года, выходить на работу.
И вышел: пусть наивно, но честно старался помочь людям, критиковал недостатки, радовался успехам. Сегодня, за давностью лет, вижу, что действительно был наивным и искренним корчагинцем, писал словами простыми и понятными, был уверен, что занят очень нужным делом. Там, тогда, по-другому не могло быть: в районной газете журналист максимально приближен к читателям, он их часть. Он, как столичный собрат, не может, да и не станет дистанцироваться от своего читателя, писать о героях и не героях вообще, порою не видя их в глаза.
Я, провинциал из уральской глубинки, не смог понять и принять эту дистанцию, «столичность», высокомерие («я – сотрудник областной газеты!»). Поэтому писал как у себя в районке. Возможно, именно там у меня сложился свой стиль, который с годами шлифовался, но оставался узнаваемым. Как отпечатки пальцев.
Скорее всего, оттуда и мой почерк как писателя-эссеиста. Одной известной писательнице очень понравился мой рассказ «Вожак стаи отпустил мальчика» и предложила сотрудничество: она мне предоставит сюжетную линию, план, даже готова оплатить поездку в другую страну, где происходит действие, а я под ее руководством должен написать повесть под ее именем. Для принятия окончательного решения просила прислать еще образцы моего творчества. Почитав их, она вынесла вердикт: мой почерк слишком узнаваем, вряд ли у меня получится писать под нее.
Надо ли мне меняться? Судить вам, читатель.