Прислали мне на днях видео выступления известного актёра, где он поёт малоизвестную Высоцкого, с комментарием: "Я первый раз эту песню слышу..."
А ведь действительно, это редкая песня. Редкая в том смысле, что и автор её исполнял очень недолго, и в том, что нигде её не транслируют, хотя она как нельзя лучше подходит к нашей сегодняшней действительности. Она к любому времени подходит, но к нынешнему особенно, когда каждый в той или иной мере должен ответить себе на вопрос, кто он в этой жизни, или хотя бы задать его себе... Пока одни делают что могут и что дОлжно, другие из раза в раз входят не в ту дверь. Но куда страшнее те, чья хата всегда с краю.
"Я спою короткую песню малоизвестную Владимира Высоцкого на тему, которая меня волнует. Я уже начал с того, что это фестиваль неравнодушных людей. Вот Высоцкий в том числе не любил и этот грех, который называется в православии "окамененное нечувствие". Эту песню я называю "Наблюдатель", хотя у Высоцкого нету... это стихотворение никак не озаглавлено". (Дмитрий Певцов на открытии фестиваля бардовской песни "Покровский собор")
Спасибо Дмитрию Анатольевичу и за поднятую тему, и за жизненную позицию, и за напоминание о прекрасной песне.
Варианты, черновики ЗДЕСЬ: https://vk.com/page-50031359_55577757
Но знаете, что удивило? Д. Певцов исполняет "полный" или "ранний" вариант, добавляя финальную строфу, которую не печатают в сборниках. Да и сам автор спел её всего 2 раза, и отказался.
Так случалось и с другими песнями - мораль хороша в басне, а в песнях Высоцкого слушатель сам должен сделать вывод, причём вывод свой, а не авторский. Об этом и сам Владимир Семёнович неоднократно говорил. Для этого финала Высоцкий перепробовал несколько вариантов рефрена:
а. Я посочувствую слегка
Погибшим им, — издалека.
б. [И не запнусь я на бегу
На этом чистом берегу.]
в. [Я отдохнуть тогда смогу
На чистом гладком берегу.]
г. [И я ни разу не солгу
На чистом этом берегу.]
В итоге отказался от всей строфы.
Ещё одну строфу в этой песне можно назвать кочующей.
Ах, гривы белые судьбы! —
Пред смертью словно хорошея,
По зову боевой трубы
Взлетают волны на дыбы, —
Ломают выгнутые шеи.
И я сочувствую слегка
Погибшим — но издалека...
На сегодняшний день известно 14 фонограмм авторского исполнения. В пяти из них эта строфа идёт второй, в четырёх - третьей. В остальных пяти не пелась вовсе. Наверное, по большому счёту, для смысла песни её местоположение было и не важно. А публикаторы, видимо, и вовсе считают её избыточной, поэтому не включают в текст совсем:
Не очень понимаю, чем они все руководствуются, тем более, что в последнем по времени издания собрании сочинений (2018) сказано буквально следующее:
"Печатается по фонограмме авторского исполнения 1975 г. с уточнениями по рабочему автографу".
Вот фонограмма 1975 г.: 01.01.1975, у А. Митты
Вот рабочий автограф:
И там, и там строфа есть (правда, опять в разных местах!), но... в книге опять отсутствует. Удивительная история. Последняя по времени фонограмма - это 1978 год, в Париже, у Шемякина. И там тоже эта строфа имеется. И, хотя обе поздние фонограммы ставят спорную строфу на второе место, я всё же для себя решила оставить её там, где она находится в рукописи. «Рукопись Пистолет, Володя, перевесит сто тысяч других улик», как известно.
Вот теперь размышляю, не нужно ли было и последнюю строфу вписать? Наверное, всё же нет. Есть ещё один черновой автограф (без первой и шестой строф). Там она уместнее. Может быть, это был начальный вариант?
Я слышу хрип, и смертный стон,
И ярость, что не уцелели, —
Ещё бы, взять такой разгон,
И крылья обломать у цели.
Как кони пенные судьбы,
Пред смертью словно хорошея,
По зову боевой трубы
Взлетают волны на дыбы, —
Ломают выгнутые шеи.
Но ветер снова в гребни бьёт,
Чтоб гривы пенные взъерошить.
Ещё проскачет и падёт
Шальная взмыленная лошадь.
В душе предчувствие скребёт.
Я тоже подлетаю к краю.
И жду – придёт и мой черёд
Я надломлю себе хребёт
И тоже голову сломаю!
Но сумерек морского дна —
В глубинах тайных, кашелотьих —
Родится и придёт одна
Неимоверная волна,
На берег ринется она —
И наблюдающ<их поглотит>.
И я ни разу не солгу
На этом чистом берегу.
Я просто умереть могу
На этом чистом берегу.
Здесь же есть и второй вариант последней строфы:
Морской весёлый сатана
Повесит чёрный флаг на клотик,
Тогда поднимется одна
Неимоверная волна
И наблюдающих поглотит.
Я даже в мыслях не солгу
На этом чистом берегу.
[Тогда я умереть могу]
На этом чистом берегу.
Всё же хорошо, что это мрачное пророчество не вошло в окончательный текст.
В обоих черновиках Высоцкий забавно превращает кашалота в какого-то кашелота. Надеюсь, это просто описка, не имеющая сакрального смысла. Ведь поёт он правильно. Ещё автор вовремя понял, что "хребёт" - это не совсем литературно, скорее, совсем не литературно, и в дальнейшем рифмы изменились в пользу правильного произношения.
С. Жильцов считает, что текст этой песни появился весной-летом 1973 года. Не знаю, как насчёт весны, а к концу лета он появился точно. Биографы пишут, что в июле-августе Высоцкий с женой и двумя её детьми отдыхал в "Доме актёра" в Пицунде. В.М. Суходрев, видимо, отдыхавший там же, оставил нам такие воспоминания:
«Однажды (всё там же, в Пицунде) буквально при нас у Володи родилась песня про шторм. Действительно, был такой день, штормило, купаться нельзя, какая-то неопределённая погода - дождь вперемежку с солнцем... Потом дождь прошёл, и большинство отдыхающих вышли на берег полюбоваться бурным морем. На следующий день море стихло, и Володя за завтраком сказал?
- Ребята, а я песню написал - про шторм.
И прочитал нам её. Именно прочитал, а не спел. Про этот самый шторм, где он сравнивал волны с шеями лошадей, а потом переходил на себя: "Я тоже голову сломаю..."»
Почему-то мне кажется, что читал он именно этот первый вариант, без рефренов.
Уже в начале сентября (правда, некоторые считают, что это было в ноябре) Владимир Семёнович записывает для К. Мустафиди ("для архива") эту песню целиком, все 7 строф, включая апокалипсис в конце. Опробовав эту концовку разок на публике (30 октября 1973 года, Москва, Центральное статистическое управление СССР при Совете Министров СССР (ЦСУ СССР)), Высоцкий окончательно от неё отказался. А вот "гривы белые судьбы" оставил. И только весной 1974 г. убрал, оставив всего пять строф. Примерно с марта и до октября 1974 г. пел укороченный вариант песни. А на встрече нового, 1975 года вернул гривы на место! "Взлетают волны на дыбы, — Ломают выгнутые шеи". Красивый образ же, согласитесь. Хоть и не оригинальный - на морских конях-волнах ещё Посейдон разъезжал, но кого это волнует? Ведь главное в этой песне совсем другое.
"Да это ж про меня! Про нас про всех, какие к чёрту <волны>?!"
Последней из известных фонограмм стала запись 1978 года в Париже для М. Шемякина. Её легко узнать - там автор за давностью лет запамятовал и на ходу родил новый вариант: "И навзничь раненная лошадь. Я посочувствую слегка
Погибшей ей, — издалека."
Спасибо, что прочитали. С другими материалами канала можно ознакомиться здесь: Каталог статей "Стихии Высоцкого".