Кто именно лежал в гробу, какого пола и возраста, с того места, где я стоял, было не разобрать. Впрочем, я и не особо пытался. Родные и близкие скорбели умеренно, значит, смерть была предсказуемой. Но умирать идут не одни старики. Что, если в следующий раз мне придётся столкнуться со случаем скоропостижной смерти, с последствием трагической случайности или злонамеренности? А каково морально перенести сопровождение похорон ребёнка? Наша бригада выстроилась вдоль дверей. Двое стояли с одной стороны, двое с другой. Следуя примеру коллег, я сложил за спиной руки и слегка наклонил голову, имитируя почтительность. Волнуясь, я настраивался на свой первый вынос – момент очень ответственный – ведь неизвестно насколько тяжёлой окажется ноша. Бригадир проинструктировал меня, что крышку накрываем с ног, далее гроб закручиваем специальными фигурными саморезами и выносим ногами вперёд, взявшись за ручки. Меня определили в задний ряд слева. Я спросил, почему не берём гроб на плечи. На это опытный похоронный “конферансье”, хорошо знакомый с человеческой психологией горя, возразил, что гроб берут на плечо не всегда. Да, считается очень престижным, когда гроб несут на плечах, но зрелище это устраивается для родственников лишь тогда, когда есть шанс содрать щедрые чаевые, а по сегодняшним родственникам сразу видно, что много они не дадут.
Бригадир поочерёдно обошёл скорбящих, собрал цветы (я помог ему освободить букеты от прозрачной пластиковой упаковки), аккуратно распределил их в гробу, заправил по краям саван и махнул двум другим грузчикам, чтобы те несли крышку. Её бережно наложили и прикрутили к нижней части деревянного макинтоша. Согласно инструкции, мы встали каждый у своей ручки, схватились за них покрепче, приготовились и: “Раз-два, взяли!”. По настоятельной рекомендации бригадира свободной рукой я страховал гроб снизу за дно, если вдруг не выдержит и оторвётся ручка. По его словам, такое случалось часто. Вчетвером мы без труда донесли его до автобуса с тонированными стёклами, опустили на специальное приспособление с роликом и затолкали в салон. Пропустив вперёд родственников, заняли оставшиеся места в автобусе и выехали на кладбище. Бригадир сидел спереди рядом с водителем. В автобусе работал кондиционер. Родственники молчали и попивали воду из пластиковых бутылочек. Лёха дремал, очкарик вставил в уши наушники, а я сидел на боковом сиденье возле дверцы и думал о том, что совсем недавно работал с детьми.
На кладбище полчаса ушло на оформление документов. Бригадиру сообщили номер павильона, где состоится кремация. Подъехали туда на машине, прождали ещё минут десять, ну а дальнейшее отняло не более минуты. Выкатили гроб, развернули против часовой стрелки, пронесли несколько метров до мраморного возвышения в центре зала и передали работникам крематория. Вышли, пригласили внутрь родственников, а сами остались их ждать снаружи.
Бригадир готовился подкатить к родственникам за чаевыми. Репетировал речь. Последний штрих траурной церемонии предусматривал получение благодарности, якобы по “старой русской традиции”, на которую при вымогательстве ссылались все бригадиры. Но тут главное не переборщить. Решение дать денег должно было выглядеть добровольным, не принуждённым, иначе родственники могли пожаловаться. “Благо” распределялось поровну на всю бригаду с учётом водителя.
Прощающиеся вышли. Бригадир подкатил к главному родственнику (тому самому мужчине, который ходил в морге удостоверять личность покойного) и я услышал: “На этом наша работа закончена, мы с вами прощаемся, если есть возможность, то по старой русской традиции можете отблагодарить бригаду”. Мужчина кивнул и полез в карман. Вытащил оттуда портмоне, извлёк бумажку в тысячу рублей и протянул бригадиру. Тот поклонился. “Прощайте! Берегите себя!” – сказал он. Остальные члены бригады тоже произнесли “прощайте”. Лёха, правда, сначала ошибся и сказал “до свидания”, но быстро понял свою ошибку и коротко матюгнувшись исправился. Очень важно говорить родственникам умершего “прощайте”, а не “до свидания”. Тем самым как бы исключается вероятность повторной встречи.
Для отчётности мы ещё раз щёлкнулись в полный рост на фоне кладбищенской вывески. Мимо проходил какой-то мужчина с пивом, заметил, что мы делаем совместную фотографию и прокомментировал наши действия с позиции пользователя Инстаграма. В самом деле, что ещё тут можно подумать? Четверо мужчин в чёрной одежде с каменными лицами, с траурными повязками на рукавах и значками “Ритуал” на груди, выстроились в ряд у внешней стены кладбища, заложив руки за спины. Ни дать, ни взять – фото на память. Чтобы все разместились в кадре, приходилось просить кого-то сфотографировать. Чаще всего фотографом выступал водитель, но иногда бригадир обращался за помощью к случайным прохожим или охранникам на входе. Некоторые спрашивали зачем. Есть такая категория людей, которым лишь бы что-то сказать, а что неважно.
Было два часа дня. Рабочий день кончился. Нам повезло, водитель подвёз бригаду к ближайшей станции метро, так как скупые родственники не проплатили обратную дорогу и разъехались с кладбища самостоятельно. В дальнейшем мне не раз придётся часами возвращаться из какой-нибудь Тмутаракани в Москву после похорон, потому что родственники на обратной дороге не захотели подвести уже ненужных им грузчиков.
Бригадир разделил чаевые. Каждому причиталось по двести рублей. Чаевые отдавали сразу, а остальные деньги шли в так называемую зарплату, выплачиваемую в конверте два раза в месяц, ведь всё было неофициально. Ребята говорили, что чаевые свыше пяти тысяч уходили в карман высшего начальства. К грузчикам в “Ритуале” относились хуже, чем к рабам. За малейшую провинность назначали штрафы, не соизмеримые ни с получаемым работягами доходом, ни с непосредственно содеянным. За опоздание менее тридцати минут наказывали на две с половиной тысячи рублей, а если больше, то на четыре. За вольности в одежде или за отсутствие атрибута (значка или повязки) тоже две с половиной. Не позвонил агенту и не сообщил о готовности – две тысячи. А за невыход на работу наказывали на восемь. Некоторые не шибко амбициозные и не отличающиеся дисциплиной грузчики, работали исключительно за чаевые, задолжав руководству штрафов на две зарплаты вперёд.
Потерять расположение родственников и лишиться чаевых, можно было очень легко. Неисправный кондиционер в автобусе мог стать причиной конфликта, я уже не говорю про незнание маршрута водителем. Работавший первый день водитель как-то раз испортил нам всю малину, продержав сначала в пробке, а потом долго возил кругами по центру города, постоянно промахиваясь мимо нужного ему съезда. Родственники, опаздывающие на отпевание, пеняли, что он должен был заранее подготовиться к поездке, изучив маршрут. Водитель потел и ссылался на навигатор. Один раз водитель приехал к моргу, но без гроба в салоне. И все ждали, когда он привезёт его со склада. В другой раз гроб привезли, но как выяснилось не тот. Для своей матери дочь заказала ореховый гроб, который так и остался на складе, а маму упаковали в дешёвый фанерный ящик. Дочь рыдала в шоке. Администратор морга пыталась её утешить, но исправить ситуацию не могла. Не хотелось бы мне быть тогда на месте администратора. Заказчица причитала: “Что же это за страна такая?!! Похоронить и то нормально не могут!”. Мы стояли поблизости, как бы разделяя чужой косяк.
А ведь у нас главное что? Не стукнуть крышку гроба или сам гроб, правильно накрыть и закрутить. Затем развернуть, понести и не уронить. Кто-то обо что-то споткнётся и всё. Был случай, спускались с гробом по крутым ступенькам храма. Двое спереди, двое (и я в том числе) сзади. Несут всегда ногами вперёд, отсюда задняя половина получается тяжелее передней. Ведущая двойка уже спустилась и резко подалась вперёд, а мы всё ещё продолжали спускаться и едва не полетели с этих ступенек со своей половиной гроба. Во время стометрового “проноса” на старом кладбище с тяжёлым гробом на плечах вышли на настоящую полосу препятствий с узким перекинутым через какой-то ручей мостиком. Едва мы ступили на него, как мостик под нами закачался, и мы чуть не сорвались в воду.
А бывало, бригада сработает на высшем уровне, а родственник ничего не даст. В ответ на слова бригадира “если есть возможность, можете отблагодарить бригаду”, он скажет просто “спасибо” и всё. Или что-то вроде: “возможность-то у нас есть – желания нет”. Благодарность давали не всегда, а где-то в семидесяти процентах похоронных эпизодов. Максимальный размер “премиальных” за день составил у меня однажды тысячу семьсот рублей (в тот раз работали втроём с водителем), а минимальный – пятьдесят рублей. Смотреть на очередного бригадира, выклянчивающего деньги, было всегда не приятно. Я очень боялся, что меня как-нибудь назначат на эту должность. Смогу ли подойти к убитому горем человеку за чаевыми, чтобы не обмануть ожидания бригады.
К работе ритуального сотрудника я относился как к сезонной и не рассматривал её на длительную перспективу как, впрочем, и многие другие, кто работал со мной. Встречались даже студенты профтехучилищ и школьники, чудаковатые молодые ребята. Паспорта при трудоустройстве ни у кого не смотрели. Текучка в “Ритуале” была колоссальной. Однако, попадались и “кадры”, проработавшие на этой ниве несколько лет, но таких начитывались единицы. Зато это были настоящие волки чаще всего с уголовным прошлым. При своём нездоровом образе жизни они спокойно брали одной рукой и клали на плечо гроб, и так же спокойно его несли. Поднять до уровня груди гроб с телом сопоставимо с поднятием двухпудовой гири и некоторые молодые выпускали при этом газы. Частники, те – другое дело. По ним было видно, что они все поголовно спортсмены, причём, многие их них даже не относились к своему занятию как к работе. Просто странная разновидность хобби, не более. Большинство бюджетников были людьми с зависимостями и на досуге упражнялись в алкоголизме. Особенно те, кому перевалило за тридцать.
Составы бригад постоянно менялись. Это было сделано специально, чтобы сотрудники не смогли объединиться и переметнуться всем скопом к конкурентам в светлых рубашках. До введения упредительной практики последнее происходило довольно часто, но и после – людей по-прежнему не хватало. Начальство обещало выплачивать премии за каждого привлечённого со стороны человека. Необязательно с головой, но с полным комплектом конечностей. Иногда полной четвёрки или шестёрки (в зависимости от тяжести гроба, бывала “колода” на шестерых) не набиралось, и гробы носили втроём или даже вдвоём. Приходилось просить помощи у водителя или у кого-нибудь из коллег, бывших поблизости. Такая взаимовыручка в нашей среде была в порядке вещей. Сегодня ты помог – завтра помогли тебе.
В целом работа в отряде “мортусов” оказалась несложной. Рабочий день начинался по-разному. Иногда приходилось встречаться в 5 утра, чтобы к 9 часам прибыть к чёрту на куличики за телом. Чаще всего к двум я был свободен. В большинстве своём в день выполняли не более одного заказа. В зависимости от времени и места. За всё время моей работы, в черте города погребений не было. На московских кладбищах проводились только кремации. Хоронить ездили за много километров от Москвы в область. В городе свободной земли, доступной простому смертному, уже не осталось. Иногда по пути на кладбище или в крематорий заезжали на отпевание в храм. Большую часть времени мы проводили либо в дороге, либо в ожидании: пока выдадут тело, пока пройдёт отпевание, пока оформят документы на захоронение или кремацию, пока попрощаются родственники.
Единственный выходной в неделю нужно было заранее согласовывать в специально созданной для этого группе в WhatsApp. В один день могли отдыхать не более четырёх человек. Увольняться тоже следовало заблаговременно. Сообщать об этом полагалось за две недели. При этом на три месяца удерживалась из расчёта сумма в две с половиной тысячи. Страховка на тот случай, если не успели оштрафовать. Например, сотрудник уже уволился, а тут всплывал какой-то грешок. Поступала жалоба от родственников за поборы или некачественное обслуживание. На самом деле это был просто предлог, чтобы не выплачивать грузчику деньги. Начальство свирепствовало вовсю, назначая штрафы даже тогда, когда для этого не было причины, так сказать – по ошибке. Только вот ошибки эти никогда не исправлялись и несправедливо обиженные люди уходили даже без оплаты. Их деньги забирало себе бессовестное руководство. И несмотря на то, что я неукоснительно соблюдал все требования к сотрудникам со стороны “Ритуала”, и меня не минула чаша сия.
После каждого “мероприятия” я при первом удобном случае старался сменить свою траурную “спецовку” на обычный комплект одежды, состоящий из футболки и джинсов, который таскал в своём рюкзаке. Мы переодевались на обратном пути в салоне автобуса, если с нами не ехали родственники, или прямо на улице на газоне, когда никого не было поблизости. Из чёрных истуканов коллеги превращались в нормальных людей не причастных к похоронному ремеслу. Они выходили из сумрака и будто бы оживали.
Коллеги по похоронному бизнесу почему-то часто спрашивали меня, кем и где я работал до того, как начал носить гробы. Моё лицо в их представлении не соответствовало специфике данной работы. Я не без гордости отвечал им, что учительствовал. Они сразу интересовались предметом, который я преподавал. Мой ответ порождал новые вопросы, ведь главное было не чему учил, а кого учил. Дальше шёл рассказ про детский Центр и “особенных” детей. “Особенные? – переспрашивали некоторые. – Это дебилы, что ли? Так и говори, что дебилы. А то “осОООбенные”. Мне делалось неприятно за своих маленьких подопечных, и я отвечал: “Нет, это раньше я работал с дебилами. Практически всю свою жизнь! Да и сейчас бывает! А там я имел дело с “особенными” детьми!”. Свой уход я объяснял тем, что Центр закрылся на каникулы.
Ребята постоянно травили байки про свою работу. Я запомнил рассказы про происшествия во время так называемых “проносов”. Речь идёт о доставке гроба с телом от катафалка до могилы. Иногда маршрут был очень непрост и его приходилось планировать заранее, так кучно и хаотично могилы лепились оградками одна к другой. Трепались, как под тяжестью гроба по грудь проваливались зимой в сугробы. Как грузчик, идущий сзади, случайно наступал на пятку впередиидущему человеку и оставлял того без ботинка, но шествие всё равно не останавливали. Как однажды землекопы, которые опускают в могилу гроб, оказались все до одного пьяными и не смогли работать. Гроб пришлось опускать неопытным грузчикам, а один из них вместо того, чтобы сжимать верёвку в ладонях и потихонечку отпускать, намотал её себе на руку. В итоге этот незадачливый субъект свалился вслед за гробом в могилу. “Старики” много чего болтали, но по-настоящему интересных историй не было или они просто рассказывать не умели.
Кто именно лежал в гробу, какого пола и возраста, с того места, где я стоял, было не разобрать. Впрочем, я и не особо пытался. Родные и близкие скорбели умеренно, значит, смерть была предсказуемой. Но умирать идут не одни старики. Что, если в следующий раз мне придётся столкнуться со случаем скоропостижной смерти, с последствием трагической случайности или злонамеренности? А каково морально перенести сопровождение похорон ребёнка? Наша бригада выстроилась вдоль дверей. Двое стояли с одной стороны, двое с другой. Следуя примеру коллег, я сложил за спиной руки и слегка наклонил голову, имитируя почтительность. Волнуясь, я настраивался на свой первый вынос – момент очень ответственный – ведь неизвестно насколько тяжёлой окажется ноша. Бригадир проинструктировал меня, что крышку накрываем с ног, далее гроб закручиваем специальными фигурными саморезами и выносим ногами вперёд, взявшись за ручки. Меня определили в задний ряд слева. Я спросил, почему не берём гроб на плечи. На это опытный похоронный “конферансье”, хорошо знакомый с человеческой психологией горя, возразил, что гроб берут на плечо не всегда. Да, считается очень престижным, когда гроб несут на плечах, но зрелище это устраивается для родственников лишь тогда, когда есть шанс содрать щедрые чаевые, а по сегодняшним родственникам сразу видно, что много они не дадут.
Бригадир поочерёдно обошёл скорбящих, собрал цветы (я помог ему освободить букеты от прозрачной пластиковой упаковки), аккуратно распределил их в гробу, заправил по краям саван и махнул двум другим грузчикам, чтобы те несли крышку. Её бережно наложили и прикрутили к нижней части деревянного макинтоша. Согласно инструкции, мы встали каждый у своей ручки, схватились за них покрепче, приготовились и: “Раз-два, взяли!”. По настоятельной рекомендации бригадира свободной рукой я страховал гроб снизу за дно, если вдруг не выдержит и оторвётся ручка. По его словам, такое случалось часто. Вчетвером мы без труда донесли его до автобуса с тонированными стёклами, опустили на специальное приспособление с роликом и затолкали в салон. Пропустив вперёд родственников, заняли оставшиеся места в автобусе и выехали на кладбище. Бригадир сидел спереди рядом с водителем. В автобусе работал кондиционер. Родственники молчали и попивали воду из пластиковых бутылочек. Лёха дремал, очкарик вставил в уши наушники, а я сидел на боковом сиденье возле дверцы и думал о том, что совсем недавно работал с детьми.
На кладбище полчаса ушло на оформление документов. Бригадиру сообщили номер павильона, где состоится кремация. Подъехали туда на машине, прождали ещё минут десять, ну а дальнейшее отняло не более минуты. Выкатили гроб, развернули против часовой стрелки, пронесли несколько метров до мраморного возвышения в центре зала и передали работникам крематория. Вышли, пригласили внутрь родственников, а сами остались их ждать снаружи.
Бригадир готовился подкатить к родственникам за чаевыми. Репетировал речь. Последний штрих траурной церемонии предусматривал получение благодарности, якобы по “старой русской традиции”, на которую при вымогательстве ссылались все бригадиры. Но тут главное не переборщить. Решение дать денег должно было выглядеть добровольным, не принуждённым, иначе родственники могли пожаловаться. “Благо” распределялось поровну на всю бригаду с учётом водителя.
Прощающиеся вышли. Бригадир подкатил к главному родственнику (тому самому мужчине, который ходил в морге удостоверять личность покойного) и я услышал: “На этом наша работа закончена, мы с вами прощаемся, если есть возможность, то по старой русской традиции можете отблагодарить бригаду”. Мужчина кивнул и полез в карман. Вытащил оттуда портмоне, извлёк бумажку в тысячу рублей и протянул бригадиру. Тот поклонился. “Прощайте! Берегите себя!” – сказал он. Остальные члены бригады тоже произнесли “прощайте”. Лёха, правда, сначала ошибся и сказал “до свидания”, но быстро понял свою ошибку и коротко матюгнувшись исправился. Очень важно говорить родственникам умершего “прощайте”, а не “до свидания”. Тем самым как бы исключается вероятность повторной встречи.
Для отчётности мы ещё раз щёлкнулись в полный рост на фоне кладбищенской вывески. Мимо проходил какой-то мужчина с пивом, заметил, что мы делаем совместную фотографию и прокомментировал наши действия с позиции пользователя Инстаграма. В самом деле, что ещё тут можно подумать? Четверо мужчин в чёрной одежде с каменными лицами, с траурными повязками на рукавах и значками “Ритуал” на груди, выстроились в ряд у внешней стены кладбища, заложив руки за спины. Ни дать, ни взять – фото на память. Чтобы все разместились в кадре, приходилось просить кого-то сфотографировать. Чаще всего фотографом выступал водитель, но иногда бригадир обращался за помощью к случайным прохожим или охранникам на входе. Некоторые спрашивали зачем. Есть такая категория людей, которым лишь бы что-то сказать, а что неважно.
Было два часа дня. Рабочий день кончился. Нам повезло, водитель подвёз бригаду к ближайшей станции метро, так как скупые родственники не проплатили обратную дорогу и разъехались с кладбища самостоятельно. В дальнейшем мне не раз придётся часами возвращаться из какой-нибудь Тмутаракани в Москву после похорон, потому что родственники на обратной дороге не захотели подвести уже ненужных им грузчиков.
Бригадир разделил чаевые. Каждому причиталось по двести рублей. Чаевые отдавали сразу, а остальные деньги шли в так называемую зарплату, выплачиваемую в конверте два раза в месяц, ведь всё было неофициально. Ребята говорили, что чаевые свыше пяти тысяч уходили в карман высшего начальства. К грузчикам в “Ритуале” относились хуже, чем к рабам. За малейшую провинность назначали штрафы, не соизмеримые ни с получаемым работягами доходом, ни с непосредственно содеянным. За опоздание менее тридцати минут наказывали на две с половиной тысячи рублей, а если больше, то на четыре. За вольности в одежде или за отсутствие атрибута (значка или повязки) тоже две с половиной. Не позвонил агенту и не сообщил о готовности – две тысячи. А за невыход на работу наказывали на восемь. Некоторые не шибко амбициозные и не отличающиеся дисциплиной грузчики, работали исключительно за чаевые, задолжав руководству штрафов на две зарплаты вперёд.
Потерять расположение родственников и лишиться чаевых, можно было очень легко. Неисправный кондиционер в автобусе мог стать причиной конфликта, я уже не говорю про незнание маршрута водителем. Работавший первый день водитель как-то раз испортил нам всю малину, продержав сначала в пробке, а потом долго возил кругами по центру города, постоянно промахиваясь мимо нужного ему съезда. Родственники, опаздывающие на отпевание, пеняли, что он должен был заранее подготовиться к поездке, изучив маршрут. Водитель потел и ссылался на навигатор. Один раз водитель приехал к моргу, но без гроба в салоне. И все ждали, когда он привезёт его со склада. В другой раз гроб привезли, но как выяснилось не тот. Для своей матери дочь заказала ореховый гроб, который так и остался на складе, а маму упаковали в дешёвый фанерный ящик. Дочь рыдала в шоке. Администратор морга пыталась её утешить, но исправить ситуацию не могла. Не хотелось бы мне быть тогда на месте администратора. Заказчица причитала: “Что же это за страна такая?!! Похоронить и то нормально не могут!”. Мы стояли поблизости, как бы разделяя чужой косяк.
А ведь у нас главное что? Не стукнуть крышку гроба или сам гроб, правильно накрыть и закрутить. Затем развернуть, понести и не уронить. Кто-то обо что-то споткнётся и всё. Был случай, спускались с гробом по крутым ступенькам храма. Двое спереди, двое (и я в том числе) сзади. Несут всегда ногами вперёд, отсюда задняя половина получается тяжелее передней. Ведущая двойка уже спустилась и резко подалась вперёд, а мы всё ещё продолжали спускаться и едва не полетели с этих ступенек со своей половиной гроба. Во время стометрового “проноса” на старом кладбище с тяжёлым гробом на плечах вышли на настоящую полосу препятствий с узким перекинутым через какой-то ручей мостиком. Едва мы ступили на него, как мостик под нами закачался, и мы чуть не сорвались в воду.
А бывало, бригада сработает на высшем уровне, а родственник ничего не даст. В ответ на слова бригадира “если есть возможность, можете отблагодарить бригаду”, он скажет просто “спасибо” и всё. Или что-то вроде: “возможность-то у нас есть – желания нет”. Благодарность давали не всегда, а где-то в семидесяти процентах похоронных эпизодов. Максимальный размер “премиальных” за день составил у меня однажды тысячу семьсот рублей (в тот раз работали втроём с водителем), а минимальный – пятьдесят рублей. Смотреть на очередного бригадира, выклянчивающего деньги, было всегда не приятно. Я очень боялся, что меня как-нибудь назначат на эту должность. Смогу ли подойти к убитому горем человеку за чаевыми, чтобы не обмануть ожидания бригады.
К работе ритуального сотрудника я относился как к сезонной и не рассматривал её на длительную перспективу как, впрочем, и многие другие, кто работал со мной. Встречались даже студенты профтехучилищ и школьники, чудаковатые молодые ребята. Паспорта при трудоустройстве ни у кого не смотрели. Текучка в “Ритуале” была колоссальной. Однако, попадались и “кадры”, проработавшие на этой ниве несколько лет, но таких начитывались единицы. Зато это были настоящие волки чаще всего с уголовным прошлым. При своём нездоровом образе жизни они спокойно брали одной рукой и клали на плечо гроб, и так же спокойно его несли. Поднять до уровня груди гроб с телом сопоставимо с поднятием двухпудовой гири и некоторые молодые выпускали при этом газы. Частники, те – другое дело. По ним было видно, что они все поголовно спортсмены, причём, многие их них даже не относились к своему занятию как к работе. Просто странная разновидность хобби, не более. Большинство бюджетников были людьми с зависимостями и на досуге упражнялись в алкоголизме. Особенно те, кому перевалило за тридцать.
Составы бригад постоянно менялись. Это было сделано специально, чтобы сотрудники не смогли объединиться и переметнуться всем скопом к конкурентам в светлых рубашках. До введения упредительной практики последнее происходило довольно часто, но и после – людей по-прежнему не хватало. Начальство обещало выплачивать премии за каждого привлечённого со стороны человека. Необязательно с головой, но с полным комплектом конечностей. Иногда полной четвёрки или шестёрки (в зависимости от тяжести гроба, бывала “колода” на шестерых) не набиралось, и гробы носили втроём или даже вдвоём. Приходилось просить помощи у водителя или у кого-нибудь из коллег, бывших поблизости. Такая взаимовыручка в нашей среде была в порядке вещей. Сегодня ты помог – завтра помогли тебе.
В целом работа в отряде “мортусов” оказалась несложной. Рабочий день начинался по-разному. Иногда приходилось встречаться в 5 утра, чтобы к 9 часам прибыть к чёрту на куличики за телом. Чаще всего к двум я был свободен. В большинстве своём в день выполняли не более одного заказа. В зависимости от времени и места. За всё время моей работы, в черте города погребений не было. На московских кладбищах проводились только кремации. Хоронить ездили за много километров от Москвы в область. В городе свободной земли, доступной простому смертному, уже не осталось. Иногда по пути на кладбище или в крематорий заезжали на отпевание в храм. Большую часть времени мы проводили либо в дороге, либо в ожидании: пока выдадут тело, пока пройдёт отпевание, пока оформят документы на захоронение или кремацию, пока попрощаются родственники.
Единственный выходной в неделю нужно было заранее согласовывать в специально созданной для этого группе в WhatsApp. В один день могли отдыхать не более четырёх человек. Увольняться тоже следовало заблаговременно. Сообщать об этом полагалось за две недели. При этом на три месяца удерживалась из расчёта сумма в две с половиной тысячи. Страховка на тот случай, если не успели оштрафовать. Например, сотрудник уже уволился, а тут всплывал какой-то грешок. Поступала жалоба от родственников за поборы или некачественное обслуживание. На самом деле это был просто предлог, чтобы не выплачивать грузчику деньги. Начальство свирепствовало вовсю, назначая штрафы даже тогда, когда для этого не было причины, так сказать – по ошибке. Только вот ошибки эти никогда не исправлялись и несправедливо обиженные люди уходили даже без оплаты. Их деньги забирало себе бессовестное руководство. И несмотря на то, что я неукоснительно соблюдал все требования к сотрудникам со стороны “Ритуала”, и меня не минула чаша сия.
После каждого “мероприятия” я при первом удобном случае старался сменить свою траурную “спецовку” на обычный комплект одежды, состоящий из футболки и джинсов, который таскал в своём рюкзаке. Мы переодевались на обратном пути в салоне автобуса, если с нами не ехали родственники, или прямо на улице на газоне, когда никого не было поблизости. Из чёрных истуканов коллеги превращались в нормальных людей не причастных к похоронному ремеслу. Они выходили из сумрака и будто бы оживали.
Коллеги по похоронному бизнесу почему-то часто спрашивали меня, кем и где я работал до того, как начал носить гробы. Моё лицо в их представлении не соответствовало специфике данной работы. Я не без гордости отвечал им, что учительствовал. Они сразу интересовались предметом, который я преподавал. Мой ответ порождал новые вопросы, ведь главное было не чему учил, а кого учил. Дальше шёл рассказ про детский Центр и “особенных” детей. “Особенные? – переспрашивали некоторые. – Это дебилы, что ли? Так и говори, что дебилы. А то “осОООбенные”. Мне делалось неприятно за своих маленьких подопечных, и я отвечал: “Нет, это раньше я работал с дебилами. Практически всю свою жизнь! Да и сейчас бывает! А там я имел дело с “особенными” детьми!”. Свой уход я объяснял тем, что Центр закрылся на каникулы.
Ребята постоянно травили байки про свою работу. Я запомнил рассказы про происшествия во время так называемых “проносов”. Речь идёт о доставке гроба с телом от катафалка до могилы. Иногда маршрут был очень непрост и его приходилось планировать заранее, так кучно и хаотично могилы лепились оградками одна к другой. Трепались, как под тяжестью гроба по грудь проваливались зимой в сугробы. Как грузчик, идущий сзади, случайно наступал на пятку впередиидущему человеку и оставлял того без ботинка, но шествие всё равно не останавливали. Как однажды землекопы, которые опускают в могилу гроб, оказались все до одного пьяными и не смогли работать. Гроб пришлось опускать неопытным грузчикам, а один из них вместо того, чтобы сжимать верёвку в ладонях и потихонечку отпускать, намотал её себе на руку. В итоге этот незадачливый субъект свалился вслед за гробом в могилу. “Старики” много чего болтали, но по-настоящему интересных историй не было или они просто рассказывать не умели.
