В комментариях уважаемых читателей встречала слова о том, что судьба вознаградила Никиту после истории с Фике, послав ему Марию («И от ранения излечился, и любовь наконец-то обрел. Да ещё какую - Марию!»). Кажется, об этом говорят и его слова, обращённые к девушке: «Я не люблю известную вам особу. Слышите? Встреча с другой, тоже известной вам особой, совершенно излечила меня от этого тяжёлого, как недуг, чувства». Однако, хоть это чувство и не будет тяжёлым, счастья оно князю тоже не принесёт.
Почти в самом конце второй книги Н.М.Соротокина напишет: «Я не знаю, кончилась ли любовь Марии и Никиты венцом, или осталась на всю жизнь приятнейшим и нежнейшим воспоминанием для обоих. Пусть читатель по своему усмотрению допишет их любовь. Мне же, чтоб сказать об этом наверняка, опять надо с головой нырнуть в XVIII век, чтобы в архивах, документах и книгах искать продолжение этой истории. Если будут место, время и бумага, я непременно это сделаю». Автор это сделала. И, по крайней мере, для меня написала не то, что ожидалось. Помню, что третью книгу читала примерно через год после второй и была очень разочарована, узнав про печальное, хотя и реалистичное, завершение романа. Позднее, конечно, была обрадована соединением героя с Мелитрисой (о ней речь впереди), но всё же…
Финал отношений Никиты и Марии вполне логичен, если рассматривать не «как в книге», а «как в жизни», - «Просто его страх за покой и здоровье отца перевесил всё. С детства он был властителем дум его, слово и желание отца было законом. А старый князь Оленев хотел перед смертью единственного — сделать Никиту, незаконнорождённое чадо свое, наследником герба, славы и денег рода Оленевых. Прав был старый князь или нет, теперь уже не узнать, но тогда он был абсолютно уверен, что брак с простолюдинкой сорвёт все его планы». И они расстались… «У Никиты и Марии не было последнего решительного разговора, потому что каждый был уверен, что в их истории не может быть ничего окончательного». Никита «предполагал, что Мария может уехать, но ничего не знал наверное. Он сидел на Холм-Агеевской мызе, писал письма отцу и рвал их на мелкие клочки. Безмолвный, на тень похожий Гаврила несчётно приносил ему бутылки. Вино было дешёвым, и, к счастью, Никита быстро пьянел».
И не сразу уйдёт боль. Мария простит его и, видимо, утешится в браке, найдёт если не счастье, то покой («У Марии двое детей и муж коммерсант. Они счастливы», - расскажет Оленев, однако её «мальчика зовут Никита»). А ему тяжело. Шувалов напомнит: «Я помню твой визит в Венеции к некой даме. Она тоже была в некотором смысле… нет, не родственница, соотечественница. После этого визита на тебе лица не было». «Лицо-то как раз было, — хмуро сказал Никита, — а облик потерял».
И всё же эта любовь была…
Итак, Мария Луиджи. Иллюстраций к книгам практически нет, а потому могу лишь использовать живопись того времени. В данном случае – женские головки Пьетро Ротари, имеющего прямое отношение к России XVIII века. Может быть, Мария была такой?
Или вам милее вот эта девушка?
Она появится в самом начале второго романа, когда лодка, в которой она была, получит пробоину, а Никита отдаст замёрзшей и промокшей девушке свой плащ: «Оставьте его себе на память о происшествии, которое кончилось так благополучно». Он заметит «милую черноокую девицу», но и только, а она влюбится сразу: «Я влюбилась в него без памяти. Сразу же, как на набережной увидела, так и влюбилась».
Дочь итальянского ювелира и рано умершей «розы зимних снегов», воспитанная в итальянском пансионе, она хороша собой, «бойка, смышлёна, истинная итальянка»; обожаемая отцом, девушка делает всё по-своему. «Мария смела, словно другим воздухом дышит, привезла с собой из Италии». Она ищет способы найти исчезнувшего Никиту. Именно она подскажет, как нужно встретиться с Екатериной: «Поговорить с ней надо непременно, но папеньке это не под силу. Он не сможет, как бы ни старался... С папенькой должен поехать кто-нибудь ещё. Какой-нибудь такой человек, который посмеет задать любой вопрос», - и уговорит ювелира взять с собой переодетую мальчиком Софью.
Собираясь участвовать в похищении Никиты из заточения, Софья ни на минуту не усомнится, что Мария будет рядом («В карете я буду не одна. Мы поедем с Марией, и в руках у нас будут пистолеты»). Перед отъездом она будет деятельно участвовать в приготовлениях – «Мария излишне взволнованно тараторила что-то про модные лавки, а сама пыталась оттеснить Веру Константиновну от входной двери и скрыть от её глаз Гаврилу, который выносил из дома мешок с реквизитом». А затем, увидев раненого, будет страшно переживать: «Может быть, это конец и злая судьба отнимает его навсегда? Все душевные силы её были потрачены на то, чтобы прогнать страшные мысли, и она не замечала, что дрожит, что из глаз её льются слезы и с монотонностью весенней капели ударяются о маленькую, бисером вышитую сумочку, которую она судорожно сжимала в руке».
И после станет помогать Гавриле выхаживать барина, и произойдёт наконец её объяснение с Никитой («она нагнулась, взяла подушку за уголки, неожиданно для себя зажмурилась. В тот же миг руки Никиты обхватили её за талию, и она очутилась в его объятиях»), после которого тот погрузится в мечты – «Эти семь дней были лучшими в его жизни, потому что всё это время он путешествовал по тесным улочкам Венеции наедине с очаровательной Марией».
И это она настоит на встрече отца с Лядащевым, а после буквально заставит его рассказать всё (подробности не пишу: читавшие книгу и так, конечно, всё помнят, ну а не читавшие – пусть прочтут сами) и тем самым помочь снять обвинения с друзей – «видимо, в этот момент итальянский темперамент её взял верх над спокойным русским»: «Мы сами вызвали господина Лядащева, чтобы он помог нам во всем разобраться. У него такие связи! А ты сидишь пнём, мямлишь, греешь свои глупые ноги…»
И всё-таки всё кончится разлукой…
«— Почему вы расстались? — в десятый раз спросила Софья, когда они, наконец, помирились.
— Потому, что мало любили, — ответил Никита, и это было правдой. Поездка в Венецию это подтвердила».
Так ли это? Возможно. Но всё же останется «приятнейшее и нежнейшее воспоминание», и Гаврила (который некогда сокрушался: «Ювелирщик — отец-то! Пустой человек! Кто в камне светскую красоту ищет да ещё деньги на этом большие имеет, тот бесу слуга!») будет вспоминать «Марию венецианскую»: «Золотая была девица. Будь добр, кольми паче с добрым [Будь добр, особенно с добрым]… Я думаю, знал бы старый князь, какова она, не был бы так строг».
И будет новая любовь – «Но ведь как милостива к вам судьба. Одну взяла, другую дала! Не сразу, правда. Десять лет годила. Дала вам ума набраться».
Как жизнь без весны,
Весна без листвы,
Листва без грозы
И гроза без молний,
Так годы скучны
Без права любви
Лететь на призыв
Или стон безмолвный твой...
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
Путеводитель по всему циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь