Как много, представьте себе, доброты в молчаньи, в молчаньи.
Окуджава
Молчание бывает разным.
Например, оно может быть совместным и односторонним.
Может быть внимательным или сочувствующим, резонирующим и диссонирующим, раздумчивым и понимающим, поддерживающим и осуждающим, убаюкивающим и оживляющим, смягчающим и утешающим, обезоруживающим и облегчающим, структурирующем и размывающим, тягучим и мгновенным, естественным и неловким, угнетающим, тягостным или легким, освобождающим.
Кроме того, молчание бывает доверительным или недоверчивым, враждебным или дружелюбным, выжидательным или нетерпеливым, отрешенным и проникновенным, провоцирующим и говорящим, болезненным и печальным, обиженным и удовлетворенным, напряженным и расслабленным, презирающим и восхищенным, убивающим и торжествующим, покорным и возмущенным, покаянным и благодарным.
В любом случае молчанье создает поле, пространство. Общее или индивидуальное, переходное или контейнирующее.
Пространство – это возможность. Возможность быть, чувствовать, думать или соприсутствовать. Возможность обнаруживать новые смыслы. Встретиться с сакральным, нуминозным, с Другим в себе. Этой возможностью можно пользоваться или нет. Наш выбор, свобода.
Молчание может актуализировать довербальный опыт: опыт дистанцированности и близости, отдельности и единства, бытия и небытия, рождения и смерти, пустоты и наполненности. И тогда этому таинству можно дать выразиться и состояться как таковому без утраты живой таинственности процесса.
Пауза в диалоге дает возможность прислушаться к эху произнесенного, подчеркнуть значимость сказанного другим.
Однако вполне возможно, что старающийся быть максимально эффективным терапевт попадает в свою ловушку: «Ничего не происходит. Нужно срочно что-то предпринять» Терапевту может быть неловко, поднимается тревога, мысли о своем бессилии, некомпетентности. Затянувшаяся пауза грозит перекличкой личных травм и может перерасти в коллапс потери связи с другим.
Может быть наоборот: терапевт молчит как воды набрал, и у клиента возникает тревога: слышат ли меня, понимают ли? Или «Почему терапевт не проявляется? О чем он думает? Ему со мной тяжело? Хочет ли, чтоб я ушел? Чего он ждет от меня?» Поднимается тревога, возникает переживание отверженности и оставленности, происходит регрессия. Такое состояние переживается как опасное теми, кто боится выхода из-под контроля собственных чувств, затопления себя и терапевта своими аффектами.
Молчанье – отношения с тишиной - проверка и для терапевта, и для клиента.
Клиенты так характеризуют свои переживания безмолвия:
“мне очень страшно, когда мы молчим. кажется, что терапевт видит меня скучной, глупой, пустой (мы с ним обсуждали эти чувства)
я вот думаю, лучше ли пытаться эту пустоту заполнять (ради самозащиты) или попробовать 'нырнуть' в нее и побыть там, несмотря на уязвимость и страх”
“я от нескольких секунд молчания готова разреветься) если бы я осталась в этом молчании и слезах, не перекрывая их словами - получилось бы, наверное, мощно. и очень страшно, да”
“на терапии это время, когда я остаюсь наедине со своим терапевтом, безо всяких барьеров со слов. это как будто бы он видит меня раздетой”
“я более уязвима, когда молчу на терапии, чем когда занимаюсь сексом”
” как человеку склонному к болтовне когда мне некомфортно, молчание сложно переносит”
”Сейчас уже молчу по-другому. С ощущением, что имею право на свои размышления, на возможность просто побыть в тишине с человеком, который стал очень близким за годы совместной работы”
“Молчание дает опыт неслияния и акт контакта и сепарации: рядом, но по-отдельности“.
Молчание как замедление и остановка. Остановка внешней активности. Чтобы дать шанс проявиться внутреннему. Происходит остывание, успокоение.
Как в физике: при нагревании молекулы приобретают хаотическую ориентацию. При остывании происходит выделение тепловой энергии и структурирование вещества. Уровень энтропии снижается, а уровень прочности повышается. Может образоваться кристаллическая решетка, с плотной упаковкой элементов, между которыми есть связи.
Молчанье может быть формой контейнирования словесно не выраженного переживания, боли, страдания, крика. В нем рождаются образы, развитие которых может стать контейнером оформляющемуся психологическому бессознательному содержанию, которое станет базисом трансформации, энергией разрешения запросов и внутреннего освобождения человека.
«Образ безмолвен, но всё же храня молчание, он повествует о чём-то. В нём зримо просматривается тишина, однако рядом с этой тишиной присутствует и слово. Образ - это говорящая тишина. Он точно перевал на пути из тишины в слово, - пишет Пикар Макс в Мире Тишины. - В некотором смысле тишина объединяет между собой прошлое, настоящее и будущее… Тишина в качестве буфера вклинивается между беззвучным событием Воплощения и человеческим существом, и, таким образом, приближаясь к Богу, человек приближается к окутывающей Его тишине.…в присутствии безмолвных образов слово часто становится провидческим, однако не размывается, но наоборот - принимает ещё более чёткие очертания. Наличие образа делает вещь, наречённую словом, отчётливо зримой; наличие образа предохраняет слово от чужеродных примесей».
Поэтому, кроме вербальных образов, такое большое значение придается созданию визуальных и кинестетических образов в процессе рисования, лепки, коллажирования, фотографии, движения в танцевальной, фото- и арттерапии, ЭОТ.
Интересно, что график участника випассаны состоит фактически из уединения в тишине, т.е. из многочасовых медитаций, наблюдения за собой и внутреннего диалога (Брахман является воплощением безмолвия).Такой подход в корне меняет мироощущение, человек сонастраивается со своим внутренним голосом, анализирует свои эмоции, чувства и реакции, мысли.
Любопытно высказался о молчании Мишель Фуко: «мне кажется, что молчание представляет собой одну из тех вещей, которые, к несчастью, были вычеркнуты из нашей культуры. У нас нет культуры молчания... Молодых римлян или молодых греков учили хранить молчание различными способами, в зависимости от того, с кем они взаимодействовали. В то время молчание было специфической формой переживания взаимоотношений с другими. Вот это, на мой взгляд, достойно того, чтобы культивироваться».
Не каждый выносит тишину.
“Моя тер не способна слышать и понимать меня. Я молчу от злости и обиды“.
“В детстве самым страшным наказанием было, когда на меня обижалась моя мама (конечно же, за дело) и говорила: "Я не хочу с тобой разговаривать". “
“Жена с виду тихая, депрессивная, но все сделает тихим сапом. А если конфликт - молчанием доведет до белого каления“.
Многие специалисты обращают внимание на такую изуверскую форму материнского наказания психологически неграмотного советского периода в виде молчания, т.е. травмирующего оставления ребенка один на один со своими тяжкими переживаниями, что привело к непереносимости молчания в любой, в т.ч. терапевтической, ситуации. Андре Грин, автор концепции Мертвой (депрессивной) матери пишет о ее манифестации в терапии в форме гробового молчания.
Столь же непереносимой может оказаться тишина по другой причине – правилу викторианского воспитания, в соответствии с которым «Ребенка должно быть видно, но не слышно».
За словами можно прятаться… Особенно ярко это проявляется в рационализациях. Юнг писал: «Разговоры часто мучают меня, и мне нужно много дней молчания, чтобы оправиться от бесполезности слов»…Затянувшаяся же пауза в диалоге может усиливать тревогу, актуализировать печаль, поднимать вину и стыд, вызывать отчаяние, порождать ощущение беспомощности или злость. А.Грин считает, что молчание — это типичная особенность, указывающая на наличие комплекса мертвой матери. Это значит, что пациент готов говорить о чем угодно, кроме того, что непосредственно может навести аналитика на верный след.
Жак Лакан, рассматривая проблему пустой и полной речи, говорит о подобном же. Пустая речь в данном случае описывается либо как молчание пациента, либо как непреднамеренный обман, когда «субъект производит впечатление говорящего о ком-то другом, кто похож на него до неузнаваемости, но решительно не способен усвоить себе его желание». И хотя пустая речь скрывает истинный смысл (вытесняя из сознания субъекта означаемое), именно с ней нужно работать, это своеобразный зов пустоты, за которой находится то, о чем пациент умалчивает и чего взыскует.
Можно вспомнить ритуальную минуту молчания, которая соединяет нас в воспоминании с неким трагичным событием, символизирует скорбь и отдает дань глубокого уважения к погибшим. Ее значение заключается в том, чтобы проникнувшись этими чувствами, придать благодарный смысл принесенной жертве и признать, что это жертва принесена не напрасно. Внешняя активность целиком переходит во внутреннюю.
Аналогичным образом молчание в терапии может быть актом уважения и признания присутствия некой третьей фигуры или символом благодарности ей. Например, фигуры родительской, детской, природы, волшебно-архетипической – неважно, какой конкретно. Эта третья составляющая позволяет выйти за пределы плоскости, образованной фигурами терапевта и клиента, привнести третье измерение, образующее пространство. И создать таким образом возможность проявления скрытого, появления нового содержания, которое является необходимым условием преобразования.
Так, Андре Грин пишет о безмолвном присутствии в терапии третьего аналитического – сеттинга: «Как заметил Bleger и другие, сеттинг создает безмолвную, немую основу, константу, которая дает изменчивому процессу возможность разгуляться. Это не-я, которое обнаруживает свое существование только в отсутствии /нарушении сеттинга/. Это можно было бы сравнить с безмолвным здоровьем тела, если бы Винникотт не предложил сравнение еще лучше - заботливая среда».
О позитивном и негативном полюсах нуминозного, трансценднтного аспекта молчания пишет Натан Шварц Салант: это – переживания Благоговения, Красоты, Света, Тьмы, Ужаса, Трепета, Страха, присутствия высших, божественных или демонических, сил. Это переживание может приближаться к понятию Джеймса Гротштейна о черной дыре психоза как о «переживании беспомощности, дефекта, ничто, нуля, выражаемого не просто в виде статической пустоты, но в виде направленного внутрь взрыва, центростремительной тяги к вакууму». Описывая комплекс слияния, автор указывает на особые состояния не-Коммуникации, когда собеседники оказываются во власти двух противоположных тенденций – слипания и убегания: «мы стремимся найти безопасную гавань и прячемся от глубоко тревожной негативной нуминозности путем диссоциации от осознания противоположной фузионной тяги к объектам через побег от общения, подобный аутистическому. Такая диссоциация обычно принимает форму крайнего расщепления между умом и телом и укрытием в пассивном фантазировании».
Один из позитивных примеров молчания описал Дональд Винникотт: «В психоаналитическом лечении практически в каждом случае наступает момент, когда для пациента большое значение приобретает его способность к одиночеству. Клинически это может выражаться в молчании во время сессии, и это не похожее на сопротивление, молчание является определенным достижением пациента. Возможно, именно в эт
от момент пациент впервые оказывается в состоянии побыть в одиночестве».
Ритм чередования говорения/пауз уникален для каждой пары.
Говорим ли мы, молчим ли, - происходит процесс обмена бессознательным, а значит, диалог продолжается.
А что Вы думаете о молчании в терапии, о безмолвии в диалоге как таковом?
Автор: Анна Сидельникова
Психолог, Психотерапия Супервизия
Получить консультацию автора на сайте психологов b17.ru