Эмпатия у нарциссически организованных личностей
Мой клиент Игорь — именно такой человек, которого обычно представляют, когда говорят о нарциссах. Он деятелен, всюду суется, обожает новые увлечения, очаровывается людьми и проектами, а потом их обесценивает и говорит о них гадости. Он может захвалить человека, а через месяц навесить на него всех собак и уволить с треском. Игорь гордится собой, распускает крылья, думает: «Какой я классный». Гордый, высокий, вытянутый, принципиально неглубокий, хорошо считающий и хорошо делающий всякого рода презентации, Игорь добивается быстрых блестящих успехов на своем поприще и презирает тех, кто не может так же быстро ухватить суть и сделать выжимку смысла. С женой Игорь в разводе: «она не давала мне того, что мне нужно», «не успевала за мной в развитии». Фактически, главное для Игоря — не реальность, а образы, которыми он оперирует и жонглирует. Во многом он шарлатан и самозванец, но он ни на минуту не сомневается, что его способность водить людей за нос — это и есть гений (а что же такое гений, как не умение создать блестящую видимость? — иного гения Игорь не мыслит).
Оборотная сторона Игоря настолько неведома ему самому, что он ее практически не признает. Между тем она существует, хотя Игорь не знает о ней сам, и извлечь из него эту «оборотную сторону» абсолютно невозможно. «Уроды, которых никто не сможет полюбить», «неудачники, которые не умеют зарабатывать», «хлюпики и слабаки, которые мне завидуют», живущие внутри Игоря, вынесены им исключительно вовне. Именно поэтому таких, как Игорь, и считают безнадежными: он настолько успешно избегает ощущения внутренней пустоты и самозванства, настолько быстро, энергично заполняет жизнь внешним блеском и событиями, что у него не возникает «моментов упадка», когда он мог бы почувствовать, что этот стыдящийся урод — он сам и есть. Поэтому Игорь блистателен и беспощаден. Кажется, что эмпатия ему вообще не нужна: он имеет дело не с другими людьми, а со своими отражениями в них. Как только кто-то перестает его «отражать» (восхищаться и поддерживать), Игорь заводит себе новые «зеркала», а старые с презрением отбрасывает.
Так что же, он и впрямь безнадежен в смысле со-чувствования с другим человеком? Несмотря ни на что, я так не думаю. У Игоря есть эмпатия, только своеобразная, очень целевая, эмпатия хищника. Его успешность показывает, что он не всегда так полон собой, как это кажется. Эмпатия Игоря — это секундная проницательность на переговорах, когда его хищнические инстинкты вдруг позволяют ему увидеть реальную добычу. Это циничная, если можно так сказать, инстинктивная эмпатия, короткая вспышка. Эмпатировать дольше у Игоря просто нет мотивации: он уже увидел и съел. На более глубокие отношения Игорь неспособен именно потому, что абсолютно лишен эмпатии к своим собственным глубинам.
Эффективен ли Игорь? Да, по-своему эффективен. Мощность блокировки отрицательного позволяет ему проседать в жизненном плане довольно глубоко, не впадая в депрессию. Он всегда на виду, «в свете софитов», ему всегда есть перед кем «казаться», а на миру и смерть красна. Человечен ли Игорь и счастлив ли он? Это сложный вопрос, ответить на который нельзя без самого Игоря — а так как Игоря в каком-то смысле нет для себя самого, то и ответ надо признать временно невозможным. Отто Кернберг и Нэнси Мак-Вильямс, психоаналитики, много работавшие с нарциссизмом, весьма пессимистично оценивают перспективы их психодинамики и возможности встречи со своим «я» (self). Я также не считаю, что этот вопрос может быть сведен к каким-либо применяемым техникам. Но мне действительно приходилось видеть, как сама жизнь (иногда и в сочетании с терапией) выводила людей с доминирующим нарциссическим паттерном на другие дороги; это происходило иногда медленно, тяжко, а иногда драматично, неожиданно. Пока человек жив, он меняется. И хотя невозможен ответ в настоящем, возможны изменения в динамике, и мы реализацию подобных возможностей видели.
Отступление о нравственности
И здесь, прежде чем разбираться с «нарциссизмом» как багом эмпатии дальше, я не могу не сделать небольшое отступление о нравственности.
Выше я уже отмечал, что однозначное деление людей на плохих и хороших кажется мне непродуктивным. Что же делать, однако, если на свете действительно есть «добрые и злые», «приятные и неприятные» характеры и люди? Мы не можем бесстрастно разбирать и сравнивать механизмы компенсации эмпатии, не проникаясь личным отношением к конкретным представителям вида. Ведь эмпатия — это и есть во многом способность «быть вкусным» для себя и для других. В первой главе мы говорили о тех, кто боится быть вкусным («сладок будешь, проглотят»), в этой главе перешли к тем, кто боится внутренней горечи как залога отвержения («горек будешь, выплюнут»). Такие понятия, как «хороший человек», «добрый малый», безусловно, существуют, но если освободить их от оценочности, то они сводятся к одному важнейшему компоненту — нравственности.
Нравственность сама по себе не является необходимым компонентом всякой эмпатии. Но нравственность, безусловно, эмпатию потенциирует. Желание помочь другому не потому, что больно тебе, а потому, что больно другому, — это возникающая способность быть вместе с другим, не становясь им. Нравственность дает понимание того, что часто лучше отдать энергию, передать ее другому, и это лучшее ее применение, которое умножит твою энергию, а не только отнимет ее у тебя. Нравственность дает возможность делиться своими энергиями и не передерживать их, не давать им сгнить. Это проветривание, открывание форточки в мир, ощущение мира и себя как богатого и щедрого. Ты внутри, ты в среде общества, среди людей, даешь и берешь легко, и ты никогда не одинок.
Для многих нравственность становится и рычагом успешности (см. главу 3), но главная ее функция все же в другом: она позволяет людям становиться счастливее «друг от друга», передавать друг другу энергию. Именно поэтому и успешный человек, и сравнительно неуспешный (в жизненном плане) может стать счастливее через увеличение нравственности. Человек рождается и умирает одиноким; важные прорывы и открытия он тоже совершает в одиночестве, будучи сконцентрированным на чем-то своем и полагаясь на самого себя, в самоуглублении. Но есть и другая сторона: возможность быть с другими, играть с ними, дарить себя, помогать и быть принятым. Успешность и нравственность потенциируются друг другом. Поэтому, говоря о багах эмпатии, я буду смело отмечать и «нравственные» баги. Тип «деятельного злодея», «безнравственного хищника» не нравится нам не только потому, что он плох или опасен, но и потому, что он прежде всего по-человечески неэффективен, он не использует вполне тех возможностей, которые дает человеку эмпатия — ни в плане успешности, ни в плане счастья (лично своего и общего с другими — которое тоже важно, так как человек существует с другими в неразрывной связи).
Итак, не морализируя, я отмечаю, что нравственность — существенная часть эффективности, счастья, а зачастую и успешности человека, и если она развита плохо, то это, безусловно, баг эмпатии.