- Опять с уроков сбежала, Алена! И опять на набережную тебя носило? Нет, это просто нет сил моих никаких с этой девицей. Хоть в деревню отправляй. Измучила!
Бабушка с силой дергала Аленку за волосы. Через полчаса должен был приехать дедов шофер Гринька - веселый парень с такой кучерявой головой, что кепка тонула в этих зарослях, теряясь полностью, и только ломаный козырек торчал вперед, неловко подпрыгивая на ухабах. Гриньку Михал Сергеич забрал из их села, “облагодетельствовал” , как говорила бабушка, но за эти пять лет парень так и не привык к городу, при малейшей возможности сбегал домой, зато когда возвращался - был полон деревенскими новостями, как осенняя корзинка грибами. Аленка обожала его приезды и его рассказы - за все время она ни разу не была дома, не получалось, да и ее особо и не звали. Батя сначала приезжал часто, потом реже, а в последний год и совсем ни разу - Софья родила ему дочь, и новая жизнь закрутила его колесом. И Гринька своими смешными и добрыми рассказами “про жизь” будил в памяти повзрослевшей Аленки что-то такое - забытое, милое, нежное.
- Бабуль! И отправь! Я что - думаешь переживать очень стану? С удовольствием уеду, там батя, друзья, там все мое осталось…
Из зеркала на Аленку смотрела упрямая коза. Так бабушка называла в последнее время внучку, как будто имя ее позабыла. Правда, у козы была довольно симпатичная внешность - очень светлые волосы стали густыми и искристыми, как будто на них все время светило солнышко, глаза странного цвета - и не голубые, и не зеленые, меняющие цвет, как аквамарин, в зависимости от освещения и настроения, трепетали длинными пушистыми ресницами, фигурка статуэтки, стоящей на старинном комоде в спальне, ломко клонилась под нетерпеливыми движениями бабы Зины, и взгляд! Взгляд у козы был козий - упрямый, настырный и неуспокоенный - того и гляди взбрыкнет, вырвется из стойла и понесется по горам, да долам весело вскидывая задом от восторга и воли. Бабушка доплела косу, скрутила ее натуго, завернув на затылке плотной улиткой, с силой воткнула шпильки, да так, что еще немного и проколола бы внучкин череп, натянула на узел сетку с бантиком. Потом поправила накрахмаленные крылышки фартука, близоруко всмотрелась в кружевной воротничок
- Поменяла, лодырь? Ну, слава Богу. Каждый день хоть напоминай. Про сольфеджио помнишь? После музыки сегодня оно.
Аленка кивнула, в отвращением подумав о нудном противном пении нот в душном классе, подхватила папку и выскочила на улицу.
- Эей, принцэсса. Туточки я, сюда скочи.
От радостного Гринькиного голоса у Аленки разом улучшилось настроение. Она влетела в машину, зашвырнула папку на заднее сиденье, стащила с волос ненавистную сетку с бантом, выскользнула из колючей кофты, расправила плиссированную юбку. Глянула на Гриньку чуть кокетливо, но вовремя опомнилась, надула губы, буркнула
- Что долго-то так? Пять дней не было, медом намазано тебе в селе? Как там?
Гринька красиво вырулил на дорогу, плавно увеличил скорость и по сторонам поплыли серые городские дома, пыльные, несмотря на конец мая тополя и сирени, снулые люди и облезлые собаки. Аленка ненавидела Балашов. Ей вообще совершенно не нравилась городская жизнь, ее душа рвалась на волю - в степи, к ароматам цветов, полыни и подсолнечника, к теплым ветрам и прохладной воде Карая.
- А чего там! Все нормалек. Сеструха твоя растет, уж за мамкой, как мячик катается, батя довольный, Лушка на колобок стала похожа. Она там с Джурой на коняке к Хопру улепетнула, так мать ей зад так надрала, что та неделю сидеть не могла, стояла все. А сестры ее ржали, как те лошади.
Аленка невольно улыбалась, с открытым ртом ловила каждое слово Гриньки. Но главное… Главного он так и не сказал. А спросить она стеснялась.
Победа встала, как вкопанная перед каменным вычурным зданием. Там, за ажурным забором, за ровно выстриженными кустами гордо возвышалась ее музыкальная школа, и в накаленном за день, майском воздухе лениво и истомно плыли аккорды и гаммы, рождались, жили недолго, как бабочки и умирали, таяли где-то высоко, в белесых вечерних облаках.
Аленка выпрыгнула из машины, кивнула Гриньке, проскакала на одной ножке по начерченным на потрескавшемся бетоне классикам, и влетела на крыльцо, чуть не в лоб столкнувшись с Евгешей.
- Привет, Алена! Я уж полчаса тебя жду.
Аленка недовольно нахмурила брови. Этот противный Евгеша - длинный, бледный, как глист, очкастый и привязчивый, как репей скрипач из старшей группы каждый день караулил ее у крыльца, отнимал папку с нотами, торжественно нес ее до класса, а потом обязательно что-нибудь совал в ладошку - то конфету, то печенюшку, то кусок шоколадки в фольге, а то и икру, размазанную по толстой коричневой бумаге. Аленка сначала и не поняла даже что это, сморщила нос, брезгливо протянув “фуууу”, но когда распробовала втихаря, дома, протерев бумажку кусочком белого хлеба, то фууу свое взяла обратно, навсегда запомнив этот нежный, солоноватый, изысканный вкус. Ребята на сольфеджио хихикали, здоровенная Аська - самая старшая и самая конопатая из их группы, картинно заводила мышиные глаза к потолку, а Аленка шипела на незваного провожатого
- Евгешка! Хватит таскаться за мной, стыдоба же. Все смеются.
Но Евгеша с достоинством поправлял очки, ставил Аленкину папку около ее стола, медленно произносил
- Дураки смеются, умные промолчат. А я Евгений! Запомни, Елена, Евгений! Жду тебя после уроков!
Аленка уворачивалась от смешков, крутила пальцем у виска, но Евгеша не сдавался и не отступался от своей дамы сердца. И каждый раз стоял у крыльца, или у двери класса, вытянувшись, терпеливо, как стойкий оловянный солдатик…
…
- Алена, у меня к тебе непростой, серьезный разговор. Присядь.
Бабушка внимательно оглядела “воспитанницу” (так в последнее время она представляла внучку новым подружкам, уж больно не хотелось ей признаваться в том, что она уже “бабуля”, причем просила и Аленку не называть ее так, а просто - Зинаида), притянула ее к себе, а сама краем глаза поглядывала в зеркало, удостоверяясь, что новая кружевная кофточка сидит, как влитая.
- Ты сегодня просила отправить тебя в село. Так вот - ты как в воду глядела. Придется поехать.
Аленка вдруг почувствовала, как теплый и плотный поток чего-то радостного толканул ее в живот, разлился по телу, и от этого внутри стало светло и сладко. И имечко, почти забытое, стыдное, неправедное кликнуло в ее сердце птичкой, уколов до крови. “Прокл…Прокл…”.
- Тебе уже почти тринадцать, девочка, ты взрослая, сильная, помощница уже хорошая. Матери надо помочь. Сынок -то оперился, женится, ему теперь не до нее. Поедешь?
Поток тепла вдруг свернулся клубком, уменьшился, а потом и лопнул, сменившись холодом, и у Аленки заледенело нутро. Аж кишки зазвенели, как будто туда накидали снега. Бабушка всмотрелась в ее побледневшее лицо, поджала губы, покачала головой. Но Аленка не дала ей ничего сказать, быстро закивала головой, промямлила
- Поеду. Когда?
- На третье число билет. Как раз каникулы, а свадьба в июле. Тут на поезд посадим, там отец встретит. Вещи собирай.