1893 год
«Ростов-на-Дону. Щербина повадился в гости к Хацкевичу. Встретив однажды у входа и спросив его, Хацкевич получил ответ, что Щербина принес жене Хацкевича заказанные туфли… Жена Хацкевича выразила недоумение по поводу прихода мнимого сапожника, и Щербина убрался восвояси. Через несколько дней, вечером, Хацкевич услышал в коридоре подозрительный шорох; выйдя из комнаты, Хацкевич увидел Щербину, который тащил принадлежащий ему сундук.
- Здесь живет отец Михаил? – спросил, не мало не оробев, Щербина, не бросив сундука.
Хацкевич бросился на Щербину с целью задержать его, но последний, оставив ношу, сбил с ног женщину, перегородившему ему дорогу, и выбежал с криком: «Держи вора! Лови его! Держи! Пожар»! Но Щербину задержал городовой.
На суде Щербина объяснил, что в тот вечер, когда посетил Хацкевича, он был пьян и что не отрицает виновности. Мировой судья, не усмотрев покушения на кражу, приказал оштрафовать Щербину за нарушение общественной тишины». (Приазовский край. 14 от 16.01.1893 г.).
1894 год
«Ростов-на-Дону. Нищенство в Ростове принимает все более и более угрожающие размеры. Нигде, в других городах провинции, оно не находит столь благоприятных условий для существования, как в Ростове – городе с весьма незначительным контингентом оседлого населения, привлекающим ежегодно тысячи пришлого люда, большей частью ищущих работы, но не находящих ее в размерах, удовлетворяющих потребности в ней, и опускающихся постепенно до неизбежной необходимости нищенства. В какое бы вы время не вышли из дома, по дороге вам встретится целая фаланга нищих, беспомощно простирающих к вам умоляющие взоры и выпрашивающих под разными предлогами несколько копеек на ночлег и пищу. Но как бы ни были вы отзывчивы к чужому горю, вы не в состоянии удовлетворить всех, обращающихся к вам за помощью, и только еще более расстраиваете себя, отделяя ничтожную горсть от того, что сами имеете, одним и обходя других, столь же нуждающихся бедняков. При этом сочувствие к нищим так мало развито среди населения, что беднякам этим часто приходится прибегать ко лжи, измышляя невероятные, иногда прямо фантастические истории какого-нибудь случайного несчастья, вроде пожара, разгрома, смерти родителей, исключения из университета, ссылки (в двух последних случаях, правда, весьма редких, мы, большей частью, имеем дело с рецидивом нищенства), чтобы тем или иным способом подействовать на черствые сердца прохожих. Но в этой пестрой толпе массового нищенства, за редкими исключениями, действительно много горя, вызывающего невольный сердечный отклик. Мы не думаем, чтобы в Ростове было много профессиональных нищих, так называемых, «попрошаек», как в этом стараются уверить нас некие барствующие во Христе филантропы. Впрочем, вся психологическая стороны, вся душевная и экономическая драма хотя бы такого явления русской жизни, как «кабак», у этих филантропов обозначается «питейным вопросом», но ничего общего с живым человеком, приведенным к кабаку множеством самых разнообразных причин, не имеет. Нас постоянно возмущает, когда в нищих начинают действительно разбирать нуждающихся и гонят, чуть ли не угрожая полицией, всех других, обращающихся за помощью. Нужно знать, что раз человек решился одеть на себя суму, он, на самом деле, несчастный человек в данном положении, каковы бы ни были причины, приведшие его к этому. Нередко приходится слышать о людях, положительно умирающих с голоду, но у которых врожденное чувство стыда настолько велико, что они ни за что не решаться протянуть к вам руку за подаянием. И что же делает наша филантропия? Она собирает сразу 50000 рублей на постройку ремесленной школы, будучи вполне удовлетворена грандиозностью той жертвы, которую приносит в пользу бедных. Но, ведь учение, как бы ни было хорошо и благородно, неизбежно предполагает и предшествующие ему условия: сытость и довольство. Обеспечьте бедняков прежде тем, что необходимо для них, пищей и кровом, а затем учите их, и вы создадите нравственно здоровый и экономически сильный контингент населения. Едва ли не в этом и состоит задача всякой разумной филантропии.
Обращаясь, в частности, по адресу нашего Александровского общества, вот уже 10 лет функционирующего под фирмой «благотворительного», мы должны заметить, что, вообще, не видим с его стороны никаких усилий к тому, чтобы организовать дело благотворительности в Ростове на более рациональных основаниях. Этому обществу, уже в виду его назначения, должны принадлежать почин и инициатива в организации, например, общественных работ, дешевых столовых, бесплатных ночлежных приютов для нищих. Путем устройства концертов, спектаклей, при условии постоянной, упорной пропаганды дела благотворительности, в форме хотя бы публичных чтений или газетных статей, можно было бы усилить скромный фонд благотворительного общества, повести более деятельную борьбу с условиями, порождающими нищенство. Авторитет благотворительного общества, воодушевленного действительно разумными целями и стремлениями, мог бы привлечь на его сторону и капиталистов, которые теперь в «веселом восторге» расточают тысячи тысяч пожертвований, не справляясь с тем, для чего, где и когда они наиболее необходимы. Пусть, господа, жизнь предъявляет к вам более серьезные требования, и вы должны исполнить ваш нравственный долг: подойти к этим требованиям поближе».
«Ростов-на-Дону. Один из обывателей нашей популярной Нахаловки, некий Жаров, привлечен полицией к ответственности за то, что жил по просроченном паспорту с 1891 года. Во время разбора этого дела, из публики одна женщина, некая Степаненко, крайне жалкая и пришибленная на вид, горько плача, вопит перед мировым судьей о защите и просит как-нибудь избавить ее от Жарова, который, вот уж несколько лет их сожительства, беспощадно истязает ее. Бедная женщина говорит далее, что через этого «тиранщика» она не может нигде ужиться, так как куда бы она не нанялась служить, он сейчас же появляется, производит дебош и отбирает у нее последние заработанные гроши. Мировой судья успокаивает Степаненко и приговаривает Жарова к аресту на 4 дня и отправке этапным порядком на родину».
«Ростов-на-Дону. В ближайшем заседании думы, как мы слышали, будет обсужден вопрос об облегчении участи крестьян, доставляющих в город для продажи жизненные продукты. Дело в том, что их всячески стесняют и всегда отодвигают на «задний план» только потому, что они являются опасными конкурентами торговцам крытых рынков, которые продают те же продукты втридорога».
«Ростов-на-Дону. 15-го января, в публике, собравшейся в камере мирового судьи 1-го участка, можно было видеть несколько мальчиков, учеников городского училища, явившихся сюда по вызову в качестве свидетелей по следующему делу. Обвинялись: ростовский букинист Собакин и бывший ученик городского училища, 11-летний мальчик Леон Шеинов, первый – в покупке заведомо краденных книг, а второй – в краже таковых. На суде, из показаний нескольких свидетелей учеников, у которых украдены были книги, выяснилось, что в училище часто пропадали учебные пособия, тетради, ручки и т. п. предметы, и, хотя Шеинов и подозревался виновником этих пропаж, факта уличения в них не было. Но потом, 2-го ноября, мать одного из учеников, у которого пропали три книги, стоящие 3 рубля 50 копеек, случайно опознает у Собакина одну из них и на другой день после этого, когда в лавочку букиниста явилось еще несколько учеников, у которых разновременно пропадали книги, туда же пришел и Шеинов с учебниками физики, собственницей которых оказалась гимназистка Хейфиц. Когда же остальные ученики стали требовать у Шеинова ответа, каким образом у него очутился продаваемый учебник физики, тот, вырвав книгу, пытался убежать, но это ему не удалось, так как погнавшиеся за ним маленькие потерпевшие задержали его. На сцену появилась полиция, и в присутствии ее учениками опознаны 4 книги, принявшие, однако, уже другую внешность, с переплетами, вновь оклеенными в другую цветную бумагу, хотя, как показали собственники книг, последние не требовали ремонта, как совершенно новые. Мировой судья, находя обвинение доказанным, приговорил Шеинова к тюремному заключению на 6 месяцев, но, в виду его малолетства, заменил это наказание отдачей родителям на исправление, а букиниста Собакина – к денежному штрафу в 200 рублей или же аресту на два месяца. Нужно заметить, что Шеинов в тот же день, как был пойман с поличным, исключен из училища».
«Таганрог. (С натуры). Камера мирового судьи 1-го участка.
- Дело по обвинению мещанкой Белоусовой купца Мишурина в побоях! – вызывает судья.
- Мишурин! Белоусова!
- Я, вот она! – входит за решетку молодая особа.
- А Мишурин?
- Его, ваше благородие, нету-ти.
- А ваши свидетели здесь?
- Здесь. Антимонова мадам – моя свидетельница.
- Пожалуйте сюда, госпожа Антимонова.
За решетку входит довольно пожилая особа.
- Что вы знаете по этому делу?
- Выхожу я, ваше благородие, в коридор, а она, - тычет свидетельница пальцем в Белоусову, - орет благим матом: «Караул! За что вы меня бьете»? А они, увидевши меня, взяли и отскочили…, а били кулаком в грудь…
- Кто это они?
- Сергей Прокофьевич.
- Мишурин?
- Они самые.
- Я Мишурин! – появляется субъект в пальто с меховым воротником.
- Садитесь.
- Очень приятно. Только позвольте, господин мировой судья, рассказать, что все это ими придумано, и для чего – не знаю. Политика, господин мировой судья, тонкая политика, и для чего – не понимаю. Я вам расскажу, что она очень дерзкая девушка, да! На одно слово десять отпустит. Всегда оскорбляла. А последнее оскорбление вот какое, судите сами: дали ей постирать два платьица и кусок мыла. Что ж вы думаете? Госпожа эта раскричалась: мало мыла кричит. И затем, как вам покажется? Пробралась в спальню и утащила, тайно похитила кусок мыла! Стирать, говорит, нечем. Вот она какая! А! – думаю, ты так! Взял и прогнал ее. Она просит, плачет… Думал, покается – опять взял. Что же вы думаете? Еще хуже дела пошли! По вечерам с кавалерами разгуливает, шляется… И вот вышел я на двор, спрашиваю: «А что же ты не помыла мои калоши»? А она мне: вы, говори, шляетесь по ночам, а я вам калоши мой! А я ей: вон, говорю, и взял, и вытолкнул. А она крик подняла.
- Бить начал меня, - поднимается обвинительница. – И, во-первых, я не сволочь, я не сволочь! Утром чай собирала, пошла потом в кондитерскую, думаю, помою после калоши…, а они бить стали.
- Не бил я ее, господин мировой судья! Все это политический подход, и зачем – я не знаю.
- Как не били? Я вам, Сергей Прокофьевич, за спальню простила, а за это уж нет. И, во-первых, я не сволочь, не гулящая.
- Допросите моих свидетелей! – обращается к судье Мишурин. – Андросова и Амотин. Вот они!
За решеткой появляется старуха и молодой парень.
- Что вы знаете поэтому делу, Андросова?
- Ничего. Только она дерзкая, это верно. А по делу ничего не знаю.
- А вы, Амотин, что знаете поэтому делу?
- Я, ваше благородие, по этому делу ничего как есть не знаю!
- Садитесь!
Определением мирового судьи Мишурин приговаривается к 4-дневному аресту». (Приазовский край. 14 от 16.01.1894 г.).
1896 год
«Ростов-на-Дону. На днях в ремесленной и мещанской управах, сиротском суде и других местах получены открытые письма приблизительно следующего содержания: «М. Г.! Будьте осторожны в обращении с ремесленным головой, господином Севастьяновым: он человек болезненный и откусил мне палец. В. Виноградов». Письмо это произвело среди ремесленников сильную сенсацию». (Приазовский край. От 16.01.1896 г.).
1899 год
«Таганрог. 16 января партия рыбаков в 9 человек была застигнута в море ледоходом, начавшимся вследствие сильного низового ветра. Потеряв надежду благополучно добраться до берега, рыбаки эти приютились на «островке», что против Николаевского спуска. Однако и здесь жизнь их оказалась не в безопасности: площадь твердого льда, окружавшего «островок», на котором несчастные искали спасение, под напором морских волн и ледяных глыб все более и более разрушалась, и вместе с тем для рыбаков возрастала опасность быть снесенными в море или затертыми и раздавленными льдом. И кто знает, пришлось бы этим 9 человекам увидеть когда-нибудь берег, если бы их бедственное положение не было замечено некоторыми прибрежными жителями из артели стивидоров, сообщившими о том своему старосте И. Р. Радженовичу. Немедленно господин Радженович сам лично отправился на Таганрогскую спасательную станцию и, сообщив атаману о случившемся, со своей стороны также принял меры к спасению погибавших. Отправившись на Николаевский спуск, он вызвал охотников из числа проживающих здесь рыбаков, отправиться на помощь несчастным. Вмиг была снаряжена рыбачья лодка, в которую сели 6 храбрецов. Но так как в это время уже темнело, а ледоход все усиливался, отправка экспедиции несколько замедлилась, пока взошла луна. Тогда смельчаки пустились в путь и вскоре, попав в полосу сильного ледохода, совершенно исчезли из виду своих товарищей, с замерзанием сердца следивших за их борьбой с рассвирепевшей стихией. Хотя наготове была еще одна лодка с новыми охотниками, но господин Радженович, не желая подвергать последних опасности, посоветовал им подождать до утра, пока выяснится участь первой экспедиции. Наступил рассвет, но ни о спасателях, ни о погибавших ничего не было известно. Тогда шесть других смельчаков пустились на опасный подвиг. После упорной и тяжелой борьбы с морской стихией, им удалось достигнуть «островка». Потерпевших они застали на краю гибели. Несчастные, окоченевши от холода, едва держались на двух глыбах льда, которые им удавалось удерживать вместе, связав их веревкой. Забрав всех потерпевших в лодку, смелые спасатели, хотя и с большими трудностями, достигли, наконец, до берега. В полдень 17 января получились успокоительные известия и о первой лодке. Затерявшись в массе льда, лодка эта течением была отнесена к так называемой Куричьей косе, где экипаж ее, претерпевший не мало опасностей, нашел радушный прием у местных жителей.
А что же делал в это время атаман спасательной станции со своей командой и находящимся в его распоряжении образцовым спасательным ботом? – Может полюбопытствовать читатель. Будем надеяться, этот, и для нас интересный вопрос, не останется без надлежащего ответа, а человеколюбивый подвиг смельчаков, добровольно рисковавших своей жизнью и благополучием своих семейств – без награды». (Приазовский край. 14 от 16.01.1899 г.).