Начало здесь:
Небо, подёрнутое поволокой, неповоротливое и ленивое, расползалось удушливым саваном над шумным, озябшим городом, ни мало не тревожась о его насущном комфорте. Полуистлевшие листья с земли уныло таращились мутно-жёлтыми пятнами в недостижимую для них высь, вязко хлюпая под ногой редкого прохожего. Выцветшим, порядком побитым молью флагом над горизонтом лениво реял подмороженный закат, за монотонными шеренгами туч едва различимый. Поздняя осень. Обнажённая гниль, ещё не укрытая снегом, пахла сыростью и тленом, будто вкруг простирался огромный унылый погост. Смерть. Хм… Что-то новенькое.
От пряной горечи, разлитой повсеместно, казалось, вот-вот запершит в горле. Но я покамест не мог ощутить этого вполне, только отразить. Зеркало точь-в-точь так же отражает, не понимая, но доступно ему лишь зримое. Я же был зеркалом поинтересней. Впрочем, даже не ощущая доподлинно, я сознавал, что эта самая осенняя горечь существует, по крайне мере, в пределах восприятия человеческих рецепторов. Деятельность этих-то самых рецепторов заключалась в том, чтобы последовательно раздражать кору, где сигнал определялся, и запах становился осознанным фактом чьей-то индивидуальной реальности, обретаясь ровно там же, где положено распознаваться мысли – явлению в той же мере внешнему, что и улавливаемые ароматы. Занимательная, однако, анатомия. Стоит с ней познакомиться поближе, это может оказаться полезным.
Скажу, не лукавя: Земля предстала предо мною впервые унылым захолустьем. Эдакий негостеприимный и нисколечко неуютный форпост Разума, широко распустившего свои щупальца по вселенскому волокну вдоль, поперёк и наискось. Да, именно Землёй прозвали сами поселенцы крошечную голубую планету, затерянную среди звёзд в космической необъятности – вместе со всеми своими опавшими листьями, зябко ссутулившимися под дождем домами и витиеватыми лентами центральных улиц, видимо, именуя место своего вынужденного обитания не иначе в честь праха, в который они обращались, однажды воспрянув из его молчаливой утробы строем упорядоченных молекул. Что же, такой своеобразный символизм, пожалуй, был вполне оправдан для существ смертных, страшащихся собственной неизбежной кончины, от рожденья прописанной в их нуклеиновом геноме наряду с первым вдохом. Потому, наверное, за судорожным глотком спёртного больничного воздуха тотчас же следует крик, полный отчаянья и ужаса. Ну и, в конце-то концов, этот вот вышеназванный первый вдох для человека – вещь довольно болезненная. Да и сама жизнь, впрочем, не многим лучше.
..Информацию я получал беспорядочно, хватая её неопрятными кусками то тут, то там, ловя наугад разрозненные образы и едва ориентируясь в захлестнувшем мой разум урагане, притом всеми силами тщась систематизировать посыпавшиеся на меня градом данные. Странное местечко. Здесь на самой границе с Навью, как они уживаются вообще? Навь.. так люди зовут изнанку. Точнее, и так тоже. Пространство, где мир разовеществляется.
..Намучавшись, я решил, что начать, как и всегда, всё-таки следовало с «якоря» – сотворить тело, притом отложив суждения о мире и многосложную поведенческую алгоритмику на потом – приложится, дело наживное. Ретуши моей наружности добавит морок: вполне себе буду приемлем. Правда, для каждого по-своему, но что поделать? Проще индуцировать в отдельно взятом мозгу случайный образ, нежели создавать групповую галлюцинацию, идентичную для всех – процесс трудоёмкий, да и нынче не по карману – ресурсы следовало поберечь.
Подыскав местечко с наименьшим сопротивлением, я взялся за дело. В надвигающихся ранних сумерках чёрным шлифованным обсидианом блеснули мои глаза, выступив из зыбкой мглы вместе со всем остальным силуэтом, растушёвывая холодным мерцаньем остаточный свет зазевавшихся фотонов. Сперва, без должной калибровки, картина напоминала невнятное скопище интерферирующих колебаний. Точно новорождённый, я заново учился воспринимать действительность, терпеливо выводя свои многозадачные датчики на нужный диапазон, который, к слову, оказался довольно узок: видеть и слышать, осязать и ощущать тем же манером, что и люди – наиболее разумные и многочисленные существа, населяющие данное космическое тело – не велика задача: так мне было бы проще их понять и не выделяться.
Следует заметить, из нагромождения разного рода сложностей, свалившихся на меня, труднее всего далась самоидентификация: огрубляющее разум понимание себя как фиксированной единицы, а не напичканной переменными функции. Такого рода новшество дорогого стоило.
Бледные пальцы неспешно, однако уверенно потянулись к кленовому листу, скорченному на ветке в предсмертной муке. Слегка подредактировав конечность по ходу движения, я между тем решил, что пять – вполне удобоваримое число. Оттого на моей узкой ладони пальцев оказалось столько же, сколько и у людей, без изысков. И, хотя я, в общем-то, не пытался добиться детального сходства, но, тем не менее, обнаружил, что и без своих корректив на человека весьма похож. Впрочем, собственная антропоморфность меня ничуточки не смущала. Задаваться подобного рода вопросами я попросту не привык.
..Тонкая рука, ломаным движеньем достигнув цели, наконец, равнодушно сжала в ладони легко отделившийся от ветки багряно-жёлтый, безжизненный лист, мокрый и холодный. Процессы синтеза в растительных клетках давно прекратились, уступая высвободившийся материал не менее занимательным реакциям распада. Мне, как существу другого порядка, подобный вид тления – разлагающейся на составляющие компоненты живой органики – был знаком крайне смутно, хотя, безусловно, я был достаточно осведомлен в области всех причитающихся тому законов. Невзирая на то, процесс, протекающий сейчас в моей ладони, всё одно завораживал. Ведь наряду с бесхитростным химизмом тут творилось и что-то ещё, ускользая, утекая и покидая погибающую растительную оболочку. Но вполне выражать своё изумление на тот момент я ещё не научился, чутко отслеживая перемены в переплетеньях ветвистых прожилок. Лёгкий муар клубился дымком, стекая по краю листа, и впитывался в окружающее пространство, точно в губку. Куда уходит жизнь, когда здесь её не остаётся? Закон сохранения энергии ведь никто не отменял. Разобраться бы во всём в этом.
Каскад информации закручивался вокруг меня вихрем подобно пылевому облаку в поле тяготения прожорливой чёрной дыры. Можно сказать, я, используя программу несанкционированного доступа (лицензионной, увы, мне никто предоставить не соблаговолил), безвозбранно скачивал файлы из банка данных места своего вынужденного пребывания для собственных адаптационных нужд. Благо, для меня закрытых дверей практически не существовало, потому как, по сути своей, я сам являлся ключом, а, точнее, отмычкой. Вероятно, наиболее универсальной из всех возможных, заоблачной мечтой системного взломщика. Однако врожденная уникальность отнюдь не тешила моего только-только формирующегося себялюбия. Я ведь не знал в полной мере, что такое это «себя», будучи и исследовательской деятельностью, и пригодным для проведения опытов инструментом, и сверхъёмким накопителем, чем угодно, но едва ли экспериментатором как таковым. Зато, кажется, теперь мне пришлось стать вот этим вот кем-то ещё, ответственным за всё остальное. Дополнительная нетривиальная роль в послужном списке не радовала и не огорчала, суля лишь неминуемый прирост злободневных забот.
После глубокого, словно зимний сон, забытья я, наконец-то, очнулся, примиряясь с новой обстановкой. Я здесь, как бы странно это не прозвучало, учитывая относительность любой локализации. И я есть – вдыхающий осень чужого мира, пропуская её сквозь себя потоками мерклого перемешанного с влажной духотой света. Впервые.
Рваная выцветшая афиша на замшелом релейном шкафу, полузаклеенная щербатой от вырванных телефонных номеров рекламой, тоскливо шелестела на ветру изорванными краями неказисто скрючившейся бумаги. Бесполезный эстамп минувшего события. До чего много здесь ненужных, утративших смысл вещей. Мы себе такого не позволяли.
Медленно стыкуя меж собой разобщенные сведения я начинал осознавать происходящее. Лист выпал из разжавшейся ладони и, совершив неуклюжий пируэт, опустился в грязь под ногами. Я... А что я такое? – вот мой первый четко сформулированный вопрос, после того как информационный шторм в сознанье утих и все когнитивные конструкции упростились до прикладного примитивизма: свыше того с наличествующей энергоёмкостью было попросту не потянуть, тут я уже приценился, оттого моё решение не было пустым капризом возжаждавшего экзотики путешественника, нацепившего юбку из банановых листьев потехи ради.
Вдруг откликом на введенный поисковый запрос перед глазами стали высвечиваться бесконечно далёкие образы, переработанные в виде простых физических форм. Удивительно, но я мало что из увиденного помнил. Что это вообще за место, захватывающее дух своей неживой монументальностью? Кто эти создания, чем-то похожие внешне и вместе с тем разительно непохожие на людей всем своим нутром? Ничего вроде экстраординарного: ни рудиментарных излишеств, ни атавизмов, разве что немного иное строение пальцев, нетипичные оттенки кожи и некоторое подобие фрагментарно наличествующей рептильей чешуи. Выходит, я – один из них? Я несколько недоумённо оглядел себя. Похоже на то. Почему я задаюсь вопросами? Я что, чего-то могу не знать? Но совершенные знают всё.
«Совершенство – удел ангелов». Я замер. Откуда это? Как будто чей-то чуждой голос нашептал.
Я тихонько сжал голову когтистыми пальцами. Мне было ох, как не по себе. И когда это я стал интересоваться с такой неслыханной трепетностью этим вот самым «мной»?
От обилия вопросительных конструкций, являющихся крайне непривычной для моего разума формой самоанализа, потемнело в глазах. Подушечки пальцев, коснувшись лба, плавно скользнули по идеально-гладкой коже вниз, ощупывая заостренное лицо, белое, как мел или мрамор, с легким оттенком потемневшего серебра.
Мимо прошёл редкий в этот час в этом месте прохожий, при приближении зябко поежившись, плотнее кутаясь в толстый тёмно-бордовый шарф, почти чёрный впотьмах. Он не обратил на меня ни малейшего внимания, как не обратил бы его и на старую афишу. И на покосившийся фонарный столб. Работает, стало быть, морок – защитный алгоритм. Только каждый раз отводить чужой взгляд не получится – сейчас он был один, но помножь количество свидетелей на десять и цена за чудодействие вырастет кратно. Иллюзорный образ обойдётся многим дешевле.
Проводив человека взглядом, я ещё раз рассеянно взглянул на тело, которым ныне безраздельно владел, со стороны, осмысляя и отождествляя новообретённый аспект сознанья, под названием «Я» с ним. Каким же оно было тонким и хрупким с виду, на деле же почти несокрушимым. Тростник. В голову упрямо лезли непрошенные ассоциации. Как бы там ни было, оно, это самое тело, с виду вполне.. вещественное, хоть и было вот только что робко ускользающим светом. Отныне же осязаемое и материальное. А самое главное, моё.
По асфальту вкруг меня разбежались тонкие, похожие на грибницу, ниточки инея. Дерево, возле которого я стоял, до того тоскливо раскачивавшееся на ветру, застыло, точно хрустальное изваянье. Узорные листья превратились в резные стекляшки. Бумага телефонных номеров замерла в немой неподвижности, афиша заиндевела. Впрочем, неудивительно. Тепло – дармовой источник энергии. Однако есть варианты полюбопытней. Все одно, мне покамест это было не нужно, невзначай зацепил самую малость – попробовать на зуб.
В голове где-то за ширмой разума, кропотливо разбирающего конструктор реальности по винтикам, гулко взвыло и полыхнуло: такой заунывный протяжный звук, похожий на колокольный звон – эхо отгоревшего пожара. Ярчайшая вспышка угасшего солнца. Солнца, ставшего моим проводником в этот далёкий мир, схлопнувшегося в точку и вывернувшего реальность наизнанку, ради того только, чтоб превозмочь континуум чудовищной гравитацией своего грандиозного коллапса. Освободить меня, отворив ржавый замок вековой темницы, где неизмеримо долго ожидал окончательного вердикта по делу, возможно, первый среди прочих своих собратьев отступник. Стоило ли оно того? Стоил ли я того?.. С кого теперь спрос?
Я отрешённо поглядел на хмурое одутловатое небо. В любом случае, моё спасение.. что это, как ни подвиг, пускай и существа крайне далёкого от самого понятия подвига? Ну, а спаситель, не требуя восхваленья или наград, милосердно вступившись за пропащего грешника, так и остался лишь безымянным космическим объектом. Сальватор. Так отныне я буду тебя называть. Пожалуй, эту маленькую реплику в истории ты заслужил.
Имена. Вот же удивительная штука. Да и слова вообще. Впрочем, как ещё сориентироваться в беспокойно кипящем море окружающих объектов? Слово за слово – самый подходящий на данным момент вариант.
Продолжение здесь: