Не могу припомнить, чтобы бабушка моя Дарья Ивановна, отцовская мать, когда-либо улыбалась. Наоборот, запомнилась тем, что всегда была строга с нами и требовательна. С ее появлением в доме наша вольная жизнь закончилась.
Теперь — никаких кусков, еда по расписанию, шумные игры тоже не приветствовались. Зато мы, как говаривала наша мама, стали аккуратными, умытыми, причесанными и щекастыми. Помнится, что мы постоянно хотели есть и старались стащить какой-никакой кусок, пока она выходила зачем-либо на улицу.
Ох и спешили мы в этот момент, но не всегда всё заканчивалось благополучно. То вдруг в самый неподходящий момент из рук выскальзывала маслёнка, падала на пол и разбивалась вдребезги. То неожиданно из стола падала сахарница, и мы, как ни старались, не успевали собрать сахар. А то просто не могли поделить кусок хлеба, вцепившись четырьмя руками в один и тот же кусок.
Общим старались бороться с установленными правилами, как могли. Больше, конечно, доставалось мне. Сестра была младше меня на два года. Ну и «подвигов» у меня было больше.
Я могла быстренько выловить только что сваренную картошинку из кастрюльки, и она горячая тут же застревала у меня в горле. В следующий момент от точного подзатыльника эта картошинка вылетала в обратном направлении. То я умудрялась хлебнуть из носика только что закипевшего и сдвинутого на край печи чайника. И опять вместо сочувствия от бабушки получала затрещину.
Старалась воспитывать нас бабушка, старались с этим как-то бороться мы с сестрой.
И все бы ничего, можно было бы стерпеть, но мы никак не могли понять почему наша бабка не любит нашу третью сестрёнку, которая на тот момент только-только делала первые шаги. Она все время бурчала себе под нос:
— Нарожали, куда столько, третья-то лишняя…
А мы любили малую, играли с ней и от души хохотали, когда она заваливалась, пытаясь удержать равновесие на ножках.
— Вот умру и заберу её с собой, — продолжала бурчать себе под нос бабка.
В апреле месяце после Пасхи наступила родительская неделя и бабушка со своими сёстрами зачастила на какие-то нам не понятные сборы. Нарядно одетая, с неизменным узелком в руках, она уходила утром и в обеденное время возвращалась. Приносила нам кренделя, булочки, конфетки, усаживала пить чай и говорила о каком-то поминовении душ. Мы мало, что соображали в этом, но угощение съедали с удовольствием.
Неожиданно бабушка заболела. Скорая увезла её в больницу, и больше мы бабушку живой не увидели. Впервые столкнувшись с покойником, мы были поражены процедурой похорон, столпотворением людей и слезами взрослых. Мы не знали, что взрослые тоже плачут.
В мае, ровно через месяц после ухода бабушки, вдруг без всякой на то причины, заболевает наша третья сестрёнка. Ей резко становится плохо. Мама, не понимая, что происходит с ребёнком, хватает её на руки и бежит в больницу. Больница от дома недалеко, чуть больше полукилометра. В больнице в приёмном покое девочка на руках у матери вытянулась и перестала дышать. Всё произошло в течение часа. Медики не смогли поставить диагноз. В свидетельстве указали причину — острая дизентерия. Какая может быть дизентерия, если в этот день ребёнок не ходила в туалет, только утром на горшок помочилась.
Мама долго не могла успокоиться. Когда мы повзрослели, она с горечью вспоминала бабушку и её пророческие слова о том, что третий ребёнок лишний, что она её заберёт. Видимо не только мы с сестрой, но и мама слышала эти слова, потому и вспоминала про это. Вероятно, эта боль сидела у неё в сердце всегда.
Через три года у нас ещё родилась сестра, которая трагически погибла, находясь далеко от дома. И опять мама вспоминала бабушку и не понимала, чем ей третий ребёнок мешал, даже на том свете.
Дорогой читатель, как вы думаете могут ли слова родной бабушки быть настолько пророческими, что лишают ребёнка жизни? Поделитесь в комментариях и подписывайтесь на канал.
