Испачканная скрипка
Я расскажу эту историю, хотя знаю заранее, что она не понравится тебе. Она мне и самому не нравится. Но Всевышний допустил, чтобы она случилась, и нам надо понять зачем. Мы возьмем из нее то, что под силу нашим мозгам и что нужно для нашей еврейской службы.
Слушай.
Если ты помнишь, в Любавичах, в семье Цви-Арье и Леи-Брайны был сын по имени Биньомин. Его назвали так в честь нистара, которому раньше принадлежал их дом. Он любил Тору, имел способности к учебе и весь день сидел, склонившись над книгой. Кроме того, он необычайно хорошо играл на скрипке. Как-то выдавали замуж его сестру, и уж тут Биньомин постарался. Его игру услышал здешний помещик, который зашел взглянуть на еврейское веселье, и понял, что это действительно чудесный музыкант. Спустя какое-то время он прислал к Биньомину слугу на коне, с приглашением приехать к нему в усадьбу, и играть на большом празднике перед кучей гостей. Биньомин взял скрипку и отправился в путь.
Знаете ли вы, что такое праздник в поместье польского пана?
Свет сотен свечей отражается в хрустальных подвесках.
Малиновые ковры на мраморных лестницах, зеркала в золоченых рамах.
По залу расхаживают благородные господа, в камзолах с позолотой и кружевами. Их жены в напудренных париках смеются серебристым смехом.
Слуги снуют, разнося графины с вином и бесчисленные блюда.
Стук каблуков по гладкому паркету, шутки, приветствия, крики «виват» - этот гул заполнял все вокруг. Казалось, что твой слабый голос никогда не сможет через него пробиться.
Шум смолк, когда гости услышали скрипку Биньомина. Откуда взялась эта тишина, это с трудом сдерживаемое дыхание? Золотые нити звуков брали душу в плен, поднимали ее и бросали в пропасть.
Важные дамы и господа слушали Биньомина со слезами на глазах. Когда он закончил, со всех сторон раздались приветствия, его хлопали по плечу, поздравляли, пили за его талант. Он играл весь вечер, почти всю ночь и чуть не опоздал с молитвой. Праздник продолжался несколько дней, и поэтому Биньомин остался на ночлег в поместье. Он лежал в незнакомой комнате и думал, что, пожалуй, можно найти тропинку к душам этих людей, пробудить в них доброту и тепло, и скрипка в этом его верный помощник.
В полдень паны проснулись и стали собираться на веселье. Биньомин, серьезный и взволнованный, вновь поднял смычок. Не знаю, о чем он думал, на что надеялся, разбрасывая среди залитых вином и соусом столов светлые звуки. Но вдруг он почувствовал, что панам стало скучно. Нет, не так: еврей, конечно, играл хорошо, и от его музыки приятно пощипывало в горле. Но хотелось чего-то новенького, тем более, что каждый уже успел выпить за здоровье хозяина и прекрасных дам несколько полных кубков. Кто-то из гостей, нетвердо стоя на ногах, сказал, что придумал отличную шутку. Пусть еврей наденет на себя медвежью шкуру и играет, стоя на опрокинутой бочке. Да погромче и повеселее!
Прекрасные дамы захлопали в ладоши.
А у Биньомина в горле стоял комок. Ведь эта забава для пьяных казаков! Как могут эти важные господа желать такого? Но слуги уже катили бочку, напяливали на него звериную шкуру.
Он мог отказаться!
Не мог... Биньомин знал, что в панской усадьбе есть не только светлые залы, но и глухие подвалы, где крик пленника тонет в каменной глухоте. Паны свирепо пороли кнутом своих холопов, таких же поляков, как они сами. Почему же они должны жалеть еврея - ведь он слабее их, ведь он чужой... Потому что они люди? Задыхаясь от пота в тяжелой шкуре, водя по охрипшей скрипке непослушным смычком, Биньомин почти терял сознание, и ему казалось, что множество зверей в атласных камзолах и воздушных платьях приветствуют его игру радостным ревом.
Как будто принимали его за зверя, за своего...
Ночь. Рассвет. Праздник не закончился. Он снова в своей комнатушке. Встает солнце, значит, нужно накладывать тфилин и читать «Шма». В первый день пребывания в поместье он стеснялся, что кто-то застанет его за этим занятием. Трудно ведь объяснить постороннему, почему нужно каждое утро прикладывать ко лбу и сердцу кусочки пергамента в футлярах, на которых написано Имя Творца и Его приказы Израилю. Но теперь Биньомину было гораздо трудней объяснить самому себе, как могут быть на земле такие люди и такое веселье. Безумием был пропитан воздух поместья, безумием светились глаза гостей, сумасшедшим был весь мир, в котором помещалось такое. Черные ремни тфилин, которые надежно обвили руку и узкой короной легли на голову, вернули ему спокойствие. Это очень понятно - каждый день сверять свою жизнь с волей Всевышнего. Иначе приходит зверство. Медвежья шкура на всю жизнь.
Пришёл новый день. Слуги постелили новые скатерти. Запасы вина не кончались. И вскоре, разогревшись, кто-то придумал новую забаву. Надо взять бочку побольше и поглубже и наполнить ее водой. Пусть еврей плавает в ней, играя на своей скрипке, и еще поет вдобавок.
Человек сам выбирает меру мучений, которые он переносит, а затем готов принять смерть. Но Биньомин был лишен и этой возможности. Стоит ему взбунтоваться, и панский кнут может опуститься на плечи всего местечка. Ведь они жили не на своей земле - она была взята внаем у помещика. Он разрешил построить на ней дома, но ведь он мог приказать и снести их...
Творец, помоги!..
Биньомин плавал в бочке. Смычок намок, хриплая песня была похожа на рыдание. Он тонул, захлебывался, и при этом должен был делать вид, что принимает все как милую шутку. Скорей бы вино доконало их, пусть заснут, свалятся под столы, а ветер задует свечи... Медведи ликовали.
Всё закончилось хорошо. Праздник кончился, гости разъехались, Биньомин возвращался домой, вытирая пучком травы запачканную скрипку.
Как объяснить эту историю? Что Всевышний хотел показать юноше, сурово бросив его в самую гущу панского веселья? Сынок, я не буду говорить за Биньомина, я скажу, что думаю сам. Это история о солнечном луче, перед которым раскрыли дверь, ведущую в темную комнату. Он забежал туда, а тут дверь захлопнули, и он умер в ловушке, оторванный от источника света. Луч без солнца умирает, каким бы ярким он ни был. Для нас такое солнце - это Тора, которую дал Творец.
Еврей может быть очень способным. Очень. Неважно кем - скрипачом, врачом, математиком. Это и почетно, и опасно. Опасность в том, что, выпустив Тору из рук, можно оказаться в ловушке.
В нашей истории паны были глупые. Время прошло, и паны стали умнее. Сперва они оглушат еврея хлопками и поздравлениями. Потом начинают осторожно примерять на него медвежью шкуру. Спрашивают, не жмет ли она. Восторгаются, как она ему к лицу. А потом, выбрав удобный час, бросают в бочку.
И он там плавает. Он и его дети. Дети уже родились там, они не знают, что есть другая жизнь. Им кажется, что главное счастье именно в этом: петь и плавать, глотая грязную воду. Хлопайте только, хлопайте!
Много счастливее был Биньомин, когда, прижимая мокрую скрипку, он возвращался к себе домой. Местечко ждало его - стайка родных домиков на чужой земле. Что он делал, когда пришел? Ел, спал или стоял в углу и, глотая слезы, молился? Странная еврейская судьба: рвем себя за бороду, прося Отца о помощи, досадуем, что нет ее, а потом вдруг видим, что она давно пришла. Может, не с той стороны. Может, не та, которую мы ждали. Но это хорошая, настоящая помощь.
Так тесно, так близко поставил Всевышний это рядом: панские похвалы и медвежью шкуру, что Биньомин сразу понял цену этим концертам. Он не стал великим скрипачом. Он сделался раввином в своем местечке. Если для этого нужны седые волосы в бороде, то они теперь у него были. Если от раввина требуется скромность, то как же мог он, помня о своем унижении, гордиться перед другим евреем?
Вот и вся история, сынок, и хорошо, что она наконец закончилась.
Из книги Странствия Боруха