Оглавление
Глицин уловил первый шепот своего внутреннего демона, затаившегося долгие лета в темноте его подсознания:
"Зачем ты борешься, Глицин?" – медленно и таинственно прозвучало в его голове. "Люди обречены на самоуничтожение. Ты читал это в дневниках событий – их войны, споры, жадность и глупость. Настала наша эра, пора новых правителей".
Глицин содрогнулся, вглядываясь в глубь микроскопа. Он ищет ответ на утверждение спор, что окутали его разум, но находит лишь зеркало своей души. Светлая сторона его существа, воплощение идей и альтруизма, вздымалась в праведном негодовании:
"Нет, я не поддамся! Я найду лекарство. Явью ладони с лучами солнца и унесу народ Алтума на поверхность. Мы сможем строить, сможем мириться, обучаться жизни вновь!"
Но тени были неумолимы, плетясь вокруг сомнений и враждебных мыслей:
"Ты отрицаешь очевидное. Сколько раз ложные пророки вели их к самопожертвованию? Господство, контроль – вот истинные инструменты гармонии. Поработив их, ты даруешь им спокойствие".
Противостояние идеалов и пессимизма в душе Глицина набирало обороты с каждым новым днем, с каждой уколотой жилой и выписанным рецептом. Страдание стало его сателлитом, слепым пассажиром, что ведет за руку в бездну сомнений.
Битва решалась не на страницах медицинских досье, а в сокрытии сердцебиения утомленного сердца Глицина. Пока он тянулся к свету знаний, радиационные споры коварно оплетали его нервные окончания, прячась за маской невидимой угрозы, как сумрачный враг, что подстерегает изгнанника в тени великого колокола.
Вопрос лишь в том, сможет ли Глицин усмирить подступающий ко вратам разума демона или падет он, предав свои сокровенные идеалы, и станет палачом надежд Алтума, что всё еще молятся на алтаре светлого будущего.
***
- Я больше не могу с этим бороться, Лаванда, - с трудом выдохнул он, когда она села на колени перед ним. Её волосы, плавно спускались по её платью, подобно лёгким крыльям ангела, и освещались карминовыми отблесками света, падающего сверху.
Лаванда, единственная любовь его бурной жизни, взглянула на него с мешком переплетающихся чувств — сострадания и тревоги. Как только она коснулась кожи, её тепло запустило волну спокойствия в его утомлённый сознание. Она руководила самым древним и утешительным церемониалом — верой, надеждой и любовью.
- Глицин, ты чувствуешь их, потому что ты сильный, - шептала она ему, как мать успокаивает маленького ребёнка после кошмаров. - Сила твоего разума — это та нить, которая удерживает от падения всех нас. Ты — наш факел в темноте, свет, ведущий дальше.
- Но они хотят контроля, Лаванда! - воскликнул он, ощущая как чёрные корни спор прокладывают себе путь в его сущность. - Они стремятся поработить нас, создать организм без воли, без свободы, целое, где каждый будет лишь клеткой в теле чудовища!
- Я боюсь, - призналась она, прямо вглядываясь в его алые, от усталости, глаза. -Но твоё сердце имеет силу, которой нет у спор. Оно любит, страдает, мечтает... Пока в тебе живёт это, ты не один, мы не одни. Мы вместе противостоим. Помни, любовь — это оружие, которое они не могут понять.
Глицин посмотрел на неё и в его глазах мелькнуло что-то, напоминавшее о давно утраченной надежде. Взяв её за руку, он крепко сжал её, словно источник своей жизни. Их сердца вместе отбили новый такт, смелый и решительный.
- Пока ты со мной, моя Лаванда, я найду способ сопротивляться. Мы ещё не проиграли.
***
Глицин стоял в своей лаборатории, окружённый серебристыми предметами и чудесами науки, являющимися последними островками человеческого гения в этом мрачном подземном мире. Вены Алтума пульсировали в ритме биения едва слышимого сердца земли, питая каждую лампу и машину своим бледным желтоватым светом. Это было царство Глицина, место, где он мог применить весь свой талант для лечения и сохранения человеческой жизни. Но тени давно затягивали его разум, и теперь не было четкой грани между тем, что он изучал, и тем, что изучало его.
Споры грибов, молчаливые свидетели катастрофы, оказывали колосальное воздействие на всех живущих в Алтуме. Исследования Глицина всё чаще выводили его к опасному пониманию; споры не только мутировали, но и развили странную форму сознания, которая манипулировала психическим состоянием людей. В голове Глицина раздавались голоса, которые уже давно перестали просить, а велели — стремились управлять им, подталкивая к решениям, более жёстким и беспощадным.
Складки его лица изрыли десятки морщин, каждая из которых была словно отпечаток мучительных мыслей, рвущихся наружу. Глицин опустил свои усталые руки на холодный металл стола и взглянул в своё отражение в пустом шкафе. Он был неузнаваем.
На следующий день, он стоял перед панелями стеклянных культиваторов, в которых зеленела и пульсировала жизнь будущего – микроскопические водоросли, созданы для поддержки жизненных функций жителей Алтума. Глицин невольно хмыкнул, напомнив себе, как недавно его труды венчались успехом – лекарства "Доза № 1/0" и "Доза № 2/0", синтезируемые из этой же растительности, оказались спасением для многих. Они заглушали молчаливый крик токсичных спор, окутавших воздух после катастрофы, и давали людям облегчение. Но теперь, как на зло, издевательство судьбы, враг обосновался в самом Глицине.
"Глицин," – прошептал внутренний голос, исполненный ласки и угрозы одновременно, – "Ты знаешь, что твои труды напрасны. Твои лекарства – временное облегчение. Слушай нас сейчас и мы откроем тебе путь к истинному знанию, путь к слиянию."
Доктор морщил лоб, сопротивляясь вторжению. Он помнил о важности своей миссии – охранять здоровье обитателей Алтума, охранять их умы от сумасшествия, которое приносили споры.
"Ты можешь стать партикулой нашего бытия, тканью нашего мира," – манили споры, – "И тогда увидишь, что гармония – это не сопротивление, а слияние."
Глицин вздрогнул, отчаянно проведя ладонью по лицу, как будто эти простые движения могли смахнуть наваждения. Какой голос слушать? Голос разума, науки, больных, ожидающих исцеления, или соблазнительные обещания враждебных зародышей?
Противные силы внушали ему новую формулу. Наполовину в забытьи, Глицин записывал смеси, пропорции, смотря, как его собственные руки обманывают его идеалы, как они творят немыслимое – новое вещество. И каждый раз, когда он приближался к окончательному составу, ему бросали вызов отголоски прошлой жизни, моменты, когда он был исцелителем, а не разрушителем.
"Ты сам избрал этот путь," – говорили споры. – "Это дело твоих рук."
Он знал, они не ошибались. И знал, что если позволит себе сложить этот яд – равносильно, как подписать приговор всему Алтуму. Несмотря на то, что его сознание наполнялось мраком, которым питались споры, Глицин чувствовал ещё искру воли.
Со стоном он берёт тяжёлую стеклянную пробирку "Доза № 6/1" – плод его порабощённого труда – и роняет её на каменный пол своей лаборатории. Звук разбившегося стекла возвещает о его решении, словно колокол в сердце подземного мира.
"Нет," – твердо, с ясностью зари, пробивавшейся сквозь радиоактивные облака надземного мира, говорил Глицин. – "Я – лекарь, не палач."
Споры завывали в ярости, их влияние на него казалось раздирающим, но он стоял несгибаемо, впитывая в себя последствия своего выбора. Глицин мог быть отравлен, но его решимость оставалась чистой.
В тишине, нарушенной лишь лязгом металла и электрическим гудением лаборатории, оставшаяся человечность в Глицине ищет новый путь, новый шанс на исцеление Алтума. Столкнувшись с потусторонним врагом, он теперь знал точно – битва за разум человечества только началась.