— Почему Вы выбрали профессию театрального режиссера?
Я с самого детства тяготела к режиссуре. Помню, на моих детских днях рождения мы делали небольшие сценки для взрослых, я всегда их “ставила” сама, если можно так сказать о тех невинных сценках. В моей голове всегда роилось куча идей, как можно что-то воплотить на сцене. В школе я тоже придумывала и ставила все сценки, которые мы делали на праздники. Писала сценарий, занималась “кастингом”, подбирала музыку и искала художественное воплощение. У моей мамы тоже есть режиссерское образование, поэтому я часто с ней советовалась, она также направляла меня в некотором смысле. Например, в 10 лет дала мне прочитать “Гамлета”. Я ничего не поняла, но была очень собой горда. В 15 лет я начала ходить по театрам, меня манил этот мир. Я услышала что-то про Виктюка и в первую очередь спросила ее, стоит ли туда идти. Она сказала, что конечно, что это великий режиссер. Я пришла на “Сон в летнюю ночь” и тогда в хорошем смысле сошла с ума, и это сладкое безумие продолжается и по сей день. Дальше я ходила на все его спектакли и каждый раз сходила с ума все больше и больше, понимала, что хочу именно в этот мир. Потом мне дали на одном из спектаклей флаер с приглашением в театральную студию при театре Виктюка. Я туда позвонила. И с тех пор началась моя театральная жизнь.
— Вы известны зрителю в качестве режиссера пластического спектакля. Вы действительно предпочитаете работать в этом жанре?
Я долго искала себя и свой жанр. Я попробовала очень многое, прежде чем прийти к тому, от чего действительно идут мурашки по телу. Благодаря папе и его увлечением живописью я довольно неплохо знаю живопись и скульптуру, и мне всегда хотелось оживить их на сцене. Как вы знаете, театр Виктюка сильно тяготеет к пластике, поэтому у нас было очень много телесных тренингов. Тело развивали постоянно. Учили тело мыслить раньше, чем сообразит мозг. Поэтому мне не очень близок психологический театр, хотя я бесконечно уважаю людей, которые занимаются этим. Первая моя работа в жанре пластического театра случилась через месяц после получения диплома ГИТИСа летом 2015 года. Получив диплом, я отправилась в Эстонию на постановку спектакля на открытом воздухе, куда меня пригласили исполнить пластическую роль Души Женщины-Волка, а также выступить в роли хореографа. Звучит все это очень странно, однако это было в моей жизни. Мы играли спектакль в лесу, на стогах сена, среди вкопанных в землю дверей. Палило солнце, кусались муравьи, в день премьеры, разумеется, был ливень. Я ела сено, измазывалась в грязи, работала босиком, валялась по земле. Поэтому я была в прямом смысле слова по уши в грязи к концу спектакля. Мы сыграли 10 спектаклей. Самый красивый спектакль был на рассвете, в 5 утра. Мы собирались в 3 часа ночи на площадке, было темно, холодно, сыро, вся трава была в росе, было немыслимо, что кто-то в такую рань придет смотреть спектакль. И тем не менее, именно в этот день было больше всего зрителей. Ко 2 акту начало вставать солнце, верхушки сосен накрыла позолота, оглушительно начали петь птицы. Это была настоящая мистерия! Стоя на стоге сена, измазанная в грязи, наблюдая за встающим солнцем, я поняла, что буду работать в этом жанре всю жизнь. А потом было несколько работ в пластических спектаклях в качестве танцовщицы. Это “Божественная комедия”, “Три сестры”, “Дом Бернарды Альбы”. Я набиралась опыта у других режиссеров, изучала их язык. Говорить со сцены текст мне становилось все сложнее и сложнее, выражать мысль телом - проще. А потом в августе 2021 года мне предложили поставить пластический спектакль со взрослыми ребятами из театральной студии. Это предложение сыграло ключевую роль в моем дальнейшем становлении. Я до сих пор очень благодарна Евгении Белошицкой, поверившей в меня и давшей этот толчок.
— Расскажите, пожалуйста, почему Вы решили ставить «Кровавую свадьбу» Ф.Г. Лорки? Чем Вас зацепила эта история?
Мы долго выбирали пьесу. Не всякая пьеса подойдет для постановки в пластическом театре. Важно, чтобы можно было “опустить” текст, то есть перевести его в пластику без урона для смысла. И чтобы при этом не потерялась художественная составляющая. Пьеса должна была быть с небольшим количеством действующих лиц, не очень длинная, с понятным сюжетом и ярким конфликтом, плюс мы подбирали под конкретную труппу и руководствовались их возможностями. Именно в этот период я танцевала в спектакле “Дом Бернарды Альбы” тоже по пьесе Лорки. Поэтому окольными путями вышла на “Кровавую свадьбу”. С первой же сцены поняла, что это то, что мы ищем. В ней яркий сюжет и конфликт, понятные персонажи, есть место мистике, которые так хорошо смотрятся в пластике. Лорка - прежде всего - поэт, и эта пьеса также поэтична. А я всегда тяготела именно к поэтичному, небытовому театру. Мне хотелось воплотить на сцене поэзию, оживить скульптуру, живопись. Плюс извечные темы - противостояние любви и ненависти, смерти и жизни. Забавно, что в моем дипломном спектакле “Дидона и Эней” (2015 год) для обострения конфликта все события происходят на свадьбе этих героев. И мой следующий спектакль (пока не раскрываю карт) тоже будет начинаться на свадьбе главных героев. Свадьба - как лейтмотив моей творческой жизни!
— По какому принципу Вы подбирали актеров, что в них было самое важное для Вас?
Для меня важно не только, чтобы актер был пластичным и обладал сильной актерской природой. Я очень чувствительна к энергетике, поэтому мне важно, чтобы с человеком было хорошо и уютно. Чтобы он горел общим делом, был честным и порядочным, пунктуальным и ответственным. Друзей я выбираю по тому же принципу. Мы все ищем единомышленников в этом мире, могу сказать, что мне это удалось. Мы - коллектив, один организм, плюс мы говорим со зрителями о самом сокровенном, очень важно, чтобы наше со-творчество проходило в теплой обстановке, потому что это всегда передается зрителю. Мне удалось создать свое пространство, атмосферу любви, а ведь только на почве любви растет настоящее искусство, поэзия и красота. Я очень благодарна моим ребятам за их вклад, отдачу, неравнодушие и каждый раз проживание нашей волшебной истории.
— Как проходили репетиции? Если ли у Вас свои уникальные режиссерские «фишки»? Как добиться от актера того, что нужно именно Вам?
Я стараюсь создать максимально комфортную обстановку на репетициях. Чтобы актеры приходили на них как на праздник, даже если это 10 утра. Я стараюсь отталкиваться от индивидуальности актера, а не просто впихивать его в рамки моего режиссерского решения. Например, когда в проект пришел Алишер (исполнитель роли Жениха), в этом персонаже очень многое поменялось. Алишер сам многое предлагал, задавал вопросы, у нас были иногда дискуссии до 2 часов ночи. Образ стал выпуклым, многогранным, вышел из рамок роли второго плана. Также я всегда исхожу из возможностей артиста, в том числе, его пластики и танцевального опыта. На мой взгляд, лучше заменить движение на более удобное для артиста, чем заставлять его делать то, что хочется мне. Я много и долго говорю с актерами об их персонаже, его бэкграунде, предлагаемых обстоятельствах. Мне хочется, чтобы он его увидел, прочувствовал, а затем и присвоил. Я очень чувствительна к фальши, не допускаю того, чтобы актеры “изображали”. Если не проживать каждый раз эмоции, то тогда зачем вообще заниматься актерской профессией? Мне важно, чтобы ребятам было хорошо, чтобы они не испытывали лишнего стресса. Ведь им выходить на сцену и творить красоту. Зритель всегда чувствует, если в труппе есть напряженность. Важно также держать коллектив. У Юрия Альшица в книге “Тренинг - forever” есть отличная глава про ансамбль в театре. Приведу его цитату: “Нужно научиться на сцене строить согласие, гармонию, “договор”, искать пути, которые бы объединяли людей, а не ставили их по разные стороны баррикад. Ансамбль в театре - ансамбль в жизни”. Я также стараюсь придерживаться этой идеи.
— Хотелось ли Вам когда-нибудь снять фильм?
Кино - чуть ли диаметрально противоположное театру искусство. И если актеры могут найти точки соприкосновения хотя бы в работе над ролью, то для режиссера - это совсем другая профессия. Мыслить мизансценами и мыслить кадрами - это совершенно разные вещи. Я с детства мыслю мизансценами из-за своей насмотренности живописью. Но я никогда не мыслила кадрами. Кино - также сложный процесс с точки зрения техники, нужно быть очень подкованным в этом, отдельно учиться. Я бесконечно преклоняюсь перед людьми, которые снимают кино, для которых это такая же большая страсть, как для меня - театр. Люди проводят целые месяца вместе, иногда в экспедициях, имеют 12-14-16 часовой рабочий день, мерзнут, сгорают под солнцем, исполняют трюки, снимают иногда ночью, иногда еще до петухов. Это, конечно, своего рода подвиг. Но для меня в кино главной потерей является отсутствие живого зрителя. Контакт со зрителем для меня - едва ли не главное счастье в жизни, это очень сильные ощущения. Понятно, что в кино есть съемочная группа, это тоже ведь зрители. Но они “свои”. В моей жизни был период, когда я снималась в короткометражках, есть даже эпизоды в двух полных метрах, но о том, чтобы снимать кино самой, - такой мысли никогда не было. Меня всегда манил театр, манит до сих пор и будет манить до гробовой доски. Пусть каждый в этом мире занимается своим делом - и мы сможем достичь гармонии!
— Как Вы относитесь к современной театральной режиссуре? Например, что Вы думаете о нецензурной лексике в театре?
Понятие современной режиссуры очень размыто. Режиссеры совершенно разные, и сложно обобщить и сказать о ней в целом. Здесь скорее можно говорить про отдельные имена режиссеров, чьи постановки попадают в мое сердце, и тех, которые вызывают недоумение. Но это лишь мое субъективное мнение, каждый режиссер найдет своего зрителя. Мне нравятся постановки поэтичные, возвышенные, красивые, с глубоким смыслом и интересными решениями. Это Крымов, Бутусов, Поповски, Эйфман, Холина, Землянский. Однако театральный язык Николая Коляды мне тоже очень нравится, хотя его сложно назвать поэтичным. По поводу вкраплений современности в спектакли - сегодня стали активно использовать проекцию и возможности мультимедиа, в частности, трансляцию крупных планов на экраны. Мне кажется это очень интересным, некоторые решения замечательно помогают восприятию действия. Например, в спектакле “Обыкновенное чудо” Ивана Поповски подвешенные декорации благодаря проекции меняют свой цвет с радужного на черно-белый, таким образом преображая радостный мир влюбленных в атмосферу депрессии и уныния, когда Принцесса при смерти. Иногда режиссеры перебарщивают с этим, мультимедиа выходит на первый план, и актеры теряются на этом фоне, пропадает жизнь. Это немного грустно.
По поводу нецензурной лексики на сцене - мне это неблизко. Ее и так полно на улице, так же, как пошлости, хамства, грязи. Я не совсем понимаю, зачем приходить в театр, чтобы увидеть там то же самое, что на улице? В чем тогда суть театра? Мне кажется, что зрители приходят в театр за тем, чтобы оказаться в каком-то другом измерении, другом пространстве, далеком от бытовухи и приземленности. А если театр не отличается от жизни, тогда полета в другое измерение не происходит. Безусловно, это не значит, что не надо говорить на острые актуальные темы, это вопрос формы подачи. Можно это сделать красиво и художественно, а можно “в лоб”. Я за первый вариант.
То же самое касается голого тела на сцене. Мне кажется, это довольно смелый жест, и он должен быть оправдан. Например, в спектакле “Ричард III” Коляды Ричард стоит спиной к зрителю абсолютно голый с живой змеей на шее, готовясь к сражению. Приглушенный синий свет и призраки, которые его окружают, создают совершенную магию и вызывают хороший театральный ужас. Это напоминает древний ритуал войнов перед битвой. Если бы он был одет, возможно, часть ужаса бы пропала. Считаю такое решение уникальным и совершенно оправданным. А если голое тело появляется просто для эпатажа, у меня это вызывает недоумение.
— Что для Вас важнее: коммерческий успех, всенародное признание или самовыражение?
Важно, когда зрители говорят, что не могли заснуть после спектакля. Важно, когда люди подходят с горящими глазами и говорят, что их зацепило в самое сердце, что они никогда не думали, что театр может так воздействовать. Важно, когда на спектакль приходят мои учителя и ученики, дают ценные советы и задают вопросы о самом сокровенном. Важно, когда мама говорит, что гордится мной. Важно, когда художник по свету выходит заплаканный после спектакля. Важно, когда мои ребята сияют. Все остальное - лишь производные. Все зависит от того, какую преследуешь цель. Моя цель - творить красоту и передавать любовь. Есть ли при этом коммерческий успех или признание, не столько важно. Самовыражение - тоже относительная вещь. Творчество - такая штука, что на каком-то этапе ты просто не можешь не делать этого. Тебе это необходимо как воздух. Создавать и передавать дальше. Разве мы можем сказать, что самовыражаемся, когда дышим?
— С какими мыслями должен уйти зритель из театра, увидев Вашу постановку?
Я не хочу разжевывать основную идею, лучше прийти на спектакль и самому увидеть, самому докопаться до главной мысли. Могу только сказать, что мне бы хотелось, чтобы зритель ушел с трогательным ощущением того, что нам дано очень мало времени, и что нельзя это время тратить на то, что не вызывает у тебя любви. Нужно заниматься тем, что любишь, быть с тем, кого ты любишь. Даже если весь мир против и если этой любви суждено продлиться всего несколько часов, как у героев “Кровавой свадьбы”. Меня очень зацепила фраза в пьесе: “Лучше истечь кровью и умереть, чем жить с гнилой кровью”. Я от нее отталкивалась, когда сочиняла спектакль. Не надо бояться рисковать ради любви, даже если знаешь, что обречен на гибель. Лучше мгновение любви и смерть, чем 100 лет одиночества без любви. Вспомнилась фраза из “Обыкновенного чуда”: “Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придёт конец. Слава безумцам, которые живут себе, как будто бы они бессмертны”. Если зритель после спектакля вспомнит эту фразу, я буду счастлива!
