Глава 41. Лодочная наука
После недолгой встречи с Линтангом я стал другим человеком, воодушевлённым по-новому. Да и сам мой дух отличался от того, что был у меня неделей ранее. К этому духу примешивался рационализм. Слова Линтанга: «Поставь себя на место учёного» отдавались эхом в моей голове. Именно в этих словах заключалась мораль моего нового плана строительства лодки.
И первое, что я сделал, это отправился в Танджонг Пандан, где зашёл в интернет-кафе и отправил по электронной почте письмо Араю, чтобы тот нашёл и прислал мне книги по строительству и дизайну лодок. Я собрал данные гидродинамики, геометрии, столярного дела и навигации, которые получил у экипажа танкера, пришвартовавшегося к пристани Оливир. Я не спал до самого утра, но не из-за фантазий, как раньше, а из-за нового мышления: что все возможности строительства лодки можно просчитать рационально, и эти расчёты дали мне окончательный вывод, что я могу это сделать.
Читая, я стал постоянно вникать в науку о лодках. Теперь моя комната заполнилась большими листами бумаги с чертежами схемы лодки. Чем глубже я погружался в занятия, тем интереснее для меня становилась эта судостроительная наука, и чем больше я понимал, тем больше восхищался Мапанги. Он никогда не изучал математику и даже не умел читать, но его интуиция вела его к геометрическим формулам построения лодки, которые на самом деле были очень сложными.
Позже я понял, что вся конструкция лодки является следствием пирамидальной формы – своего рода колёс автомобиля, а шпангоуты были теми рёбрами, которые составляют каркас лодки. Традиционные изготовители лодок называют их слоновыми бивнями, так как они и впрямь напоминают бивни слона. Роль этих шпангоутов сводится к поддержке всей конструкции лодки как с помощью плеча. Продолжая читать и проектировать, я обнаружил одно важное положение: устойчивость лодки и её скорость взаимодействуют друг с другом, по сути, в виде компромисса. Это значит, что, если лодка устойчива, она как правило, не пригодна к быстрому движению, иными словами, она не будет мчаться, и наоборот, пригодная лодка склонна к бортовой качке, возникающей на расстоянии между штевнем на носу и штевнем на корме в поперечнике киля, начиная с того момента, когда каждая из досок обшивки с внешней стороны штевней начинает изгибаться. Такова самая основная теория построения лодки, и такова суть лодочной науки на бумаге.
Я только не понимаю самую подходящую меру между размерами проёмов по центру, и в тот момент, когда доски обшивки начинают гнуться в обе стороны между двумя штевнями. Если ошибиться в этих расчётах, последствия могут быть фатальными. При первом же спуске на воду лодка может стать просто мёртвым грузом и двигаться не будет. Или ещё хуже того: перевернётся и затонет. По-моему, я должен сделать лодку, которую можно будет гнать так быстро, насколько это возможно, ибо самой большой трудностью в экспедиции на Батуан будет столкнуться с преследованием пиратскими лодками в Малаккском проливе.
Наука о лодках и впрямь удивительна. Я обнаружил этот риск только во время изучения конструкции лодки. Никогда раньше мне не приходила в голову мысль о ставке строителей лодок на свою самооценку в тот момент, когда лодка впервые целует поверхность воды.
Удивительно: люди из окрестностей Булукумбы, эти мастера по строительству лодок, вроде Мапанги, могут сразу определить, будет лодка дрейфовать или тормозить, просто взглянув на кривизну киля и штевней.
Я съёживаюсь при мысли о таком риске. Многомесячный тяжёлый труд пропадёт всего за несколько секунд, когда лодку бросят на воду, и она пойдёт ко дну как камень, ещё до того, как на ней кто-нибудь успеет прокатиться. Как будет жаль, если это случится в тот день, когда я спущу лодку на воду. Эксьен и его братия будут смеяться, пока не надорвут животы, а потом отпразднуют выигрышные ставки. Я даже представил своё прозвище, которым меня наградят до конца жизни, например, Икал-штевень или Икал-бортовая качка. Куда мне скрыться от позора?
Нет, это невозможно, не бывать такому, и единственный способ свести риск к минимуму, это как можно лучше и больше овладеть наукой конструирования лодок.
Но проблема в том, что непросто определить точный размер центрального проёма штевней. Благодаря Линтангу – моему Исааку Ньютону – мне не о чем беспокоиться. Сегодня днём он снова причалит к пристани.
Он стоял посреди палубы и улыбался мне, собираясь пришвартоваться. Самец макаки вертелся у его ног. Он наверняка знал, что на этот раз у меня уже готова концепция.
Я объяснил Линтангу свой проект, а также трудности, с которыми столкнусь. Он внимательно слушал.
- Парень, твоя проблема решается путём эксперимента.
Если страстью Махара были мистика и оккультизм, то страстью Линтанга было экспериментирование. Без всяких капризов Линтанг предложил мне залезть в одну из лодок. Он взял секундомер, затем поставил мотор мощностью сорок лошадиных сил на оптимальную скорость из-под моста на реке Линганг до устья, и лодка пошла так же быстро, как скоростной катер. От громкого шлепка по носу лодки, раскинувшейся на поверхности воды, у меня всё заклокотало в груди. Линтанг готовил таблицу на листе бумаги. Он попросил меня записывать время, за которое лодка преодолеет в рывке первые сто метров, а также общее время, за которое она пройдёт заранее определённое нами расстояние. После первой лодки мы повторили такой же эксперимент на второй и третьей лодках Линтанга. Максимальная скорость, которую может развить эта лодка, составляет примерно двадцать два узла, что означает двадцать две морских мили в час или около сорока километров в час. После эксперимента Линтанг отвёл меня во двор начальника порта и объяснил мне, что имел в виду, с помощью ветки на земле, прямо как раньше, когда он учил меня математике.
Видимо, у Линтанга уже имелись данные об амплитуде искривления досок на каждом из штевней на всех трёх лодках. Затем он соединил записи наших экспериментов с размером штевней каждой лодки. Целью расчёта рывка на первые сто метров было то, чтобы он смог применить правила дифференциации. Линтанг исследовал математические формулы на земле. Часть из них мне не понятна. Менее чем за пятнадцать минут у Линтанга было готово решение, изумившее меня.
Решение это заключалось в том, что он смог найти формулу чувствительности амплитуды между штевнями по отношению к скорости лодки благодаря поразительной логике и точности. Например, если амплитуда между штевнями будет расширена на десять сантиметров с каждой стороны, это будет способствовать увеличению скорости лодки до пяти узлов. Всё это великолепие он объяснил просто и спокойно, будто на основе данных из старой упаковки табака, как владелец кафе рассчитывает долг клиента. Затем он провозгласил свой довод, – возможно, как когда-то Ньютон прославлял свои «Начала»:
- Амплитуда между штевнями определяет, насколько борт лодки погрузится в воду. Если амплитуда широкая, то это означает, что у лодки большой трюм, и она будет идти устойчиво, но медленно. Если же амплитуда маленькая, корпус лодки будет тонким, и она помчится быстрее. Теперь всё зависит от твоего решения.
- Я хочу быструю лодку. Какой должен быть её точный размер, чтобы скорость лодки позволяла ей оставаться в границах безопасного?
Линтанг снова занялся своими формулами на земле.
- Длина твоей лодки должна быть ровно одиннадцать метров, её вес не должен превышать три тонны, длина дуги борта от переднего штевня – четыре целых сорок три сотых метра, от заднего штевня – три целых девяносто один сотый метра. Проём трюма не должен превышать метра и семидесяти двух сотых метра. Высота бортов – метр восемьдесят шесть сотых метра. Двойной мотор должен иметь мощность сорок лошадиных сил. При таких мерках и спокойном южном ветре твоя лодка сможет развить скорость до тридцати пяти узлов, парень. Я имею в виду лодку «Астероид»!
Линтанг дал мне решение с точностью до сантиметра. Я разинул рот.
Глава 42. Священный столб
Я не мог скрыть своей радости, получив поддержку старых друзей. Возможно, до их ушей дошли известия о том инциденте, когда Эксьен и его шайка оскорбили меня в кафе «Разве ты больше не помнишь?» С давних пор Эксьен и его люди были непримиримыми врагами Societeit.
- На этот раз, – сказал Махар спокойно, – эти клеветники получат по заслугам!
Услышав о том, что меня теперь поддерживают члены «Отряда радуги» и Societeit, Эксьен немедленно сомкнул ряды. Это заставило его задуматься о том, что я провёл линию вражды с ним и его группой. Посредством своей обширной сети он немедленно стал подстрекать шпаклёвщиков, дровосеков, кузнецов, дубильщиков древесины эвкалипта и даже людей в капюшонах ни в коем случае не облегчать мне задачу строительства лодки. Вот уж действительно грубо.
Но мне не о чем было беспокоиться. Благодаря стоящими за мной «Отряду радуги» и Societeit, я знал, что теперь у меня действительно сильная команда. Теперь я снова видел, как моя воображаемая лодка, затонувшая несколько часов назад, величественно плывёт, пересекая океан в моей голове.
Сегодня днём мы пообещали друг другу встретиться в нашей старой школе – начальной школе «Отряда радуги» Мухаммадийя, чтобы составить план действий. Подойдя к краю школьного поля, мы были поражены, увидев, что всё оно заросло сорной травой. Она выросла на плодородной почве, и достигала нам по колено, колышась на ветру. То был печальный день. Так странно: в Западном Белитонге, должно быть, шёл дождь, так как по краю неба на юге острова свернулась кольцом яркая радуга из всех семи цветов. Она выходила из устья реки Самбар и ныряла в лес, поросший пандановыми деревьями, будто приветствуя таким образом наше возвращение в склад для копры, превращённый в школу.
Никого и ничего, кроме целого моря сорняков и нашей школы, приютившейся на краю поля. Заплесневелая, старая и одинокая. Рядом со школой стояло одно только дерево – фелициум, которое с давних пор росло там, укрывая нас своей тенью и позволяя садиться на его ветви-руки. Когда дует ветер, кажется, что и эта ветхая школа, и фелициум раскачиваются под ритм жёлтой осоки.
Некоторые части школьной крыши рухнули; по земле разбросаны щепки черепицы, из множества досок обшивки стен торчат гвозди. Длинная балка её конька сломалась, а подбирающие крышу, вкопанные в землю столбы еле-еле держались. Однако звонок всё ещё висел на месте. Флагшток также по-прежнему твёрдо стоял, а единственный предмет, указывающий на то, что данное здание – школа, ещё был прикреплён к северной его стене: горделивая табличка, хоть она и была кривой и покрытой мхом. Надпись на той табличке посреди струй света восходящего солнца ещё была различима: «Начальная школа Мухаммадийя», а над ней шла строка благочестивого повеления: Amar Makruf Nahi Mungkar*.
Состояние нашей школы сейчас и впрямь навевает грусть. Раньше она боролась со временем, теперь же совсем обезлюдела и тихо стоит в одиночестве. Мы ошеломлённо взялись за руки. Никто не говорил, ибо нас увлёк голос Бу Муслимы, идущий из того класса, громкий смех, плач, строки стихов и разучиваемые нами когда-то диалоги из пьесы. Затем прозвучал тоненький голосок Линтанга, исполняющего песню «Тебе, моя страна», ради исполнения которой он смело крутил педали велосипеда, преодолев сорок километров от своего дома на берегу моря до школы. И хотя в том классе он и фальшивил, он пел от всей души.
Мы вместе стали пробираться через осоку к нашему классу. Классные парты были по-прежнему такими же, как и раньше, и я удивился, вспоминая, как мы все вместе выходили отсюда, словно скот. Главный столб в нашей школе, принесённый сюда ещё её основателями, – деревянный, который сможет обхватить только взрослый человек, всё ещё прочно держится на своём месте. Он покрыт царапинами от перочинного ножа – зарубками по росту каждого из нас, который мы измеряли, проводя линию по самой макушке. Первая линия была сделана в первом классе начальной школы: Харун – 150 сантиметров, Трапани – 110 сантиметров, Сахара – 105 сантиметров, А Кьонг – 105 сантиметров, Кучай – 103 сантиметра, Самсон – 102 сантиметра, Махар – 100 сантиметра, Линтанг – 97 сантиметра, Икал – 94 сантиметра, и Шахдан – 90 сантиметров.
* Amar Makruf Nahi Mungkar (араб.) – «Повелевай одобряемое, сторонись порицаемого».
Мы также прочертили линию в то время, когда нам сделали обрезание. Второй класс: рост Харуна подскочил до 157 сантиметров, так как ему сделали тогда обрезание. Во второй группе отметок роста, сделанных во втором классе средней школы, было одиннадцать царапин, по-прежнему хорошо различимых. В самом верху – Харун – 168 сантиметров, затем Фло – 160 сантиметров, Трапани – 159 сантиметров, Сахара – 159 сантиметров, А Кьонг – 158 сантиметров, Кучай – 157 сантиметров, Самсон – 156 сантиметров, Махар – 155 сантиметров, и три нижние линии – это Линтанг – 149 сантиметров, Икал – 147 сантиметров и Шахдан – 144 сантиметров. Когда мы учились в средней школе, то также провели границу для тех, кто желает тайком проникнуть в кинотеатр Wisma Ria, предназначенный специально для детей богачей из Государственной Оловянной Компании. Мы прорвались через охрану и смотрели фильм с обратной стороны экрана, где всё изображение было перевёрнутым. Граница минимального роста для проникновения в кинотеатр тайком составляла 145 сантиметров, так что Шахдан так и не смог принять в этом участия.
Однако годом позже, когда мы уже были в третьем классе, самой высокой линией была отметка роста Харуна – 167 сантиметров, затем Фло – 165 сантиметров, Трапани – 164 сантиметра, Сахара – 163 сантиметра, А Кьонг – 160 сантиметров, Кучай – 160 сантиметров, Кучай – 159 сантиметров, Махар – 159 сантиметров, Икал – 144 сантиметров и Шахдан – 144 сантиметров. Там больше не было линии с отметкой роста Линтанга, потому что в тот день, когда мы измеряли свой рост, Линтанг был вынужден бросить школу. И вот сейчас мы ошеломлённо стояли перед этой балкой, не в состоянии сдержать слёзы, видя отсутствие отметины Линтанга среди последних линий, измеряющих наш рост, на этом столбе. Самсон, Сахара и Харун всхлипывали, обнимая Линтанга за плечи. Глаза Линтанга блестели от слёз. Насколько же мучительным был для нас тот день расставания! Это печальный день был ясно отмечен на священном столбе, символизируя твёрдость нашей борьбы за образование. Печаль того дня никогда не исцелит время, сколько бы его ни прошло.
Глава 43. Так же, как раньше
Мы раскрыли окно с поржавевшей щеколдой. Послеполуденное оранжевое солнце, проглядывающее меж листьев филициума, ставшего высоким и тенистым, ворвалось в класс. Сначала медленно, а затем всё ближе и громче стал доноситься до нас звук: кут кут кут. А, это же птица – красноголовый бородастик. Ровно в четыре часа дня пара этих птиц исполняет миссию доброй воли: наведываются к личинкам гусениц, спрятанным в коре филициума. С давних пор у них одно и то же расписание.
Этот кут кут кут немедленно разбудил остальных живых существ, созывая их к полднику. И к нашему удивлению, из щелей дырявых стен школы вылетела стайка славок и тут же рассеялась. Они нападали на цветочную пыльцу, садясь на низкорастущие стебли молодых тыкв, подпрыгивали, свистели, а потом завыли, прогоняя стаю рисовок, которые, по правде говоря, охотились на стрекоз-любительниц нектара из цветов граната. Но славки всё ещё не были довольны: рисовки-то крупнее, и их не так легко прогнать. Но ещё больше их беспокоило присутствие нескольких десятков нектарниц, обычных и радужных яванских воробьёв, пятнистых крокий, и, что самое неприятное, буйволовых скворцов. Эти толстые птицы могут напасть на них, прикоснуться и испражниться, когда им заблагорассудится, да при этом ещё и покачиваться. Все они щебетали и пронзительно кричали. Удивительно, но на площадке, которая до того была безмолвной, внезапно поднялся галдёж. Прямо так же, как раньше, когда мы учились в начальной школе. Детёныши серых тупаев также просыпались после дневного сна и проворно прыгали между виноградных лоз, которым мы никогда не давали виться слишком далеко, ибо они привлекали мохнатых гусениц. Сейчас же эти виноградные лозы пробивались сквозь рухнувшую опору, затем ползли через край водосточного жёлоба к ветвям филициума.
Мгновение спустя, уж не знаю, откуда, наружу вырвалась сотня махавших крылышками пчёл, которые гулом закружились вокруг монстеры, нолины, фиалок, астр, молуккского тунга и гибискуса, которые разрослись в ширь и в высоту, ибо за ними некому было ухаживать. Скамеечки, на которых прежде стояли цветочные горшки, треснули, а горшки – разбились и рассыпались, но сами цветы выжили. Тем временем, где-то на вершине высокого дерева момордика своими острыми глазками за нами следил попугай – малайский серендак, что как красавица-акробатка, выполняющая в цирке трюки на трапеции, поджидал подходящего момента для манёвра к листьям филициума, чтобы сорвать молодые плоды.
Двор был оживлён радостным пением сотен птиц. Мы выбежали на школьную площадку, где были ошеломлены приветственным оркестром наших старых знакомых: птиц, стрекоз и пчёл. Уже десяток лет, как мы оставили эту школу, но они никуда не делись. Поколение за поколением они веселились вокруг филициума и нашей школы. И последним, что также составляло красоту послеполуденного времени, была целая россыпь нескольких семейств прекрасных бабочек нимфалид, которые изящно расселись на листьях линарии, словно сказочные гурии, спускающиеся в озеро. Это было неописуемо красиво.
Постепенно все эти стаи животных вернулись обратно в саванну, чтобы уснуть там, покачиваясь на ветвях кустарников. Мы же уселись на торчащие корни филициума, как раньше. Как же приятно было сидеть там с верными друзьями, впервые воссоединившись после десятка лет разлуки. Простое и душевное воссоединение, ибо тут не было никаких хвастливых выступлений с кафедры, демонстрации достигнутых достижений и того, чего отчаянно хотелось достигнуть. Мы собрались не ради проведения общественной лотереи, выступления в защиту чего-либо, развития сети полезных контактов, обмена визитками или создания фонда. Мы просто собрались здесь, обмениваясь историями о своей жизни и подбадривая друг друга.
Мы вновь были едины, чтобы услышать голоса нашего детства в волшебстве стай птиц, роев пчёл, опавших листьев старого филициума, божьих коровок, хлопанье крыльев стрекоз и визге тупай. На стволе филициума всё ещё различимы наши имена и клятвы верности, вырезанные нами перочинным ножом.
Потом я кое-что вспомнил. Шагнув к северной стороне филициума, к каменной скамейке рядом с кабинетом директора школы, я вспомнил, что когда-то вырыл там ямку. О ней никому не было известно. В той ямке я хранил самые заветные свои вещи. После окончания школы я зарыл яму, посадил на неё сорную траву и отметил её комками глины. Сейчас я раскопал ту ямку. В груди моей всё заколотилось при виде того, что на дне ямки всё ещё были спрятаны куски брезента, которые я аккуратно сложил. Я медленно развернул брезент, так, как будто открывал тайную карту места, где спрятаны сокровища. И вот брезент был снят, и те заветные предметы всё ещё были там, в целости и сохранности! Я был поражён. Этими заветными предметами были несколько палочек мела Бу Муслимы, которые я специально спрятал, чтобы меня послали купить мела в магазине «Свет Надежды», и таким образом, снова встретить вторую половинку своего сердца – А Линг.
Глава 44. Он ищет бога
Махар почти такой же, как Трапани. Когда он сидел где-то, то выглядел так, будто его тут сейчас нет, и он находится в другом месте, а когда говорил о чём-то, было совершенно ясно, что думает он не о другом. Он теряется во времени и пространстве. Чем более взрослым он становится, тем был безумнее, тем больше заблуждался. И что ещё хуже: он экономил слова. Как он сказал, это делается ради усвоения оккультных наук, которым он следует. По его мнению, он взял пример с Тук Баян Тула, который занимался этим в молодости. Махар попытался идти по стопам Тука, объекта своего почитания. И хотя Тук разочаровал его, когда тот учился в третьем классе средней школы, он до сих пор преклонялся перед ним. Махар хотел стать святым – это его план А, и с тех пор ничего не изменилось.
Бесчисленное количество людей предостерегали Махара держаться подальше от идолопоклонства, ибо это – самый главный запрет в исламе, но он не сдвинулся ни на шаг, постоянно говоря, что он ищет бога. Нередко презрение людей к Махару бывало очень сильным, однако Махар считал это просто непроверенными слухами.
Но что бы ни думали люди о Махаре, большинство мнений которых является искажённым, я никогда не смотрел на него так же, как большинство людей. Он по-прежнему мой любимый друг, потому что, если взглянуть на его пальцы и ногти, порезанные острыми зубцами скребка, так как прежде он вынужденно трудился в бакалейном магазине, где измельчал мякоть кокоса, чтобы содержать своих больных родителей, любой будет готов смотреть на Махара по-другому. Кончики его пальцев до сих пор деформированы. Когда я смотрю на пальцы своего друга, мне хочется обнять его. Хоть Махара и подвергали остракизму мечеть и общество, он не стал колебаться и решил уехать из родительского дома и построить дом самому посреди поля, на краю деревни. Дом Махара напоминал людям об изгнании нечистой силы, проникшей в тело женщины в фильме «Изгоняющий дьявола», от которого волосы вставали дыбом. И автоматически туда же, в его дом, переместилось место собраний Societeit de Limpai, бывшее раньше в районе рыбного рынка. Члены общества Societeit очень гордились своим новым местом собраний, ведь там они вольны были свободно планировать новые безумные авантюры. А Махар сказал мне, что он уверен в том, что когда-нибудь режиссёр из Джакарты воспользуется его домом для съёмок фильма о дальнейших действиях дьявола.
Сегодня днём я обещал Махару встретиться в кафе «Разве ты больше не помнишь?», но он опоздал. Поджидая Махара, я смеялся про себя, глядя на то, как Лао Ми ссорится со своим вечным врагом со времён детства – Мунавиром Дурные Вести. Каждый раз, когда тот покупал пирог хок ло пан, Мунавиру, должно быть, хотелось потешиться над Лао Ми. На этот раз ему захотелось купить три пирога.
- И этого довольно, остальное – для других! – в этом весь Лао Ми.
Он не готовил больше двадцати пирогов в день, и любому покупателю можно было купить не больше двух. Он закрывал тележку по собственному усмотрению, пусть даже очередь была ещё длинной, и также произвольно сердился на клиентов. О его высокомерии было известно повсюду. Однако его все уважали, ибо он великолепно готовил хок ло пан. Вы только взгляните, как он смазывает медную формочку, которой уже не один десяток лет, маргарином, и посыпает её аккуратно нарезанными квадратиком орехами. Смесь из муки, сахара и маргарина, дозировка которых хранится в тайне, является священным секретом целых четырёх поколений. Никто не мог этого повторить. Если вам доведётся отведать его хок ло пана, то вы, как и любой другой человек, сразу же забудете о его высокомерии. Лао Ми и Мапанги-строитель лодок – настоящие мастера, добившиеся в своей работе вершин искусства.
После развлечений вокруг тележки с хок ло паном Лао Ми я наслаждался набегающими как волны ритмами Малаккского полуострова, исходившими из скрипки Нурмалы на углу улицы рядом с кафе. Каждую среду утром и в субботу днём, когда в кафе было полно посетителей, эта дочь Мак Чик Марьям Карповой стояла на углу перекрёстка трёх дорог и играла на своей скрипке.
Прибыл А Кьонг. По-видимому, это уже вошло в привычку у Махара давать кому-либо обещание встретиться, но первым на встречу всегда приходил А Кьонг, чтобы понаблюдать за ситуацией и подготовить своему боссу всё, что тому может потребоваться.
- Я теперь секретарь Societeit, – гордо сказал он и щёлкнул пальцем официанту, чтобы тот приготовил кофе ему и его боссу. Когда он упомянул про босса, официант почтительно кивнул, поняв, что кофе предназначалось для Махара: полчашки кофейной гущи без всякого сахара.
Таким образом, А Кьонг занял мою прежнюю должность. Я изо всех сил пытался сдержать смех. А Кьонг с лицом – почти безбровым, похожим на консервную банку с креветочными чипсами, – думал, что тут нет ничего смешного. Всё, что связано так или иначе с Махаром или Societeit, было для него очень важно. Иногда самой эффективной техникой реагировать на сумасшедших – это вести себя так же, как сумасшедший, и потому я спросил его:
- Почему бы тебе не стать постоянным членом?
- Условия для этого, по правде говоря, тяжёлые, парень: если бы то был один только сорокадневный пост, я бы выдержал. Но я не могу выдержать последнее испытание.
- Какое такое последнее испытание?
- Последнее испытание состоит в том, что голову бреют наголо, а она должна быть достаточно крепкой, чтобы выдержать, когда на макушку сядут три осы. Когда на меня села вторая оса, я потерял сознание.
Я смог только озабоченно покачать головой, до полусмерти желая расхохотаться. Щекочущий смех и изумление в смеси с волнением ударили меня в диафрагму. То, как А Кьонг рассказывал это, его невинные круглые глаза и пухлые колышущиеся щёки, делали ситуацию ещё более невыносимой. Но опять же, он был очень серьёзен.
- Но всё в порядке, Кал: мастер Махар даст мне ещё один шанс.
А Кьонг произнёс слова «мастер Махар» с таким восхищением и экспрессией: мол, на этот раз он точно не одержит поражения и готов отдать свою лысую голову на растерзание пятнадцати осам, и насколько же мудр его «святой мастер Махар», готовый дать ему ещё один шанс.
А Кьонг ощущал себя учеником, которого выделяет мастер, ибо он действительно уважал и любил своего босса. Пришёл Махар, которого мы долго ждали. Увидев его, А Кьонг быстро встал и подставил своему боссу табурет. Махар спокойно сел и принялся скручивать табак, на упаковке которого было слово «Warning», с помощью листка белой бумаги, затем зажёг его и выпустил на меня клубок дыма. Я закашлялся и тут же принялся обсуждать с Махаром главную проблему, а именно: какой подход выбрать к Тук Баян Тула. В этом вопросе я старался быть рационалистом, ибо собранная мной информация указывала на то, что Тук более-менее был вовлечён в тот инцидент с плавающими по воде трупами. Бесполезно будет с таким трудом строить лодку, если не сможешь проплыть пролив Каримата, которым завладел Тук. Махар кивнул.
- Не беспокойся, парень. У меня уже есть план, как подступиться к Туку.
Я настаивал, чтобы Махар рассказал мне об этом плане.
- Нет, парень, это опасно. Узнаешь позже.
А Кьонг со своим ужасным лицом-«консервной банкой» гордо ухмыльнулся. Между тем, у Нурми был безмятежный день. Она улыбалась всякий раз, как загипнотизированный её игрой прохожий бросал монетку в футляр для скрипки. Нурми, дочь Мак Чик Марьям, ставшая уже взрослой и красивой девушкой, не ходила больше в школу, ибо ей нечем было платить за неё. Когда она исполняла песню «Рай под ногами матери», любой приходил в восторг, услышав крик струн скрипки Нурми.
Глава 44. План B
Я посмотрел на Харуна: он постарел, но его улыбка всё такая же, как тогда, в первый день учёбы в школе, когда он спас нас. Если бы тем утром Харун не явился, возможно, «Отряда радуги» так никогда бы и не было. У Харуна всё та же история, что и раньше: он рассказывает о своей кошке с тремя полосками, которая несколько раз рожала по три котёнка, всех тоже трёхполосных. Но теперь есть кое-что новенькое:
- Я только что узнал – три года назад – серьёзно начал он, – оказывается, моя кошка – третья жена кота, который женился три раза!
Мы кивнули в знак уважения к рассказу Харуна. Всё остальное, что мы узнали о нём, – повседневные дела: он каждую пятницу в три часа пополудни садился на свой велосипед и ехал навестить Трапани, с которым болтал до заката. Не знаю, о чём они беседовали. Эти визиты Харун совершал каждую неделю, в одно и то же время, без изменений, несмотря на проливной дождь и грозу. И так повторялось годами.
Что касается самого Трапани, то он молчал на тысяче языков. Он всегда казался человеком, не находящимся там, где был в данный момент. Прежнего красавчика больше не было. Всё в нём угасло. Его психическое здоровье резко ухудшилось. Он был холоден, как лёд, а глаза его – пустые, как небо. Его давнишняя мечта – стать учителем, чтобы работать в отдалённых местах – испарилась. Он по-прежнему жил со своей матерью, и их очень трудно разлучить.
А Кьонг тоже оставил свою мечту стать капитаном корабля, а это значит, что он утратил шанс спрятать свою крупную голову, похожую на консервную банку, под капитанской фуражкой. Попутно он занялся предпринимательством и остановился на плане Б в своей жизни: открыл кафе на рыбном рынке. У него сто пятьдесят постоянных клиентов, и, что удивительно, он запомнил нужное количество кофе, сахара и молока для всех пятидесяти чашек. Он с начальной школы желал стать Трапани.
Единственные, кому удалось достичь успеха и реализовать свой план А, были Самсон, Кучай, Харун и Махар. Простая мечта Самсона – стать контролёром и проверять билеты в кинотеатре – в конце концов сбылась. А Кучай, хоть с самого начала всей душой упорно стремился стать политиком, всё ещё пытается добиться этого. Харун также остался верен своего плану А. Его стремления ни на йоту не изменились.
Фло и Сахара остепенились и были счастливы с мужем и детьми. Сахара, план А которой состоял в том, чтобы стать защитницей прав женщин, ныне была занята тем, что защищала каждый шаг своих сыновей, крутившихся, как волчки.
У Линтанга была своя история. В последний раз, когда я встречался с ним, он был водителем грузовика, застрявшего в насыпи на берегу реки. Но теперь судьба повернулась лицом к нему. Вместе с семьёй он перебрался не небольшой остров, где они посадили тысячи кокосовых пальм и открыли завод по переработке копры. И теперь Линтанг заведовал копрой, а заодно стал опытным дрессировщиком макак, собирающих кокосы. В сопровождении нескольких таких макак он раз в две недели наведывался на родной остров – Белитонг, везя три лодки, полные копры. Но для меня он по-прежнему математик, мой Исаак Ньютон.
И наконец, Махар. Никогда не хватает места, чтобы рассказать о нём. Он сидел в одиночестве на выступающем корне – на том же месте, что и прежде. Он молчал, одетый во всё черное. В голове его скапливалось безумие. Неподалёку с выражением благоговения сидел его преданный слуга-оруженосец – А Кьонг, который поглядывал на нас так, словно желал спросить: «Вот у вас, штатских, какая у вас настоящая проблема? Если бы все свои проблемы предоставили святому Махару, то всё определённо было бы в норме!»
Я как всегда был счастлив находиться среди этих необыкновенных людей. Я больше всего благодарю бога в своей жизни за детство, проведённое с ними. В условиях всеобщих лишений мы солидарно боролись за образование. Именно они сделали меня таким, какой я есть сейчас. И я рад, что все члены «Отряда радуги» нашли себя и свою любовь. Все, кроме меня. Удивительно: они никуда не ездили, никогда не покидали этот край земли на отдалённом острове, однако нашли всё, что искали. В то время как я, который пересёк океан и повидал чужие континенты и страны, но не нашёл ничего, и даже свою любимую, и это было действительно грустно.
Глава 45. Те, кто не читает Коран - хулиганы
Объединение с «Отрядом радуги» и Societeit снова изменили всю суть моего плана. Моё воодушевление по поводу строительства лодку воспарило до небес. Столько новых событий за столь короткое время, и так много предложений и идей! На самом деле, я даже забыл о своей зубной боли. Однако поразмыслив надо всем хорошенько, я осознал, что мой прогресс заключался в одном только энтузиазме. Всю ночь я рассматривал в своей влажной комнате фотографию лодки Мапанги под разным углом. Всякий раз, как я засыпал, что давалось мне с большим трудом, я видел ту лодку, а проснувшись по утру, первое, что я видел, это опять-таки та лодка. Это и радовало, и одновременно мучило. Дабы защитить своё достоинство перед односельчанами, и особенно перед Эксьеном и его бандой, я был полон решимости построить лодку самостоятельно. Кроме того: разве я не обещал сделать её своими руками? «Отряд радуги» может помочь мне, когда позже потребуется установить некоторые её части, которые одному человеку не под силу. Линтанг подсобит своими техническими идеями, когда его лодка с копрой пришвартуется к пристани. Махар и Societeit приложат руку, когда я буду готов отправиться в путь. Насколько же совершенным был мой план на бумаге! Но только на бумаге.
Дома же я не достиг таких же успехов. После новостей по радио BBC London в семь часов утра пошли внутренние вести. Всё становилось серьёзно: видимо, новость о Тук Баян Тула дошла до ушей матери. Прежде всего, она была очень разочарована из-за тёмных кругов у меня под глазами и бледным из-за недосыпания лицом. По её мнению, молодой человек уже с раннего утра должен быть свежим и подтянутым, чтобы работать изо всех сил: рубить лес, копать или таскать тяжести. Ничто во мне не создавало такого впечатления, и она сильно разочаровалась.
- Что ты собираешься делать сейчас?
Как обычно, я собирался минут десять после новостей провести в глубокой тишине, чтобы спокойно поразмышлять. Моё отношение сейчас напоминало отношение человека, бормочущего про себя песню «Благодарю» Хусейна Мухтара, которую всегда исполняют при прощании или инаугурации новых членов движения скаутов. Помимо того, в течение этих десяти минут я ломал себе голову над поиском способа, как сменить тему разговора с матерью. Не дождавшись ответа, мать повторила новости о том, что у А уже появился ещё один ребёнок, о тройняшках Б, и о том, что В скоро сделает предложение Г.
- Ты пытался заглянуть в своё будущее? – спросила она.
Я не ответил.
- Ты закончишь точно так же, как Ибну Муршиддин и Сукамсир! Я имею в виду именно их!
Мать, конечно же, имела в виду Муршиддина 363 и Камсира Слепого из Пещеры Призраков – двух замшелых холостяков, которые чуть ли не до преклонного возраста жили вдвоём со своими матерями. Такова картина моего будущего в представлении моей матери. Затем она вернулась к новостям.
- Так что ты собираешься делать?
Я был погружён в раздумья.
- Отвечай!
Друзья, согласно религиозным предписаниям, нельзя не отвечать родителям, если они повторили свой вопрос более трёх раз.
- Что ты сказал? Строить лодку? Мои уши всё слышали верно?
Взорвалась петарда из кайенского перца.
- А что ты там изучал на самом-то деле, в этой далёкой Франции? Никакого толку! В этом вообще нет никакого толку!
Я опустил голову ещё ниже: и впрямь чувствуешь себя совершенно некомфортно, когда на тебя ранним утром обрушивается ругань.
- Что я раньше говорила? Поступи в медресе и учись! Научись читать Коран, выучи основы веры! А в этой Европе порядка нет! Ты на себя-ка посмотри! У тебя даже переносицы не видно! Пока все заняты чтением Корана, я снова заметила, что ты весь взъерошенный, а на дворе только раннее утро! По-моему, человек, не читающий Коран, это хулиган! – мать указала на меня большой ложкой для риса.
- Где ты шлялся всю ночь?! Ты вовлечён в деятельность запрещённых правительством организаций?
Моя мать была свидетельницей мрачного политического периода в стране в шестьдесят-пятом году. Для людей её поколения слово «организация» часто равносильно травме. Я повертел головой.
- Я слышала, что ты также хочешь отправиться в Батуан. Ты никогда не поймёшь опасности, пока прежде не испытаешь её на себе! Такова твоя природа! Лаани говорил, что ты снова связался с этими фальшивыми шаманами. Многобожниками! А ты знаешь, что возмездием им будет седьмой круг ада?!
Я часто замечал, как мать бывает удручена, но на этот раз в её голосе не было игривых ноток. Она поднялась и твёрдо встала прямо передо мной, держа в руке ложку для риса. Пестик от каменной ступы, к несчастью, был неподалёку от неё, – только руку протянуть.
- Ну-ка попробуй быстро произнести своё второе имя пять раз!
Я был до невозможности удивлён, но не посмел возразить матери, так как её уже чуть ли не тошнило.
- Хирата, Хирата, Хирата, Хирата…
- Не так быстро!
- Хирата, Хирата, Хирата, Хирата, Хирата.
Мать угрожала мне тем каменным пестиком, и я боялся, что он ринется в меня.
- Не так быстро!
- Хирата, Хирата, ахират, ахират, ахират*.
Как странно! Видимо, после того, как я сменил темп и стал произносить своё имя медленнее, оно каким-то образом превратилось из Хирата в ахират. Ну и ну!
- Вот, слышал?! Если хочешь узнать значение своего второго имени. Я долго старалась, выдумывая тебе имя, чтобы ты всегда помнил о жизни после смерти!
* Ахират (араб.) – «Последняя жизнь», то есть загробный мир.
Глава 46. Смотря как посмотреть
Весь день я терзался происшествием этим утром, когда мать обругала меня. Не один десяток лет я носил второе имя – Хирата, но лишь сегодня понял, что оно означает. Всё это время я догадывался, что оно привязано к моему первому имени потому, что родители хотели, чтобы я стал умным, как японец. Или потому, что Хирата хорошо звучит, современно, и не устарело. Мне часто казалось, что это имя было именем какого-то японского героя, мастера, создающего произведения искусства, атлета-рекордсмена, учёного-первооткрывателя, покорившего Северный Полюс, или изобретателя, который открыл лекарство от астмы, великого врача или профессора, изобретшего магическую банку, инкубатор для яиц, средство, усиливающее рост, или хотя бы предотвращающее облысение. Но видимо, точно так же, как я раньше думал о своём лице, мои представления о собственном имени были преувеличенными. Теперь же, когда я понял, что загробная жизнь так тесно связана с моим именем, у меня участился пульс. Сегодня я встречусь с Линтангом в кафе «Разве ты больше не помнишь?», чтобы поговорить о дизайне лодки. Я рассказал ему, что и понятия не имею о том, как построить лодку. Уровень сложности и великолепие лодки Мапанги просто заблокировали мой разум.
Линтанг, который с давних времён умел читать мои мысли, просто расслабленно потягивал свой кофе. Он словно что-то обдумывал в этот момент. Минута шла за минутой, но именно такой ситуации я всегда ждал с нетерпением, ибо мне было известно, что вскоре что-то очень, очень умное вылетит из его уст. А в это время снаружи кафе Нурми исполняла прелестную, убаюкивающую песню «Сегодня ночью в Малайзии».
- Посмотри, как Нурми играет на скрипке, – спокойно сказал Линтанг. – А знаешь, что, парень? Скрипка – очень сложный инструмент для игры. У того, кто играет на скрипке, должно быть сильное чувство музыки, чтобы найти тональность, потому что для игры на ней не существует такого же руководства настройки тона, как для игры на гитаре. Правой рукой играешь смычком, пальцы левой нажимают на струны, а это непросто из-за двух различных видов механики. Расстояние между струнами также очень малое, так что тут очень просто получить фальшивый звук, не говоря уже о том, чтобы найти нужную ноту и сыграть правильно. Для этого нужно очень много тренироваться. Человек, не обладающий музыкальной душой, не сможет играть на скрипке.
Я слушал эту историю о скрипке, но не обнаруживал связи между скрипкой Нурми и лодкой Мапанги.
- Если хочешь научиться играть на скрипке, думая о том, как удаётся Нурми так красиво исполнять песню «Сегодня ночью в Малайзии», у тебя ничего не выйдет. «Как мне добиться такой же точности попадания в ноту, как Нурми? Как обрести механическую координацию движений? Как получается такая удивительная вибрация?» Ты всё это время смотришь на лодку Мапанги именно таким образом.
Это начинало интересовать меня. Линтанг улыбнулся своей фирменной улыбкой:
- Возможно, всё будет намного проще, если мы вспомним, что скрипка – это акустический инструмент, который звучит из-за вибрации. Нотная шкала – это последовательность длинных и коротких волн, возникающих от того, что пальцы надавливают на струны. Эти волны перемещаются на определённое расстояние вперёд или назад. Постоянно тренируя пальцы в соответствии с таким расстоянием, мы попадём в нужные ноты.
Превращение сложного в настолько простое было особым талантом Линтанга, чему я всегда завидовал.
- Трудности легко разрешить, если посмотреть на них с иной точки зрения, парень.
Я вспоминаю, как таким же способом Линтанг когда-то устранял препятствия учеников нашего класса в усвоении английского языка.
- То же самое с лодкой, – сказал он с умным блеском в глазах. – Если твоя голова постоянно наполнена тем, насколько великолепна лодка Мапанги – «гора Булукумба», ты не сможешь построить лодку. Начиная с этого момента думай, что лодка, – каковы бы ни была её форма, – это всего-навсего геометрическая фигура, на которую распространяются законы гидродинамики. Начинай танцевать отсюда, с «гидродинамической свадьбы».
Я был поражён и восхищён. Насколько же гениален этот деревенщина, стоящий передо мной сейчас! И почему мне самому никогда не случалось думать именно так? Этот умный и скромный человек слегка улыбнулся, видя, как я ошеломлён. Он извинился, дав мне последний совет:
- Поставь себя на место учёного, а не судостроителя, парень. С наукой твоя лодка будет лучше лодки Мапанги.
Глава 47. Лодочная наука
После недолгой встречи с Линтангом я стал другим человеком, воодушевлённым по-новому. Да и сам мой дух отличался от того, что был у меня неделей ранее. К этому духу примешивался рационализм. Слова Линтанга: «Поставь себя на место учёного» отдавались эхом в моей голове. Именно в этих словах заключалась мораль моего нового плана строительства лодки.
И первое, что я сделал, это отправился в Танджонг Пандан, где зашёл в интернет-кафе и отправил по электронной почте письмо Араю, чтобы тот нашёл и прислал мне книги по строительству и дизайну лодок. Я собрал данные гидродинамики, геометрии, столярного дела и навигации, которые получил у экипажа танкера, пришвартовавшегося к пристани Оливир. Я не спал до самого утра, но не из-за фантазий, как раньше, а из-за нового мышления: что все возможности строительства лодки можно просчитать рационально, и эти расчёты дали мне окончательный вывод, что я могу это сделать.
Читая, я стал постоянно вникать в науку о лодках. Теперь моя комната заполнилась большими листами бумаги с чертежами схемы лодки. Чем глубже я погружался в занятия, тем интереснее для меня становилась эта судостроительная наука, и чем больше я понимал, тем больше восхищался Мапанги. Он никогда не изучал математику и даже не умел читать, но его интуиция вела его к геометрическим формулам построения лодки, которые на самом деле были очень сложными.
Позже я понял, что вся конструкция лодки является следствием пирамидальной формы – своего рода колёс автомобиля, а шпангоуты были теми рёбрами, которые составляют каркас лодки. Традиционные изготовители лодок называют их слоновыми бивнями, так как они и впрямь напоминают бивни слона. Роль этих шпангоутов сводится к поддержке всей конструкции лодки как с помощью плеча. Продолжая читать и проектировать, я обнаружил одно важное положение: устойчивость лодки и её скорость взаимодействуют друг с другом, по сути, в виде компромисса. Это значит, что, если лодка устойчива, она как правило, не пригодна к быстрому движению, иными словами, она не будет мчаться, и наоборот, пригодная лодка склонна к бортовой качке, возникающей на расстоянии между штевнем на носу и штевнем на корме в поперечнике киля, начиная с того момента, когда каждая из досок обшивки с внешней стороны штевней начинает изгибаться. Такова самая основная теория построения лодки, и такова суть лодочной науки на бумаге.
Я только не понимаю самую подходящую меру между размерами проёмов по центру, и в тот момент, когда доски обшивки начинают гнуться в обе стороны между двумя штевнями. Если ошибиться в этих расчётах, последствия могут быть фатальными. При первом же спуске на воду лодка может стать просто мёртвым грузом и двигаться не будет. Или ещё хуже того: перевернётся и затонет. По-моему, я должен сделать лодку, которую можно будет гнать так быстро, насколько это возможно, ибо самой большой трудностью в экспедиции на Батуан будет столкнуться с преследованием пиратскими лодками в Малаккском проливе.
Наука о лодках и впрямь удивительна. Я обнаружил этот риск только во время изучения конструкции лодки. Никогда раньше мне не приходила в голову мысль о ставке строителей лодок на свою самооценку в тот момент, когда лодка впервые целует поверхность воды.
Удивительно: люди из окрестностей Булукумбы, эти мастера по строительству лодок, вроде Мапанги, могут сразу определить, будет лодка дрейфовать или тормозить, просто взглянув на кривизну киля и штевней.
Я съёживаюсь при мысли о таком риске. Многомесячный тяжёлый труд пропадёт всего за несколько секунд, когда лодку бросят на воду, и она пойдёт ко дну как камень, ещё до того, как на ней кто-нибудь успеет прокатиться. Как будет жаль, если это случится в тот день, когда я спущу лодку на воду. Эксьен и его братия будут смеяться, пока не надорвут животы, а потом отпразднуют выигрышные ставки. Я даже представил своё прозвище, которым меня наградят до конца жизни, например, Икал-штевень или Икал-бортовая качка. Куда мне скрыться от позора?
Нет, это невозможно, не бывать такому, и единственный способ свести риск к минимуму, это как можно лучше и больше овладеть наукой конструирования лодок.
Но проблема в том, что непросто определить точный размер центрального проёма штевней. Благодаря Линтангу – моему Исааку Ньютону – мне не о чем беспокоиться. Сегодня днём он снова причалит к пристани.
Он стоял посреди палубы и улыбался мне, собираясь пришвартоваться. Самец макаки вертелся у его ног. Он наверняка знал, что на этот раз у меня уже готова концепция.
Я объяснил Линтангу свой проект, а также трудности, с которыми столкнусь. Он внимательно слушал.
- Парень, твоя проблема решается путём эксперимента.
Если страстью Махара были мистика и оккультизм, то страстью Линтанга было экспериментирование. Без всяких капризов Линтанг предложил мне залезть в одну из лодок. Он взял секундомер, затем поставил мотор мощностью сорок лошадиных сил на оптимальную скорость из-под моста на реке Линганг до устья, и лодка пошла так же быстро, как скоростной катер. От громкого шлепка по носу лодки, раскинувшейся на поверхности воды, у меня всё заклокотало в груди. Линтанг готовил таблицу на листе бумаги. Он попросил меня записывать время, за которое лодка преодолеет в рывке первые сто метров, а также общее время, за которое она пройдёт заранее определённое нами расстояние. После первой лодки мы повторили такой же эксперимент на второй и третьей лодках Линтанга. Максимальная скорость, которую может развить эта лодка, составляет примерно двадцать два узла, что означает двадцать две морских мили в час или около сорока километров в час. После эксперимента Линтанг отвёл меня во двор начальника порта и объяснил мне, что имел в виду, с помощью ветки на земле, прямо как раньше, когда он учил меня математике.
Видимо, у Линтанга уже имелись данные об амплитуде искривления досок на каждом из штевней на всех трёх лодках. Затем он соединил записи наших экспериментов с размером штевней каждой лодки. Целью расчёта рывка на первые сто метров было то, чтобы он смог применить правила дифференциации. Линтанг исследовал математические формулы на земле. Часть из них мне не понятна. Менее чем за пятнадцать минут у Линтанга было готово решение, изумившее меня.
Решение это заключалось в том, что он смог найти формулу чувствительности амплитуды между штевнями по отношению к скорости лодки благодаря поразительной логике и точности. Например, если амплитуда между штевнями будет расширена на десять сантиметров с каждой стороны, это будет способствовать увеличению скорости лодки до пяти узлов. Всё это великолепие он объяснил просто и спокойно, будто на основе данных из старой упаковки табака, как владелец кафе рассчитывает долг клиента. Затем он провозгласил свой довод, – возможно, как когда-то Ньютон прославлял свои «Начала»:
- Амплитуда между штевнями определяет, насколько борт лодки погрузится в воду. Если амплитуда широкая, то это означает, что у лодки большой трюм, и она будет идти устойчиво, но медленно. Если же амплитуда маленькая, корпус лодки будет тонким, и она помчится быстрее. Теперь всё зависит от твоего решения.
- Я хочу быструю лодку. Какой должен быть её точный размер, чтобы скорость лодки позволяла ей оставаться в границах безопасного?
Линтанг снова занялся своими формулами на земле.
- Длина твоей лодки должна быть ровно одиннадцать метров, её вес не должен превышать три тонны, длина дуги борта от переднего штевня – четыре целых сорок три сотых метра, от заднего штевня – три целых девяносто один сотый метра. Проём трюма не должен превышать метра и семидесяти двух сотых метра. Высота бортов – метр восемьдесят шесть сотых метра. Двойной мотор должен иметь мощность сорок лошадиных сил. При таких мерках и спокойном южном ветре твоя лодка сможет развить скорость до тридцати пяти узлов, парень. Я имею в виду лодку «Астероид»!
Линтанг дал мне решение с точностью до сантиметра. Я разинул рот.
Глава 48. Философия скрипки
Эскиз киля и шпангоутов моей лодки был готов. Как и в случае с постройкой дома, данный этап означает, что я закончил проектирование фундамента. Когда я спросил Линтанга, разбираются ли такие люди, как Мапанги, в расчётах ускорения, он ответил:
- Их лодка и впрямь великолепна. Но скорость – это целиком и полностью вопрос физики.
Это заявление меня на самом деле ещё больше воодушевило, так как, продолжая безоговорочно поддерживать свой багаж знаний, я смогу построить лодку, которая сможет состязаться с лодкой Мапанги. Две недели назад я даже не мог вообразить подобного. Строительство лодки было самым большим и наименее вероятным проектом, которые я когда-либо делал в своей жизни. А теперь я не могу дождаться самого прекрасного дня в жизни судостроителей, а именно: дача имени лодке.
Я показал эскиз киля лодки Мапанги. Он вскинул брови:
- Без обода?
- Думаю, без.
- Он и правда изящный. Я никогда не видел такого киля. Это вообще возможно?
На лице Мапанги было сомнение, но он также, казалось, был заинтригован. Он не мог скрыть блеска восхищения в глазах.
Сейчас я знаю, откуда мне стоит начинать. То есть, с полного нуля. И я отправился к верховьям реки Линганг, чтобы срубить дерево породы люмнитцера*. Когда это огромное дерево упало, то с земли поднялся гул. С помощью Самсона, Харуна и А Кьонга мы потащили это гигантское дерево, спотыкаясь, к берегу, а затем сплавили его вниз по течению. Над этой простой задачей мы бились с рассвета до заката. И по прибытии в лодочный ангар я чувствовал себя раздавленным. Древесина люмнитцеры всегда прямая и длинная. Её волокна хорошо выдерживают любой вес, так что это лучший материал для изготовления киля, штевней и деревянных клиньев длиной в дюйм для крепления бортовых досок. Следующим моим шагом стало то, что я разбил свою копилку с трудом накопленной выручкой от торговли-берае и промывки олова. На эти деньги я собирался купить стружку – лучшую для корпуса лодки.
Из-за подстрекательства Эксьена лесорубы не хотели мне помогать. К тому же прибавлялась ещё одна трудность – разрушение лесов на Белитонге, территорию которых пожирали плантации масличной пальмы. Я отправился в одиночку в тёмный лес, чтобы нарубить стружку. Эта работа хуже каторги. Но мой дух победил всё, хоть я и ощущал, что мышцы мои порваны, спина сломана, ладони покрыты волдырями, а плечи раздавлены. В первую неделю мне удалось собрать часть необходимых материалов. Но эти материалы были всего-навсего грудой брёвен.
На следующей неделе я начал рубить брёвна на доски корпуса лодки. Теперь характер моей работы изменился: вместо рубки и переноски я приступил к работе в ангаре. Я подгоняю время в тревоге, что скоро наступит сезон западных ветров. Если днём я уставал, то шёл в кафе «Разве ты больше не помнишь?», послушать, как Нурми исполняет песню на своей скрипке.
Я подошёл к Нурми и сказал ей, что хочу научиться играть на скрипке. Она улыбнулась и познакомила меня с четырьмя нотами – ля, соль, ре и ми – и искусно исполнила нотные гаммы в трёх октавах, начиная с нижней струны, затем переходя к первой струне в самом верху – соль, и до струны в самом низу – до. Вот что она имела в виду. Но я по-прежнему ничего не понимал. Единственное, что я понял – что я глухой к музыке и совсем не обладаю музыкальным слухом. Не обязательно, что через шесть месяцев я смогу сделать то, что только что продемонстрировала мне Нурми.
* Люмнитцера (Lumnitzera lettorea) – род растений семейства Комбретовые, произрастающее в чёрных мангровых лесах, имеет твёрдую и ароматную древесину.
Нурми вручила мне скрипку:
- Просто подержите, Пак Чик.
Я занервничал, так как впервые в жизни прикоснулся к скрипке: это такой артистичный инструмент! Он был тёмным, престижным, словно в его полости обитала душа, или в древесных волокнах была запечатлена вся история. Держать такой инструмент в руках вправе только люди, обладающие музыкальным вкусом, которые высоко ценят искусство. Я не из их числа. Мои инструменты – это топор, канат и точило.
Я часто стоял как вкопанный, заслышав, как играют на скрипке. Вибрация её струн может породить звук, от которого трепещет сердце. Не все музыкальные инструменты обладают подобной силой. И вот сейчас я держу её в руках: она такая блестящая, изогнутая, держится холодно, с достоинством, сохраняя дистанцию. Такая изящная, и в то же время хрупкая. Скрипка – не простой предмет. Она благородна, как тело женщины.
Даже держать её правильно я не умею. Однако, когда я перекинул её через плечо, меня охватило невыразимое чувство комфорта. Нурми засмеялась, увидев мою скованность. Было совершенно ясно, что я не родился скрипачом. Мои пальцы слишком толстые для таких тонких струн, а мои ладони слишком большие для тонкого корпуса. Да и мой подбородок не годится для того, чтобы служить опорой изящному изгибу красивого стана. Скрипка сливалась с плечом Нурми, словно становясь одним из её органов чувств, удлиняя её конечности, тогда как на моём плече скрипка напоминала больше какой-то посторонний предмет, который питает ко мне явную враждебность.
Моя левая рука сжимала шейку скрипки, а глаза глядели на четыре ряда струн. Я в очередной раз был поражён. Струны устремлялись вниз, подобно световому пути. Пути, ведущему к красоте музыки. Я совершенно не знал, что мне делать, и попытался взять самую нижнюю ноту первой струны. Скрипка зазвучала, и у меня перехватило дыхание, так как крик её сразу же проник мне в душу. Магия.
Произвольно проведя по скрипке, Нурми сказала, что я только что, сам того не сознавая, взял ноту соль и могу перейти к следующей ноте по шкале, но мне было всё равно. Я не стал ломать голову над нотной таблицей, так как совершенно не интересовался ею. Мне просто хотелось доказать гипотезу, выдвинутую Линтангом, о том, что любую трудность можно преодолеть, просто изменив свой взгляд на неё. В соответствии с моим нынешним воззрением в отношении лодки, скрипка была не более чем акустическим предметом со струнами, который подчиняется законом физики звука. Но на сегодня уже достаточно с меня урока игры на скрипке. Я не стал затрагивать струны, а просто несколько раз подряд дотронулся до одного и того же места на первой струне. На обратном пути в лодочный ангар я изумился сложности игры на скрипке для того, кто не наделён музыкальным слухом и обладает менталитетом строителя лодок, вроде меня. Однако мне всё же захотелось суметь исполнить одну только песню. Одну – и всё. На сегодня достаточно и того, что я извлёк звук из скрипки. А всё остальное – потом.
Глава 49. Флот Ханг Туаха
Дерево схима*, или пуспа на индонезийском языке, принадлежит к семейству Чайных и является сокровищем тропического леса. У его древесины странная природа, так как чем дольше она находится в воде, тем прочнее становится. Неудивительно, что на неё постоянный спрос при строительстве корпусов лодок. В давние времена правители, сражавшиеся в море, остро соперничали друг с другом ради этой древесины, что приводило подчас к затяжным войнам. Говорят также, что флот легендарного Ханг Туаха**, который потерпел неудачу, переправляясь через Малаккский пролив, также использовал для своих лодок древесину схимы. Из-за неё было сложно преследовать на море и флот Ост-Индской компании. Помимо водостойкости, у древесины схимы есть и ещё одна особенность: несмотря на то, что она очень прочная, она легко гнётся. Большинство же других видов древесины, также водостойких и прочных, при попытке их согнуть ломаются, что совершенно не годится при строительстве корпуса лодки. Деревья схимы на самом деле были высажены на этих землях самим Господом богом, чтобы люди могли строить по-настоящему пригодные лодки.
При помощи Самсона, Харуна и Кучая я установил большие поперечные балки, и вместе с такелажем мы подняли доски из схимы, выстроганные мной. Я следил по чертежу Линтанга за тем, как штевни по краям начинают изгибаться. Данный этап очень ответственный.
- Выполнять это нужно очень точно, с нулевым смещением. Если сбиться всего на один миллиметр в начальном проёме, то преломление на изгибе вперёд или назад будет расширяться ещё больше, и в результате отверстия между боками досок корпуса, вырезанными попарно для соединения друг с другом колышками или деревянными гвоздями, окажутся непригодными. И всё это будет означать только одно: насколько же глуп тот, кто построил эту лодку. Потребуется самое меньшее две недели, чтобы заставить изгибаться доски из схимии, которые я коптил всю ночь.
В ожидании, пока доски корпуса прогнутся, следующим нашим шагом было превратить гигантский ствол люмнитцеры в киль лодки длиной одиннадцать метров вслед за двенадцатью парами штевней, простирающихся на целую маховую сажень. Это тоже очень тяжкий труд. Мапанги научил меня работать с килем, а также, среди прочего, пользоваться ченталом – главным орудием изготовителей киля. Это своего рода кирка для выравнивания балок, которая очень активно используется при строительстве традиционных лодок.
Судя по его названию, этот инструмент, должно быть, является старинным творением народа кек, работавшего в древности в окопах оловянных рудников. Мой нынешний труд связан с плотницкими работами, а поскольку я родился и вырос на опушке леса, работа плотника не такая уж сложная для меня. Я часами смотрел, наклонив голову, на эту пирамиду. Когда я вставал, у меня рябило в глазах. Приближался вечер. Я снова пошёл навестить Нурми. На этот раз я попытался нажать на первую струну в определённой точке, и, по словам Нурми, несмотря на то, что это было совершенно непреднамеренно, я сыграл ноту до. А затем, прямо как в недавней теории Линтанга, я приучил себя нажимать на эту точку снова и снова. И больше я ничего не делал: просто нажимал на ту точку, считая, что это нота до. Нурми могла говорить, всё что угодно, мне было всё равно. На второй встрече я уже узнавал одну ноту. Мне было достаточно одного визита и одной ноты. Я целых три дня трудился над килем и штевнями. На четвёртый день соединил всё вместе, и каркас днища моей лодки был готов. Вечером того же четвёртого дня я снова учился игре на скрипке. Я попытался надавить на точку, расположенную над той, первой точкой, которая, как я полагал три дня назад, была нотой до.
* Схима (Schima walichii) – дерево из семейства Чайные, произрастающее в Восточных Гималаях, штате Ассам в Индии, в китайской провинции Юньнань, а также на Шри-Ланке, является самым крупным деревом среди Чайных (высотой до 30 м).
** Ханг Туах (1444 г. – дата смерти неизвестна) – легендарный герой, живший в Малаккском султанате во время правления султана Мансур-шаха. Сын дровосека, ставший флотоводцем и дипломатом, приближённым малаккских раджей. Символ чувства долга и верности властителю. По утверждению малайского историка Ахмата Адама, в действительности героя звали не Ханг Туах, а Ханг Ту-ха или Ханг Тох.
- Нурми, ты слышишь это? Это звучит как нота ре?
Девушка быстро ответила:
- Да, Пак Чик.
Я снова надавил точку перед нотой ре, найденной мной только что, расположенную от неё на том же расстоянии, что и нота, которую я три дня назад считал нотой до. Я сделал это, не следуя правилам расположения нот в таблице Нурми, а основываясь лишь на мнении Линтанга о том, что постоянный звуковой интервал на струне технически образует музыкальную гамму.
- Это звучит как ми?
Нурми удивилась, видя, что я учусь самостоятельно, и, хоть и оступаюсь, но к удивлению, начал находить ноты.
Я нажал на ещё одну точку рядом с точкой, на которой была ми. В моих ушах это был звук фа. Затем я проделал это с тем же постоянным интервалом, но на более высоких частотах, и повторял это много раз, приучая себя. И лишь когда Нурми вытаращила свои милые глазки и разинула рот, так как я – всего-навсего строитель лодки – только что сам обнаружил полную октаву скрипичных нот, даже никогда не изучая их.
Глава 50. Жди меня
Ровно через месяц я подошёл к самому решающему и одновременно оному из самых сложных этапов в строительстве лодки, а именно: к соединению досок корпуса, которые неделями деформировались. Если доски не будут плотно прилегать одна к другой, то весь кропотливый процесс изготовления лодки нужно будет повторить. Я не хочу, чтобы это случилось, у меня больше нет времени, ведь сезон западных ветров приближается. Если доски насильно будут подогнаны по размеру, то это станет началом катастрофы. Когда лодка расширяется из-за тепла или сжимается из-за холода, доски корпуса будут налетать друг на друга, и лодка может внезапно разбиться посреди моря. Такое бедствие нередко происходит с рыбаками. Или по той причине, что доски загибаются друг на друга, деревянные колышки или гвозди размером всего лишь с указательный палец, используется для крепления изогнутых досок, вдруг ломается, и лодка потихоньку даёт течь, но узнают об этом только после того, как она уже затонет. Соединение этих изогнутых досок – почти невозможное дело. Поэтому, чтобы сохранить форму носа лодки, чтобы он был похожим на верхнюю часть купола мечети, эти доски должны гнуться в одном направлении, но не одинаково. Их изгиб наклоняется книзу и кверху, становясь всё сложнее и изощрённее. Как их соединить, не оставляя полости даже в полметра, чтобы было аккуратно, и лодка не подтекала? Это то же самое, что наполнить не имеющую щелей бутылку квадратными игральными костями. Этот этап – вершина Гималаев в изготовлении традиционных лодок.
Я полностью отдаюсь этому риску и трудностям, следуя расчётам Линтанга. Когда я поднимал доски корпуса – одну за другой, – на меня напала нервозность, а заодно и любопытство: не терпелось узнать, верно ли правило Линтанга о расстоянии. Я просверлил десятки отверстий в деревянных колышках, чтобы можно было соединить доски корпуса. Расстояние между просверленными отверстиями очень точно соответствовало эскизу, подготовленному с особой тщательностью Линтангом. Я с трудом мог дышать. Разочарование потом будет для меня невыносимым, если потом доски разомкнутся одна к другой. Я приладил самую нижнюю доску корпуса: с этим, конечно, проблем не было, так как её изгиб был весьма отлогим, и пары у неё не было. Я поднял вторую доску, которая согнулась так артистично, будто молилась Всевышнему, в надежде, что всё подойдёт. Я забил десятки колышков в первую доску. Затем осторожно положил поверх колышков вторую доску. И тут вдруг – мне даже не потребовалось применять силу – все колышки просто идеально одновременно вошли в полость второй доски. Я удивился и закричал от радости. То же самое произошло и с третьей доской, прибитой ко второй, затем с четвёртой, и так далее. Всё подошло, только потребовалось осторожно заколотить всё деревянным молотком. Не было пропущено ни сантиметра. И впрямь, геометрический подсчёт Линтанга был великолепным. Как же он смог проследить за направлением изгиба доски и измерить шкалу по десяткам деревянных колышков с такой поразительной точностью? И с нулевым смещением доски, так что внутрь не просочится даже луч света? Он просто представил это себе? У меня от этого по коже пошли мурашки. Это всё наука, друзья, и ещё раз – наука, которая делает поразительные вещи.
Сегодня днём я снова отправился брать уроки игры на скрипке. Нурми поглядела на меня так, будто я был изучающим магию учеником. Я заставил звучать третью и четвёртую струны на том же месте, что и в случае с первой и второй струной вчера. И Нурми снова была ошеломлена, так как я сейчас нашёл две полные октавы. А я много раз проигрывал гаммы на этих двух октавах. И спустя примерно час обе октавы стали звучать уже ясно. Я вытащил из кармана сложенный лист бумаги и показал Нурми. Это были скопированные мной ноты одной песни.
05 55 53 4 5 | 6 . 5.|76 | 7 . 5 4 .|
- Мне знакома эта песня, Пак Чик.
Я выбрал между двумя освоенными мной октавами тональность в соответствии с нотами той песни. Застревал, как ветхий грузовик, что едет в гору. Искал ещё какое-то время на ощупь. И, пока я не вернусь домой, мои пальцы всё ещё будут горячими, а сам я буду запинаться.
На следующий день я вновь повторяю всё, следуя по нотам. Я тренировался воесьдесят раз, но никто не соглашался с тем, что то, что я вытворяю со скрипкой, называется «исполнением песни». Скрипка визжала, звенела, ревела, хихикала и ржала, и я совсем не мог её удержать под контролем. На следующий день я попробовал снова и повторял безостановочно. По моим подсчётам, это было сто восемнадцать раз. Однако скрипка не желала благоговейно подчиняться моему хотению. Её звучание походило на крик котёнка, которого душат. Но я не сдавался. На четвёртый и пятый день трудности не ослабли. Но чем было тяжелее, тем мне больше хотелось исполнить эту песню. Кончики пальцев покрылись волдырями. Я был полон решимости сыграть песню – всего одну, и после этого я никогда больше не стану играть на скрипке. На шестой день тренировки, повторив всё четыреста пятьдесят раз, пока самая маленькая струна не оборвалась, Линтанг сказал, что то, что я вытворяю с меланхоличной скрипкой Нурми, стало смутно походить на исполнение песни. Сердце моё безмерно обрадовалось.
Наступил седьмой день – уже целая неделя. На пристани было действительно красиво. Пурпурный свет солнца прорывался сквозь дыры в ватных облаках. Свежий ветерок аккомпанирует верхушкам карамбол. Я вновь пытаюсь исполнить песню – в шестьсот десятый раз. Нурми поглядывает на меня украдкой. Я начал уже привыкать. Тон у меня звучит чисто, я попадаю в ритм песни. Я пытаюсь исполнять её, не зная усталости и скуки, и скрипка мало-помалу стала проявлять намерение помириться со мной. Посетители кафе «Разве ты больше не помнишь?» окружали меня и кивали головой, словно признавая, что то, что я исполняю на скрипке, действительно является песней. С семисотой попытки я уже играл на скрипке спокойно, с полной осмысленностью. Безмятежно плыл ритм. Нурми было ошеломлена, а потом и сама стала напевать «Песню острова пальм», следуя моему ритму.
Мои мысли плыли под мычание Нурми. Пальцы мои вибрировали, нажимая ноты на струнах скрипки. Я вспоминал, как маленькая китаяночка пела эту песню, чтобы успокоить рябь на реке Линганг под своим окном. Её тихий, не попадающий в ноты голос, проник в тайники моей души и потопил её со слезами тоски на глазах. Жди, А Линг, жди меня. Скоро моя лодка будет закончена. Я отвезу тебя домой.
Глава 51. Так же близко, как душа
Мне трудно в это поверить, но мне удалось сыграть на скрипке, несмотря на то, что это всего одна песня, и сделать это не с помощью музыки, а с помощью науки. Тем не менее, на слух это не слишком дурно. Затем я вновь сосредоточил внимание на своей лодке, и столкнулся с новыми трудностями. Дровосеки купились на подстрекательство Эксьена и никто не желал продавать мне опилки. Я же больше не мог идти в лес и рубить стружку для изготовления досок корпуса. У меня не было не это времени. Ночью бушующий ветер ломал ветви молуккского тунга, а между тем, начинался новый сезон. Ветры, дующие с запада, уже касались земли.
Я не знал, что мне делать, чтобы закончить весь корпус лодки. Возможно, в материалах корпуса будет неоднородная древесина, но это необязательно. Если уж использовать стружки, то всё должно быть из стружки. Это своего рода неписаная этика и эстетика для строителей лодок, ибо в тот же день, но чуть позже, могут возникнуть плохие последствия. Например, корпус будет несбалансированным, так что лодка легко может перевернуться. Мне бы хотелось проконсультироваться с Линтангом для решения этой проблемы, но он пришвартуется у нас только на следующей неделе, так что моей единственной надеждой оставался Махар.
Я подошёл к дому Махара, стоящему посреди поля дикой осоки. Он вместе с членами Societeit был занят тем, что кипятил различные странные смеси из древесных корней и листьев в большом медном сосуде. Эти полоумные перемешивали кипящие ингредиенты с костями ног буйвола. Как раз готовились к экспедиции.
Я рассказал о своём деле. Махар оставался безразличным. Он гладил двух своих домашних ворон. На мгновение задумался, а затем как человек, обладающий огромными познаниями, дал свой совет, который, как это обычно у него бывает, прозвучал весьма странно:
- Парень, ответ на твой вопрос сейчас ожидает тебя в библиотеке в Пангкал Пинанге. На книжной полке на тему происхождения Малайского королевства.
Таков был ответ Махара. Он снова погладил своих ворон.
Ему было всё равно.
Библиотека в Пангкал Пинанге? Что это вообще такое? Я был сбит с толку и помчался к нему, чтобы задать следующий вопрос и прояснить, что он имел в виду. Он лишь покачал головой. Но я настаивал, и он выразительно поглядел на меня.
- Если ты посмотришь своим сердцем, то ответ на твой вопрос будет очень близко. Ты каждый день глядишь на него, и он далёк от тебя, как твоё дыхание, но так же близок, как твоя душа. Но он может быть очень, очень далёким, как Господь бог. Это – древнее существо эпохи Плейстоцена, он повелитель русла реки. Но следует ли нам нарушать красоту ощущения тайны только потому, что ты настолько глуп?
Прошу прощения. Махар невероятно витал в облаках. У меня даже голова закружилась от его крылатых слов, вознёсшихся к небесам. Но разве библиотека в Панкгал Пинанге – это древнее существо эпохи Плейстоцена, владыка русла реки? Он безмерно плох на голову! Но именно таков эксцентрик Махар: нельзя отличить, когда он бредит или несёт вздор, а когда говорит правду.
- Вот и отправляйся на острова Бангка, молодой человек. Там ты откроешь эту огромную тайну.
Он вёл себя, словно мудрый, умелый священник. Затем он приложил палец к губам в знак того, что больше не хотел слышать ни слова, вылетающего с моего длинного языка.
На самом деле я не желал отправляться на остров Бангка. Это по крайней мере, семь часов пути на лодке. Особенно если вспомнить, что этот совет исходил от человека, чьё психическое здоровье день ото дня всё больше расшатывалось.
Я нисколько не понимаю его фразу «ответ так же близок, как твоя душа». Что он имел в виду? Что я могу почерпнуть из старых книг по истории Малайского королевства в библиотеке? Мне не хотелось следовать совету Махара, как и не хотелось ввязываться в сумасшедший ход его мыслей. Однако у меня не было другого выбора. У меня закончились идеи по поводу того, что делать с корпусом своей лодки.
Я и впрямь очень много трудился, строя лодку, до нынешнего этапа, и не хочу расточаться только из-за нехватки досок для палубы.
Итак, я без особого энтузиазма сел в лодку одного из людей в капюшонах и отправился на остров Бангка. В трудной поездке из-за больших волн, вызвавших у меня морскую болезнь, я дал себе самому клятву. Если я чуть позже в той региональной библиотеке не отыщу решения проблемы корпуса лодки, то вылью на Махара самые жёсткие ругательства и проклятия. Среди таких самых резких фраз были: «Ты ублюдок, Хар! Бесполезный, бессердечный человек, отсталый многобожник, сумасшедший и вонючий, не мывшийся ни разу извращенец!» Да, и впрямь жёстко. Я повторял это много раз, тренируясь, чтобы потом это действительно звучало язвительно и резко в присутствии Махара.
В полдень лодка пришвартовалась в Пангкал Баламе на острове Бангка, и я бросился в библиотеку в Пангкал Пинанге. Когда я вошёл туда, один из сотрудников ошеломлённо поглядел на меня. Всё в той библиотеке выглядело старым и дряхлым: здание, книжные полки, книги, рамка на стене с фотографией стариков, абажур, кот, бродящий взад-вперёд, охранник и журнал регистрации посетителей. Я сразу направился к полке со старинными книгами. На той полке также лежали древние карты. Я вытянул заплесневевшую, покрытую пылью карту, но не нашёл никакой информации, которая могла бы связать совет Махара с проблемой моей лодки. Я просмотрел старые книги по истории Малайского королевства и также не нашёл никаких намёков на совет Махара. Я пришёл в ярость.
Мои ругательства отдавались эхом. Но раз уж я прибыл на остров Бангка, который так далеко от Белитонга, то до своего возвращения мне нужно осмотреть здесь всё. В основном эти старые книги содержали повествование о Малайском султанате, проникновении туда индуизма и ислама, наряду с историями о происхождении народов хо пхо, кек, хоккиан и пасай, проникших на остров Бангка Белитонг. Просмотрев с десяток книг, я всё ещё не обнаружил, что же имел в виду Махар. Я разозлился ещё больше.
Наконец я нашёл очень старую книгу с дырами на каждой странице, проеденной паразитами. Я расчихался из-за пыли, поднимавшейся с её листов. В той книге рассказывалось о султанате Палембанге, который находился под контролем британцев в 1812 году, а затем его вновь захватили голландцы в феврале 1817 года. Однако Белитонгом правили голландцы под руководством капитана Де Ла Мотта. Пиратский флот под их ударами отступил. Пойманных пиратов привязывали к мачте и заживо топили вместе с их судами. Пиратские лодки преследовали до самых притоков у острова Белитонг. В той книге была изображена карта погони за пиратами, устроенная голландцами. Регионы и притоки там всё ещё были написаны по-голландски. Я следил за преследованием на каждом рукаве. Несколько пиратских лодок были изображены ускользающими от охоты за ними по одному из рукавов реки, которая – я был в этом уверен, – была рекой Линганг, разделявшей пополам мою родную деревню на востоке Белитонга. Пока я медленно следил за рукавами реки, в голове моей прозвенел некий маленький колокольчик. Внутри меня засвистела кровь, слыша, как по венам-ручейкам гонятся друг за другом притоки реки. Я повторил про себя несколько параграфов о погоне за пиратскими лодками. Одна большая лодочная стоянка находилась на северной стороне притока – сегодня на том месте наверняка находится моя деревня. Многовековые мангровые заросли по бокам притока возле той базы обрамляли не что иное, как мост через Линганг. Звон маленького колокольчика в моей голове внезапно превратился в неоднократно разносящийся эхом гул гонга. О боже! Вот что имел в виду Махар! Неужели ему на ум приходят такие гениальные мысли? Я не моргая, смотрел на ту карту с течениями и притоками: чем ближе к востоку, тем было удивительнее. И прямо под мостом через Линганг мой палец остановился. Теперь я понял, что имел в виду Махар. Необычайно! Это и впрямь потрясающая тайна!
Глава 52. Существо из парка Плейстоценского периода
Я помчался в Пангкал Балам, чтобы успеть сесть на лодку, возвращавшуюся домой. Лодка отходила только на следующее утро, так что я прибыл на пристань своей родной деревни уже в сумерках. Не теряя времени, я позаимствовал подводный фонарик у одного из работников дока Государственной Оловянной Компании, и почти бегом направился к мосту. Поверхность реки Линганг была спокойна, словно стекло. Это был знак того, что и море спокойно, ибо мост находился недалеко от устья.
Сняв одежду, я тут же бросился в реку. Я нырнул и стал исследовать реку сантиметр за сантиметром, пытаясь достичь дна. В душе мне так хотелось доказать, что Махар дал верные данные, опираясь на ту старую книгу. Я искал, подсвечивая себе подводным фонариком повсюду, но вскоре разочаровался, так как ничего не обнаружил на холодном и тёмном дне реки. Я понимал, что масштабы, описанные в той старой книге, конечно, совсем не те, что представлялись мне. Уже собирался я подняться на поверхность, когда фонарик поймал какую-то бесформенную тень метрах в пяти от меня. Сердце моё застучало, когда я приблизился к ней. И чем ближе был свет фонарика, тем становилось яснее, что на самом деле он поймал силуэт существа размером с мамонта. Я закричал в душе! Вот оно – существо эпохи Плейстоцена, я нашёл его, этого гигантского владыку речного дна, как и говорил Махар! Сотни лет это существо покоилось на дне реки. Шипы его очень крепки! А длина его – не менее пятнадцати метров! Вес, наверное, десять тонн. Однако сейчас это просто несчастный труп, лежавший там, на дне, так, словно погрузился в раздумья. Ноги его были разбиты, шея свешивалась, однако плечи всё ещё тверды. Я коснулся его кожи и радостно улыбнулся. Его кожа представляла собой первоклассную стружку, захваченной пиратами в лесу Бенгкалис. Состояние её было по-прежнему отличным, так как её охраняли от порчи холодная температура на дне реки, а также «бальзам» из грязи и мха, сделавшие её недоступной для термитов. Чем больше корпус лодки из древесных стружек находился в воде, тем становился прочнее и мутнее, словно чёрная сталь.
Тысяча чувств, смешанных с разнообразными планами, бушевали у меня в голове. В основном, из-за того, что я думал о нраве Махара. На самом деле, он вполне мог бы просто сообщить мне, что на дне реки Линганг под мостом затоплена старинная пиратская лодка, обшитая стружкой, которая по-прежнему в очень хорошем состоянии. Я могу использовать эту стружку для завершения строительства своей лодки. По этому мосту я прохожу каждый день, как метафорически и сказал Махар: он так же близок ко мне, как и моя душа. Таков уж Махар: ему важна не старинная лодка, а важно ткнуть меня в какую-нибудь мистерию. Загадки – пульс Махара.
Но с другой стороны, я был поражён информированностью Махара и Societeit. Это информация, которую они собирают в своих странных экспедициях и долго и тщательно хранят. Это доказывает, что их деятельность – не простая, ведь никому и никогда не было известно о старинной пиратской лодке на дне реки Линганг. И не исключено, что в той пиратской лодке до сих пор хранятся сокровища раджи Брана. Или они, возможно, готовят экспедицию для охоты на пиратские сокровища?
Сейчас мне следует признать, что, хотя это было очень непрактично и утомительно, но я должен был наведаться в ту библиотеку в Пангкал Пинанге, и в целом я даже наслаждался ощущением тайны, связанной с пиратскими лодками. Я доложил Махару, что разобрался в том, что он имел в виду и видел на дне реки Линганг ту затонувшую пиратскую лодку.
- О! – воскликнул он. – А ты, оказывается, не такой дурак, как я о тебе думал всё это время.
Я выразил ему свою благодарность и извинения за то, что сомневался в нём и даже осыпал его ругательствами.
Уши у него встали торчком, и он повернулся ко мне:
- И какими же ругательствами ты осыпал меня, парень?
- Ты ублюдок, Хар! Бесполезный, бессердечный человек, отсталый многобожник, сумасшедший и вонючий, не мывшийся ни разу извращенец!
Тут Махар вложил пальцы в рот и засвистел долго и пискляво. Мгновение спустя с вершины сейбы слетели две вороны, каркая и нападая на меня. Я суетливо стал убегать от них по траве, которая была мне по колено. Эти дикие вороны пытались ухватить меня за волосы своими когтями. Издали я видел, как Махар трясётся от смеха, схватившись за живот.
Глава 53. Культура кафе
Мне стало нехорошо, когда я увидел, что посетителей кафе «Разве ты больше не помнишь? стало больше обычного. Сорок три «ищейки» – члена синдиката Эксьена – присутствовали там в полном составе. Сам же Эксьен уже занял весьма странную позицию – на углу перекрёстка, словно там, по идее его безумной головы, находилась снимающая его камера. На меня нервно поглядела какая-то женщина с густо накрашенными ресницами. Она разговаривала с иностранцем, одетым так, будто только что продал целых шесть коров. Рот женщины двигался так же быстро, как и глаза.
Когда я пришёл, они все пристально поглядели на меня. Глаза той женщины даже ни разу не моргнули, когда она бросила на меня взгляд. Я растерялся: оба глаза её фонтанировали светом и пылали. Ещё никогда не видел я подобных людей. Махар предупредил меня, чтобы я был осторожен и хранил в секрете обнаружение под мостом через Линганг пиратской лодки. Причиной тому было то, что мафия охотников за сокровищами уже странствовала по малым островкам в водах Южной Суматры с тех пор, как на побережье в верховьях Танджонга были найдены обломки лодок, гружёных дорогим китайским фарфором. Ходили слухи, что те лодки принадлежали когда-то флоту адмирала Ченг Хо, который достиг Малайского пролива и затонул в водах Восточного Белитонга.
Уж и не знаю, кто передал эту новость о том, что я собираюсь собрать стружку с пришедшей в негодность пиратской лодки на дне реки Линганг, распространялась со скоростью холеры. Эксьен и его амбициозная банда мешали мне строить лодку и всё более злились из-за страха проиграть пари, штурмуя кафе «Разве ты больше не помнишь?» В отличие от целей мафии – искателей сокровищ – они собирались в кафе, чтобы обрушить мой дух.
- А ты разве не знаешь, Кал, что та пиратская лодка лежит в грязи ещё со времён голландцев? Как ты собираешься собрать с её корпуса стружку? – Нур Гундала Сын Молнии поджёг «фитиль динамита».
Но это было вполне логично:
- Те доски из стружки невозможно отодрать, особенно под водой! Невозможно! – очень обескураживающим было и заявление Рустама Симпан Пинджам, однако то, что он только что сказал, хоть и горько звучало, но было правдой.
- Это тяжело, парень, очень тяжело. Та река весьма глубокая. Ты либо погибнешь там внизу, либо тебя увлечёт подводное течение во время морского прилива. Ты можешь умереть томящейся смертью.
Взрыв всеобщего хохота раздался, когда прозвучал этот ответ Семауна Барбары. У малайцев бытует выражение «умереть томящейся смертью», то есть в самом нелепом и печальном состоянии. Чаще всего оно употребляется для уничижения. Но опять-таки, правда была на их стороне. Мои надежды медленно рушились. А потом взорвался «динамит», когда Эксьен прощебетал:
- Вот что происходит в итоге твоего общения с этим полоумным Махаром!
За его словами последовал взрыв ехидного смеха. Я пытался набраться терпения. Он же всё ещё злился:
- В этот раз держу пари, что, если Икал сможет поднять доски корпуса старой пиратской лодки на сушу, я буду вас всех угощать здесь кофе за свой счёт в течение двух недель!
Его сторонники радостно зааплодировали. Ещё один вызов бросил Рофиа Брюс Ли, желавший принять участие в пари с кем угодно в этой кофейне, что, если я проиграю, его противник в этой ставке может требовать от него выплатить все эти деньги. Но если мне улыбнётся удача, он готов разбить головой плод молуккского тунга, ударив по нему лбом. Неудивительно, что в пари Рофии нашлось много желающих поучаствовать. Среди них были Марсанип, водитель «Скорой помощи», Берахим Харап Тенанг младший, Мархабан Хормат Грак второй, и Макруф Буй, бакалавр Индонезийского Университета. Рустам Симпан Пинджам поставил некоторую сумму денег вместе с Зайнулом Вертолётом и Мархабаном Хормат Грак вторым. Зайнул и Мархабан при этом также заключили пари с Муслиматом Рэмбо. Танчап бин Сетиман поставил ставку против Мустахака Дэвидсона, а Мухаррам Ини Буди заключил пари с Мустаджабом Чарльзом Мартином Смитом. Мустаджаб бросил вызов также Муршиддину 363, а Муршиддин 363 поставил некоторую сумму против Муаса 30-я Ночь вместе с шерифом Махади. Муршиддин 363 был намерен обставить шерифа Махади, который неоднократно ловил его на краже бельевых верёвок или чужих кур.
Пари стали настолько шумными и сложными, что по форме напоминали какую-то запутанную матрицу по типу лабиринта, так что Шамсияру, владельцу кафе «Разве ты больше не помнишь?», пришлось даже специально помечать, кто против кого поставил. Шамсияру, которого также называли Шамсияром Боном*, так как, если у вас нет денег, то у него можно выпить кофе в кредит, платили исключительно для поддержания контроля в пари. Пятьсот серебряных монет – сама ставка, и два процента неё ему платил победитель, забиравший себе эту ставку.
В малайских кафе всегда имеется три крупных разновидности культуры. Первая – это долгая игра в шахматы с комментариями с правой и с левой стороны, которые ругали правительство. У них это отлично получается. Если эти люди займутся политикой, их трудно найти себе равных, и в дебатах могут проиграть даже настоящие политические обозреватели. Это во-вторых. Они и впрямь искусно уклоняются от ударов в тюремной кутузке, хотя наказание для них очевидно: они связаны по рукам и ногам. Всё потому, что они весьма проворно ведут борьбу словами. В-третьих, это культура пари. В нашей деревне много разных племён и народностей, которые любят пари. Иногда староста Кармун и муэдзин Махлигай выступают посреди кофейни, напоминая всем этим кули, что пари в любой форме – это азартные игры, а азартные игры – это серьёзное оскорбление религии и большой грех. Посетители задумчиво молчали. Когда староста и муэдзин ушли, перешёптываясь, они снова начали делать ставки, за исключением племени саванг – эти люди никогда не поливают грязью правительство, – хотя их часто просто игнорируют. Это племя не наживается, так как не любит пари.
Камсир Слепой из Пещеры Призраков ставит против Джумиади Полмачты. Судя по всему, несмотря на то, что он сам предложил пари, Джумиади был менее воодушевлён этим пари. Его грустные глаза глядели на меня. Его тронула моя борьба за строительство лодки. Глаза его заблестели от слёз. Видимо, и Махмуддин Забывчивый хотел сделать ставку, но не нашлось никого, кто бы желал заключить с ним пари, ибо, не говоря уже о своём проигрыше, он забудет потом даже о выигрыше. Но ему и впрямь очень нравились пари. К сожалению, ничего не вышло. Люди не желали делать ставки против него. Ему не выставишь счёт и не выплатишь его ему, так как он забудет. Бедный Махмуддин, он призывал других стать его соперниками по пари! Наконец сделать это соблаговолил Нур Гундала Сын Молнии из милосердия. Они поставил на кон каждый свой велосипед.
Тем временем А Нгонг сделал ставку против А Тонга. Его ставкой была готовность сбрить себе одну бровь в том случае, если я смогу достать те доски из стружки. Если я не смогу, А Тонгу придётся отдать ему деньги, а также выкурить пятнадцать скрученных вручную сигарет с надписью «Warning» на пачке. Они взяли друг друга за уши.
И тут вдруг Дауд Певец поднялся и громко закричал. При полной уверенности в себе он бросал вызов любому, и в то же время предлагал странную договорённость. Если мне удастся это сделать, то он готов петь на банкете дома у любого бесплатно, но если у меня ничего не выйдет, то и он ни от кого ничего не потребует.
- По рукам?! – сказал он искренне, уверенно и радостно.
Люди замолчали и поглядели друг на друга. Странно, что такое заманчивое предложение, которое принесёт пользу любому игроку без всякого риска, не получило отклика. Позже я понял, что многие люди на самом деле сами были готовы заплатить Дауду Певцу, только бы он не пел. Я покинул кафе в отчаянии. Но в глубине души я также сделал ставку, о которой было известно только мне одному. Я сделаю то, что уже давно хотел. Я отпер замок велосипеда. Эксьен подверг меня критике за то, что я до сих пор не смог достроить лодку.
- Твоя лодка, – он насмешливо скривил рот. – Таков уж твой удел всю жизнь, парень. Полумеры. Всегда одни полумеры.
Мне захотелось ударить его кулаком по носу.
- Ты не сможешь вернуть ту женщину из народа хоккиен домой, и даже не сможешь никогда добраться до Батуана.
* Bon (индонез.) – «Талон», «абонемент», «покупка в кредит».
Обнадёживающих слов и впрямь не было. Я просто надеюсь, что они будут придерживаться своих хвастливых ставок с тем же мужеством, с каким держали свои обещания люди народности хо пхо. Однако должен признать, что трудности с поднятием досок с борта лодки действительно именно такие, как они и предупреждали. Всё это время меня переполнял нереальный энтузиазм. Я сам видел на дне реки ту пиратскую лодку: часть её корпуса покоилась в грязи, поскольку по правому её борту зияла дыра размером с кокосовый орех – туда угодил пушечный удар. Вот почему такая великолепная лодка затонула.
Я взъерошил волосы. Насколько же тяжёлым было мое положение теперь, ведь у меня был один только шанс быстро закончить свою лодку, и этим шансом была та пиратская лодка. Сезон наступления западных ураганов уже маячил за воротами деревни. Я снова обратился к Махару. Он сказал, что на земле один лишь высокочтимый Тук Баян Тула может собрать те доски. Пока я слушал его разглагольствования в течение двух часов подряд, я не обнаружил ни единого здравого предложения. И чем дольше я его слушал, тем глубже он погружался в мир бредовых фантазий, царящий в его голове. Чем больше слов, тем больше они были оторванными от земли. Он рассказывал, как Тук Баян Тула может вывести лодку со дна, просто послав воробья помочиться на поверхность реки Линганг.
- А потом… – пробормотал он.
- Подожди-ка, – заявил я, полный признательности.
- В полночь, медленно и бесшумно, как будто всё втянул в себя лунный свет… – драматично произнёс он, – та лодка приплывёт сама!
Путешествуя по созданному им самим миру, Махар заблудился во тьме, концом которой была утрата всякого здравого смысла, и ушёл, оставив меня далеко позади.
Я покинул дом Махара с головной болью и болью в сердце от почти полной безнадёжности, между тем, как вопросов становилось всё больше. Я больше не знал, что делать, и был уверен, что даже Линтанг в одиночку не сможет решить эту проблему. Но что плохого в том, чтобы спросить у него, что он думает? Разве у него не находятся всегда отличные идеи, которые не приходят мне в голову?
После встречи днём с Махаром я ждал прибытия Линтанга на пристань. Три его лодки были загружены копрой. Медленно раздался звук подвесных моторов, толкающих гружёные лодки. К подручным Линтанга присоединились несколько молодых людей-аборигенов с чужих островов. Они были весьма рады тому, что наконец пришвартуются, так как им не терпелось увидеть рынок. Деревенщины из деревенщин. Спрос на копру на заводах по производству мыла на Яве, говорят, резко вырос, и бизнес островитян по производству копры процветал.
Шкипер Линтанг стоя, подбоченясь, на носу лодки. У ног его свернулись несколько верных макак. Я тут же повёл его в кафе, и с безнадёжным выражением на лице сбивчиво поведал ему о том, как трудно будет достать доски для завершения собственной лодки, а также о срочности дела и моих шансах достать ту пиратскую лодку. Уши Линтанга, слушавшего мою историю, встали торчком. Его милые глаза наполнились интересом. На самом деле ему очень нравились исторические рассказы.
- Это правда, парень?
- Я нырял туда. Это древний пиратский корабль, Линтанг. Первоклассная нетронутая стружка из леса в Бенгкалисе. Доски изгибаются на пятнадцать метров без какой-либо связки. Они крепкие, как железо, и сияют, как кожа буйвола.
Линтанг был поражён.
- Я ещё не заглядывал под палубу: возможно, там могут быть спрятаны пиратские сокровища.
- Эти сокровища – в самой стружке, парень. – Итак, в чём твоя проблема?
- Лодку засосало дно реки. Как достать с её корпуса доски из стружки?
Линтанг как всегда всё переваривал молча. Он посмотрел вдаль через оконную раму кафе. Лицо его было серьёзным. Как и прежде, в школе «Отряда радуги», выслушав от Бу Мус вопрос по физике, он на миг прикрыл глаза, чтобы собрать свои разумные мысли, витавшие в голове. Я ошеломлённо глядел на Линтанга, который словно был чем-то одержим. А затем в пробивающихся через решётку на окне лучах солнца он открыл глаза с сияющим видом. Неужели он что-то нашёл? Это и были те волшебные мгновения, когда лучи вдохновения проникают в его голову? Линтанг улыбнулся. Я же затаил дыхание: должно быть, сейчас он выдаст какую-нибудь удивительную идею.
- Решение твоей проблемы, парень, всё ещё заключено в самой лодке.
Как обычно в начале, это всё ещё было для меня весьма смутно.
- Что ты имеешь в виду?
- Решение заключается в самих досках обшивки корпуса этой пиратской лодки.
- Я это знаю, но как мне поднять их? Я уже обдумывал все возможности, пока голова моя чуть не взорвалась. Это невозможно.
Линтанг поглядел на меня с таким выражением, будто хотел спросить: «А ты действительно всё обдумал?»
Я подтвердил:
- Тебе следовало бы знать это. Та лодка пролежала в иле и грязи несколько столетий. Доски обшивки её корпуса стали липкими, ещё и со всеми колышками и шпангоутами. Она занимает больше десятка метров там, на дне, и нет никакой возможности открыть её.
Линтанг кивнул. Я знал, что у него, должно быть, уже созрело отличное решение, однако он всегда был очень скромным. Мне не терпелось.
- Ну скажи мне, друг, как я смогу поднять эти доски с лодки?
- Мы не будем поднимать доски корпуса лодки, – спокойно ответил Линтанг.
Я удивился:
- Прямо так?
- Мы поднимем саму лодку.
Я был потрясён, словно обжёгся утюгом. Что ещё за безумная идея?
- Я всё верно расслышал? Поднять лодку? Как такое возможно? Тут не то, что лодку, одни доски с корпуса не поднимешь.
- Поверь мне, парень. Поднять лодку со дня легче, чем отрезать доски от корпуса под водой или вытаскивать колышки.
Легче? И впрямь, это не укладывается в голове. Поднять лодку было и впрямь ещё более невозможным планом. Я не могу даже представить себе всю сложность задачи, похожей на задачу Бандунга Бондовосо*
* Бандунг Бондовосо – легендарный принц из сказания о создании храма Прамбананг на Яве. Когда-то на Яве существовало два соседних королевства Пенджинг и Боко. Пенджинг было процветающим и богатым, им правил король Прабу Дамар Мойо, у которого был сын Бандунг Бондовосо. А королевством Боко правил ужасный великан-людоед Прабу Боко со своим помощником Патихом Джуполо. Несмотря на страшную сущность и облик, у Прабу Боко была дочь-красавица, которую звали Роро Джонгранг (Лоро, Лара). История говорит, что Прабу Боко захотел напасть на своего успешного соседа, чтобы заполучить его земли и богатства. Армия великана внезапно напала на Пенджинг, и разразилась война, которая привела к голоду и жертвам с обеих сторон. На защиту страны король Прабу Дамар Мойо призвал своего сына Бандунга и послал его сразиться с Прабу Боко. После жестокой битвы великан был повержен сверхъестественной силой, которой обладал Бандунг Бондовосо. Армия захватчиков бежала. Вернувшись во дворец, Патих Джуполо рассказал принцессе Роро, что её отец убит. Горю Роро не было предела, но не успела она прийти в себя, как дворец окружила и захватила армия Пенджинга. Принц Бандунг был просто поражён красотой принцессы Роро и предложил ей руку и сердце. Но его предложение было сразу отвергнуто. Бандунг Бондовосо был неумолим и настаивал на браке, и в конце концов Роро сдалась и согласилась, но выставила два невыполнимых условия. Во-первых, принц должен построить источник Джалатунда, а во-вторых, создать тысячу храмов за одну ночь. Безумно влюблённый принц согласился и немедленно приступил к работе. Использовав свою сверхсилу, он очень быстро закончил строительство колодца-источника и с гордостью показал свою работу принцессе Роро. Она хитростью заставила Бандунга спуститься в колодец, и как только принц сделал это, великан Патих Джуполо засыпал колодец камнями. Ценой неимоверных усилий Бандунгу удалось выбраться из заточения, но его любовь была столь сильна, что он простил Роро все попытки убить его. Чтобы выполнить второе условие, принц вошёл в медитацию и призвал демонов земли. С их помощью он построил 999 храмов и начал работу над последним. Желая помешать планам Бандунга Бондовосо, принцесса Роро Джонгранг со своими придворными разожгла костры на востоке и начали молотить рис, так как рис испокон веков обмолачивали на рассвете. Демоны подумали, что солнце вот-вот взойдёт и полетели обратно под землю, оставив последний храм незаконченным. Узнав об обмане, принц в ярости наложил заклятие на Роро Джонгранг и превратил ей в каменную статую. Эта статуя и стала завершающей деталью последнего храма. Второе условие было выполнено.
построить за одну ночь тысячу храмов, выполнить которую ему не удалось. Если бы такое действительно случилось, и лодку подняли на сушу, то мы бы почувствовали появление странных предметов со дна озера или из тумана, как в фильмах про Индиану Джонса.
Но Индиана Джонс и то, через что он прошёл, есть не более, чем утопия. В реальном же мире утопиям не место. Ты и впрямь гений, Линтанг, но на этот раз ты зашёл слишком далеко. Ты зашёл на территорию фантазий Махара.
- Линтанг, ты это осознаёшь? Эта лодка имеет в длину пятнадцать метров, её вес – не менее десяти тонн. Её засосал ил, так что она гораздо тяжелее, и ушла глубоко на дно реки!
На что последовал быстрый ответ Линтанга:
- В этом-то и вся прелесть. Ты только что сам описал, как нам поднять эту пиратскую лодку. Чем глубже река и чем больше лодка увязла на дне, тем больше мы получим энергии. Разве ты забыл, парень, что гласит вторая аксиома старика Архимеда?
Я был ошеломлён. Всё для меня было по-прежнему невозможно, однако я только что зажёг фитиль разума Линтанга, и я хорошо знал, что его последующие аргументы сделают своё поразительное дело.
- Тут всё дело в силе тяжести, друг мой! Сила тяжести – это вселенская неизбежность, основа баланса галактик. Мы можем стоять прямо благодаря гравитации всей космической системы. Земля вращается, вода течёт, ветер дует, птицы летают благодаря механике суставов тела, в море происходят приливы и отливы, даже звук исходит изо рта – всё это благодаря силе тяжести. Без неё вселенная погибнет. Сила тяжести скрывается за каждым сгустком света и легчайшим движением предметов. В этом заключается тайна того, почему мы существуем.
Я не мог вымолвить ни слова: рот мой закрылся от изумления. Как и раньше наша учительница, Бу Мус, я, имея дело с Линтангом, смог только пробормотать про себя:
- Субханаллах*!
- Мы обыграем Архимедову физику, парень! И не только поднимем лодку! Мы даже сможем поднять затонувший город, если захотим!
Услышав это, я вздрогнул. Какая же потрясающая идея! Но тут кто-то позвал Линтанга по поводу его лодок с копрой, готовых отчалить. Он потянулся за пустой коробкой из-под табака рядом с кассовым прилавком, затем развернул её и начертил какие-то формулы и схемы, а после передал мне.
- Вот твой аргумент, – сказал он, поспешно вставая.
Я взглянул на наброски физических формул и схем, начерченных на кусках бумажной коробки. Там виднелось изображение лодки, такелажа и ещё некоторых предметов, таких как цилиндрический сосуд.
- Что это? – невинно спросил я, указывая на такой сосуд.
- Барабаны, – просто ответил он.
- Барабаны?
- Да. Точнее, цилиндрические бочки. Этим предметом ты поднимешь пиратскую лодку со дна. Извини, парень, но мне нужно уходить.
* Субханаллах (араб.) – «Пресвят Аллах». Распространённое в мусульманском мире выражение крайнего восхищения, одобрения.
Глава 54. Теорема Линтанга
Тем же вечером я расположил в ряд лежавшие на столе клочки бумаги с нацарапанными на них Линтангом четыре старинных волшебных рукописи настоящего мастера. Я до поздней ночи изучал их при свете лампы для чтения, но так ничего и не понял. Я даже не знал, с какой формулы следует начинать читать всё это. Всё то время, что я учился, уже повзрослев, моим предметом была экономическая теория. Что касается моих знаний и практического опыта в физике, то они были весьма ограниченными. Однако мне было очень хорошо известно, что в этих небрежных каракулях супергениального фермера, выращивающего копру, скрывались высочайшие знания физики. Если сложить воедино эти клочки, они могут стать ключом для открытия ящика Пандоры – гидродинамики. Так что для меня эти смятые бумажки были очень ценными, как своего рода доставшийся по наследству манускрипт учёного, которому безразлично время, даже не имеющего аттестата средней школы, или чем-то вроде карты сокровищ царя Браны, кодовым языком для общения с инопланетянами, или рецептом волшебного зелья для того, чтобы быть красивым, как бог, и жить вечно. Ибо если эти формулы верны, то со дна реки потом можно будет поднять на поверхность ещё очень много всяких тяжёлых предметов, используя эту простую, но умную технику, причём применять её смогут и неспециалисты. Если формулы верны, магия их окажется подобной той, с помощью которой Архимед, сын Фидия, открыл механический инструмент – подъёмник, которым он одной рукой поднял гигантский корабль «Сиракузы». А если специалисты обнаружат, что эти формулы всё ещё действуют, это может стать началом важного прорыва в науке. Может быть, это станет даже новым постулатом в физике.
Ряд основных символов в записи Линтанга я узнал: это давление (P), однако формулы, состоящие из двух строк, приведённых в нижней части клочка бумаги, по-моему, были оригинальным изобретением самого Линтанга. Я никогда, ни в одной книге не видел подобных манипуляций с формулой давления. Кажется, что моя формула – своего рода правило подсчёта энергии водонепроницаемой трубы, используемой как ускоритель для подъёма тяжёлых предметов из-под воды. Это и впрямь потрясающе, потому что это очень сложно.
По истечении четырёх дней изучения формул я начал понимать те технические этапы и приёмы, которые следовало предпринять. Расчёты Линтанга включали в себя синхронизацию множества переменных, например, напор воды, вес поднимаемого предмета и разделение энергии в каждой трубе-цилиндре. Следуя за каждым звеном в идеях Линтанга по данным формулам, я ощущал, будто иду по следам за мыслями величайшего гения. Всё моё тело было словно окутано священной мантией науки. У меня на теле появились мурашки: как фермер, выращивающий кокосы и заготавливающий копру, может быть настолько гениальным? Поэтому, если имя Алессандро Вольты было увековечено с помощью единицы измерения напряжения, Джорджа Саймона Ома запомнили в связи с законом Ома, Лоренца ценили за силу Лоренца, то блок формул для водонепроницаемой трубки, созданных Линтангом, следовало бы назвать теоремой Линтанга.
Первую ночь мы провели, разглядывая клочки бумаги и размышляя. Но это сразу заставило меня увлечься теоремой Линтанга. Я был полон решимости озвучить и одновременно представить доказательства. Всю вторую ночь я провёл, читая книгу по физике. На третью ночь я начал понимать логическую последовательность формул Линтанга, и чем глубже стал погружаться в них, тем больше верил, что эти волшебные формулы способны поднять десятитонною лодку, затонувшую в десятках метрах от поверхности.
Мои глаза не желали отрываться от страниц книги, потому как оказалось, что гидродинамика обладает притягательной силой, и я начал даже думать, что неправильную специальность выбрал для себя – экономику. Всё это время я впитывал новые вещи, сюрпризы и приятные моменты, так как более-менее начал мыслить, как Линтанг. Насколько же удивителен разум Линтанга!
Я снова открыл книгу без обложки, которой пользовался Линтанг ещё в начальной школе, чтобы набрасывать там свои различные эксперименты, и тут меня заинтриговала одна странная схема о проекте получения солнечной энергии через выпуклые зеркала, которые он снял с зеркал заднего вида с утилизованного автомобиля Государственной Оловянной Компании. Есть ещё технические изображения преобразования мотора магнитофона в мотор лодки, собранной из прожилок листьев саговой пальмы. Был там и ещё один забавный и дурацкий, однако разумный план создания кондиционера для нашего душного, жаркого и вонючего класса. Исходя из дизайна Линтанга, перед нашим классом следовало изготовить бак, походящий больше на бак для обливания водой коров. Тот бак был наполнен водой с ароматными специями, а позади него был установлен мощный вентилятор, так, чтобы прохладный ветерок и ароматы из того бака распространялись по всему помещению класса. Помню, что эту идею мы почти осуществили, если бы Бу Мус не получила строгий выговор от школьного чиновника из Министерства образования и культуры. Были в книге и различные проекты по механике колодца, а Линтанг вместе с Махаром тогда приготовил смесь из стеклянных осколков, смешанных со странными ингредиентами, чтобы запускать воздушных змеев.
Эйфория пари мне безразлична. Я сосредоточился на теореме Линтанга. Я вновь нырнул под мост через Линганг, чтобы определить точный вес пиратской лодки и измерить глубину её погружения на дно. Три дня назад я спрашивал Линтанга о тех цилиндрических бочках в его проекте, и он ответил, что это барабаны. Я полагал, что он воспользуется взрывчаткой, чтобы высвободить пиратское судно из донного ила. Но для чего ему барабаны? Какое они имеют отношение к теории силы тяжести? Он собирается использовать барабаны для создания своего рода баржи или буксира? Или чтобы погасить взрыв, дабы он не разрушил лодку? Но ни одна из формул Линтанга не оправдала моих предположений. Одна строка указывала на разную массу барабанов. И тут я вскочил, поняв значение того указателя.
Я понял, что те барабаны предназначались Линтангом для иного назначения – это была гораздо более разумная цель, а именно: он погрузит в реку эти бочки, наполненные водой, а в момент, когда они достигнут дна, он мгновенно автоматически опустошит их, получив огромнейшую высвобождённую энергию за счёт того, что вакуум в барабанах заставит их резко выпрыгнуть на поверхность. Если пиратскую лодку привязать к этим барабанам, они поднимут её. В теореме Линтанга содержалась формула для измерения объёма вакуума в цилиндрических трубах. Это значило, что теорема может решить задачу о количестве барабанов, которые потребуются. Также там была сила, необходимая для подъёма предмета из-под воды, импульс опорожнения цилиндрических труб и количество высвобождаемой при прыжке энергии. Гениально! Невообразимо гениально!
Через неделю мы снова встретились с Линтангом в кафе. Там к нам присоединился и Махар. Выпив горького кофе, пить который на этот раз было комфортно, я расстелил перед Линтангом широкий лист картона и сказал, что разгадал его тайну на четырёх обрывках бумаги. Мои выводы достигли точности вплоть до количества барабанов, которые потребуются для подъёма пиратской лодки, а также дизайна такелажа для её швартовки и механизма опорожнения барабанов с помощью силы всасывания насосов.
На самом деле, там не было ничего особенного: я просто перевёл и смоделировал его формулы. Это Линтангу надо дать за это медаль, а не мне. Фактически я не смог даже интерпретировать некоторые части теоремы Линтанга относительно импульса. Линтанг ничуть не изменился со времён начальной школы: я всегда находился в его тени, а он был моим Исааком Ньютоном. Линтанг улыбнулся, а Махар похвастался мной:
- Он не так глуп, как мы всё это время считали.
- Поднимай лодку пятнадцатого числа, – посоветовал Линтанг.
Я на миг был ошеломлён, но вскоре понял, что такая информация есть ещё одно проявление его ума. Линтанг изучил особенности реки. Пятнадцатое число месяца будет пиком подъёма воды в мангровых зарослях. Мощный поток воды, идущей из устья в реку, приведёт к усилению давления речной воды, а импульсная энергия в трубках от толчка будет ещё выше.
Мы втроём подняли свои чашки с кофе, чокаясь, как русские охотники за пушниной, только что заполучившие шкурки норки. Я наблюдал за двумя своими друзьями, Линтангом и Махаром. Удивительно, что самые близкие мои друзья – такие люди. Находясь среди них, я ощущал себя в центре волчка, отклоняющегося то к одному полюсу: логике, то к другому: воображению.
Знаете что, друзья?
В частицах света
И в нежных движениях предметов
Хранится тайна –
Почему мы существуем.
Глава 55. День подъёма
Услышав мой план по поднятию лодки, вся деревня, разумеется, всполошилась. Линтанг хотел поднять эту пиратскую лодку, что была сотни лет погребена под мостом через реку Линганг. Некоторые люди сразу же обвинили нас, что мы невменяемые. А я даже не решался зайти в кафе, не вынося насмешек. Эксьен, его банда, и те, кто раньше сомневался, что я смогу поднять со дна реки доски обшивки корпуса, теперь и подавно сомневались, так как мой план становился ещё более трудным, ведь предстояло не просто снять доски, но ещё и поднять лодку.
Они воспользовались шансом, чтобы увеличить свои ставки, о которых условились на прошлой неделе. А Нгонг, готовый сбрить себе одну бровь, к промеру, если мне удастся достать стружку с тех досок, предложил дополнительную ставку, которая прямо-таки взорвала А Тонга. Последний сказал:
- А Нгонг, ты должен будешь готов носить шлем, куда бы ни пошёл, даже если в этот момент ты не едешь на мотоцикле, в течение четырёх суток. Ты также не должен снимать этот шлем, когда спишь со своей женой.
Но если я проиграю, то А Тонг сам поднимет свою ставку: он был готов засунуть себе в штаны самую свирепую осу, – на теле которой «золотая корона», которая как раз сейчас откладывает яйца. Эти два парня народности хо пхо были друзьями ещё со времён показа мультсериала «Лев Липпи и Гиена Хар Хар»*, и головы их всегда были полны безумных идей. Они схватили друг друга за уши.
Я сосредоточил внимание на совете Линтанга. Мне понадобятся несколько десятков барабанов, а также проведение сварочных и такелажных работ. Все необходимые вещи можно без труда найти в нашей деревне шахтёров и рыбаков. Отсасывающие насосы для подводного опорожнения содержимого барабанов тоже не проблема. Калимут, старый друг, который как-то встретил меня во время того случая со спуском по верёвочной лестнице с корабля Lawit, легко собрал своих собратьев из племени саванг, чтобы помочь мне. Они были выносливыми и первоклассными ныряльщиками, как ныряльщики-собиратели моллюсков на рифах Восточного Тимора. Они способны пребывать под водой до двадцати минут без всяких вспомогательных устройств. Калимут сказал, что попросит вознаграждение только за то, что поплывёт со мной к Батуану, когда моя лодка будет готова. Он хотел попытать судьбу в Сингапуре. Мы договорились.
После сварочных работ и работ над оснасткой всего оборудования будет достаточно. Пятнадцатого числа, в воскресенье днём, когда приливная речная вода достигла пика в мангровых зарослях, мы приготовились совершить невозможное: оживить труп пиратской лодки, что была погребена в двух сотнях метров под мостом реки Линганг в течение сотен лет.
Жители деревни толпами направились к мосту, чтобы стать свидетелями необычайного события. Одни возбуждённо кричали, некоторые воодушевляюще аплодировали, другие – ехидничали, а были и такие, что называли нас сумасшедшими. Зрители свешивались с моста и выстраивались на пристани.
Барабаны были наполнены водой. Десятки ныряльщиков стояли наготове. Такелаж и насосы тоже были подготовлены. Ныряльщики кинулись в реку, словно стая дельфинов. Они прямо-таки врезались в дно реки. Их задачей было обвязать лодку такелажными верёвками так, чтобы она напоминала дитя в люльке. Свою работу они проделали так, как племя лилипутов обернуло Гулливера.
По сигналу Линтанга включили насосы. Затем наполненные водой барабаны бултыхнулись в реку. Это была первая попытка. И, как оказалось, неудачная, потому что опорожнять барабаны одновременно было очень трудным делом. Четыре барабана выпрыгнули на поверхность реки: очевидно, они были не в состоянии хоть сколько-нибудь сдвинуть лодку с места. Лодка была тяжёлой, как затонувший танк. Видя нашу неудачу, Эксьен и его банда закричали от радости. Вторая попытка также не удалась. Шесть барабанов с выкачанным из них воздухом всплыли со дна реки на поверхность, а их энергии было намного меньше той, чем нам было нужно. По теории Линтанга, лодку было невозможно поднять, если все двадцать четыре барабана не выпрыгнут вместе. Задача оставалось по-прежнему сложной. Одновременное выкачивание воздуха из барабанов очень трудное дело.
* Лев Липпи и Гиена Хар Хар – мультипликационный американский сериал 1962 года.
Успешная попытка сделать это больше напоминала случайность. Мы попробовали ещё несколько раз, но всё равно безуспешно. При каждой попытке наверх выскакивало максимум восемь барабанов. Время от времени выскакивала дюжина, но из-за того, что было это не одновременно, энергия рассеивалась, и её было недостаточно, чтобы поднять пиратскую лодку.
Так повторялось несколько раз, пока мы не выдохлись и чуть ли не пришли в отчаяние. Как будто всё было напрасно. Эксьен и его банда радовались ещё больше. День клонился к закату, но результатов не было. Издевательства Эксьена ещё сильнее ослабило наш дух. Линтанг сказал мне, что на сегодня работать уже хватит. Он признал, что его конструкторская недоработка состояла в том, что он недостаточно точно рассчитал момент высасывания воздуха из барабанов. Эксьен уже прыгал от радости, видя, что мы начали паковать вещи.
Однако я упросил Линтанга попробовать ещё разок, одновременно молясь Всевышнему, чтобы последняя попытка удалась. Барабаны снова наполнили водой, затем бросили в воду. Десять ныряльщиков из племени саванг в который уже раз кинулись в воду. По сигналу Линтанга включили всасывающие воздух насосы. Я увидел, как воздух выскакивает со дна реки, образовывая сжимающиеся круги, похожие на пузырьки, выдыхаемые горбатыми китами, чтобы поймать лососей. Это случалось и во время десятков предыдущих попыток, но на этот раз всё было иначе, так как пузыри образовали идеальный, блестящий и большой круг, выливающийся на поверхность. У Линтанга глаза вылезли из орбит. У меня застучало в груди: это был признак того, что выкачивание воздуха из барабанов происходит одновременно. Четырёх барабанов с восточной стороны, постоянно появлявшихся первыми, не было видно. Зрители на мосту были ошеломлены, увидев потрясающие воздушные пузыри. Внезапно мост затрясся, словно поражённый шестибалльным землетрясением по шкале Рихтера. Эта тряска сопровождалась гулким рёвом и грохотом из-под реки, как будто это утробно гудит какой-то гигантский зверь. Зрители закричали от ужаса. Маленькие дети разлетелись в стороны, как брызги. Но в то же мгновение пузырьки воздуха стали ещё более мощными. При этом ни один барабан не появился, так как сейчас все они одновременно двигались к поверхности. Ныряльщики отплыли подальше от лодки, боясь, что огромная энергия засосёт их. Пузырьки воздуха всё росли из-за бурлившего там сильного давления. Линтанг, казалось, не мог больше дышать, а я был поражён, увидев, как со дна реки становится на дыбы огромный силуэт. Дикий и свирепый.
Я был ошеломлён, видя невероятное: все двадцать четыре барабана выскочили одновременно, и в следующую же секунду колени мои задрожали, когда чёрное, гигантское существо выпрыгнуло на поверхность реки, прорвалось сквозь водные пузыри в сопровождении звука, похожего на выдох огромного кита. После сотен лет размышлений оно вдруг вылезло сюда, на поверхность, такое большое, чёрное и блестящее. Очень молодцеватое, но и столь же старое, замшелое и обвешанное страшными верёвками. Оно покачивалось мгновение то влево, то вправо, как раненый мамонт, затем, замычав, умолкло, покорившись спутывавшим его верёвкам. И впрямь замечательное существо. В корпусе зияла большая дыра от попадания голландской пушки в четыре части. Модель была типичной для островных малайских лодок. Но несмотря на тяжёлое ранение, палуба по-прежнему гордо парила, корма всё ещё была твёрдой, квадратной и высокой, словно плечи Геракла. Две мачты всё так же крепко противостояли ветру. Свирепой ауры её ничуть не убыло. Это был транспорт зловещего пиратского флота, когда-то свирепствовавшего в Малаккском проливе. Кровь и страх хлынули из неё.
Лодка эта была безымянной. Но было в прошлом такое время, когда люди вдоль побережья Суматры осмеливались назвать эту лодку лишь по примеру, ведь её название считалось табу. Даже рот того, кто упомянул её, следовало засыпать зёрнами риса, так как полагали, что тем самым он навлёк беду.
Внезапно в деревне после беды, ставшей легендой, появилась пиратская лодка, словно заброшенная в наши дни по коридору времени. Сегодня днём, после погребения в течение столетий, её дух был воскрешён Линтангом и наукой, чтобы она вновь начала дышать.
Зрители были ошеломлены. Некоторые молились и бормотали что-то. Они с трудом верили собственным глазам – тому, что перед ними предстала пиратская лодка, которой сотни лет. Вот она, плавает прямо перед носом. Более того – они не могли поверить, что мы с Линтангом сделали такое, что они считали невозможным. Они молчали, но постепенно послышались аплодисменты – всё более громкие и шумные.
Глава 56. Невыносимо
Я был рад тому, что нам удалось поднять пиратскую лодку со дна реки Линганг, тем более, что мне с трудом представлялось, чтобы А Тонг проиграл пари: эффект, который бы произвела оса в его штанах, был бы наверняка просто невыносимым.
Тем утром хохотом заливался весь рынок, видя, как упитанный А Нгонг в шлеме на голове разносит рыбу на продажу. Кажется, А Тонг подобрал ему шлем, похожий на те боевые и забавные шлемы, которые носили в союзнической армии. Он сделал в шлеме отверстия слева и справа, рядом с ушами, чтобы можно было прикрепить туда цепочку. Цепочка продевалась через подбородок А Нгонга два раза и запиралась на маленький висячий замочек, так что А Нгонг не мог сам открыть его до истечения четырёх дней. Ключ тщательно хранил у себя А Тонг.
Однако всем было известно об этом. Несмотря на то, что А Тонг не запер замочек на шлеме, А Нгонг не снимал его до окончания срока действия своего обещания. Даже когда никто не видел, он всё равно не снимал шлем. Они принадлежали к числу потомков храброго солдата Хо Пхо, и пари для них были не игрой, а делом чести, и им следовало надлежаще выполнять данную ими клятву или обещание. Так поступали и их предки. Проклятые голландцы их откровенно предавали, однако они всё равно воевали на стороне голландцев, потому, что им платили, и потому, что они дали им с самого начала клятву. Люди народности хо пхо никогда не нарушают своего слова, поэтому они и заслуживают такого высокого доверия, и это есть самая главная черта в социуме хо пхо. А Нгонг серьёзно относился к этому, хотя все и смеялись над ним, а также по-прежнему сохранял верность и своему начальному обещанию. И опять весь рыбный рынок хохотал, видя, что у А Нгонга всего одна бровь. Я сделал такое заключение: оба они – и А Нгонг, и А Тонг – страдали безумием номер тридцать семь – то есть пристрастились к пари.
Эксьен и его банда, потерпевшие полное поражение, раздражались на меня ещё больше. Он подкупил Рустама Симпан Пинджама взять денег в долг в кооперативе, так как он должен был две недели бесплатно угощать в кафе своего соперника по пари. Сам Рустам Симпан Пинджам был вынужден взять денег в долг в кассе своей конторы, так как проиграл пари Зайнулу Вертолёту и Мархабану Хормат Граку Второму. Но эти деньги просто ускользали от них, как если бы они держали в руках сома. С ладони Мархабана Хормат Грака Второго они тоже исчезли, потому что он проиграл пари на такую же сумму Муслимату Рэмбо.
Мустахаку Дэвидсону удалось обанкротить Танчапа бин Селимана. Мустаджаб Чарльз Мартин Смит, купивший ставку Мухаррама Ини Буди, тоже был спокоен. Однако если провести линию в бухгалтерской книге с двумя колонками цифр – приходом и расходом, и сделать окончательный подсчёт, то денег у Мустаджаба Чарльза Мартина Смита оказывалось недостаточно, ибо он сильно проиграл Муршиддину 363. Все взносы были сделаны, и видимо, на этот раз все ставки выиграл Муршиддин. Ему удалось обанкротить Муаса Петанга-30 и шерифа Махадифа, и потому он был действительно счастлив. После того, как шериф его много раз бросал за решётку в полицейском участке, наконец-то он впервые почувствовал, что взял верх над этим стражем порядка. Эта победа стоила для него даже больше, чем деньги.
Рофиа Брюс Ли был опечален, так как ему пришлось лбом разбить все четыре ореха молуккского тунга из-за своего пари с Марсанипом, водителем «Скорой помощи», Берахимом Харап Тенангом Младшим, Мархабаном Хормат Граком Вторым и Макруфом Буем, и на лбу у него появились четыре шишки. Джумиади Полумачта рыдал, так как проиграл Камсиру Слепому из Пещеры Призраков, и сетовал теперь на несправедливость этого мира. Самым странным был Дауд Певец: в то время, как все сожалели, проиграв пари, он был вне себя от радости и заявлял каждому, что раз он проиграл, то будет петь бесплатно на банкете у любого, и весело напевал свою частушку:
Члены рыбного совета,
Все малайцы, все – друзья.
Ну так по рукам!
Дауд страдал безумием номер сорок один: одержимость выступления перед публикой. Тем временем Нур Гундала Сын Молнии разозлился и сообщил о поведении Махмуддина Забывчивого Шамсияру Бону, администратору ставок. Проигравший пари Махмуддин отказывался отдать Нуру свой велосипед, так как, по его словам, он никогда в жизни не делал никаких ставок и даже прочитал проповедь:
- Пари – это песня шайтана, а азартные игры – оскорбление исламской религии, – ну точь-в-точь муэдзин Махлигай.
- Следи-ка за своими словами! Тебе и впрямь легко так говорить, а между тем, следовало бы знать, что я – праведный член общины пророка Мухаммада и никогда не занимался азартными играми.
Когда же ему показали записи ставок, которые вёл в своей большой счетоводной книге Шамсияр Бон, где отчётливо виднелись его инициалы – знак того, что он дал своё согласие, поставив в колонке подпись. Более того – там были написаны даже дата и время, однако Махмуддин всё равно отказывался, настаивая на том, что его подпись была подделана Шамсияром. Он обвинил Шамсияра вместе с Нуром Гундала Сыном Молнии в сговоре с самим дьяволом, дабы ниспровергнуть исламскую религию.
Пиратскую лодку без труда втащили в мой лодочный ангар на берегу реки. Я тут же стал вынимать доски корпуса. Меня радовало, что теперь у меня есть старинные доски из стружки, которые до сих пор находились в очень хорошем состоянии, даже лучшем, чем те стружки, что я всего месяц назад нарубил. Я лишь немного сгладил рубанком эти артефакты, затем просверлил их с обеих сторон, чтобы прикрепить колышки. Теперь по форме это и впрямь стало повторять ритмическую градацию корпуса моей лодки, что сильно облегчало мне работу.
Меня не заботит суматоха ставок в кафе, так как я ставлю сам на себя. Это старая ставка. Я вскрыл пару штевней пиратской лодки. Те штевни были из резной древесины – главной и очень прочной основы лодки. Тщательно вырезал долотом основание и края, насколько можно более изящно, а затем выгравировал имя. Стояла полночь; небо было тёмное, сверху сверкал полумесяц. Я пробрался украдкой на старое деревенское мусульманское кладбище. Тишина. Я точно знал, что это там, под старым деревом франжипани, находится целая группа гробниц семейства Аншари. Виднелось место захоронения каждого члена семьи, и тот, кто умер позже всех, находился в самом конце. Я извлёк надгробие с именем Мархабан Хормат Грак на той последней могиле, затем глубоко-глубоко в землю положил на его место другое надгробие из древесины с именем, которое я выгравировал на нём своей рукой: тому была уже не одна сотня лет. Это было истинное имя того бравого покойника: Мархабан Фадиллах Аншари бин Хасан Муслим Аншари. Фадиллах это значит, друзья, «добродетель религии».
Линтанг,
Перочинным ножом я медленно вырезал фразу
Из грустных чувств своих,
Ибо преисполнен я почтения к тебе,
За очаровательную дружбу, ум и сердце блестящие твои, Линтанг.
Несравненный гений.
Глава 57. Мечты Линтанга
И вот наконец я подошёл к заключительному этапу в строительстве своей лодки, а именно: изготовлению мачты. Эта работа велась параллельно с заделкой мелких щелей корой эвкалипта, шпаклёвкой корпуса и его покраской. Я в одиночку возводил мачту, по-прежнему участвуя в гонках наперегонки со временем. До сезона западных муссонов оставалась всего неделя. С раннего утра до поздней ночи я был занят шитьём парусов, установкой колец зажима, следуя шаблону мачты и такелажного механизма. Раньше я занимался всем этим с покойным Вехом. Именно он научил меня, как обращаться с парусами. Я не переставал трудиться, даже когда уставал, и засыпал со стамеской или швейной иглой в руках. За пять дней до начала сезона западных муссонов, одним ранним тихим утром поднялась рябь на реке, когда устье реки ещё сияло в лунном свете, и моя работа над лодкой была окончена.
Я отошёл на несколько шагов назад и увидел свою лодку издалека. Сначала я встал, и тут мои колени задрожали, не в силах удержать всё тело. Я упал на колени. Чувство изумления проникло в грудь и переполнило меня. Мне не верилось в это, да и никто не поверит, что я своими собственными руками выполнил самую сложную и невозможную работу в своей жизни: изготовил традиционную лодку длиной одиннадцать метров, весом почти три тонны, с мачтой высотой пять метров. На эту лодку у меня ушло семь месяцев жизни. Отложив сомнения в своих способностях, я погрузился затем в скучную работу: рубку и переноску, пока не начинало ломить спину, чуть ли не калеча плечи. Затем я гнул доски с точностью до миллиметра и блуждал в волшебном мире разума Линтанга и таинственном царстве фантазий Махара, высмеиваемый, презираемый и унижаемый. Но посмотрите-ка, друзья, на это: лодка моя прекрасно смотрится на своём месте. Это мой первый «ребёнок». Её носовая часть была покрашена в полоски малайского флага, а корпус был таким же красивым, как лодки Булукумбы. Кажется, она не уступает по красоте «Свету алмаза», «двоюродной сестре» лодке Мапанги, которая сейчас находится посреди океанской глади, в ряби волн. Я погладил корпус своей лодки. Повеяло ароматом древесной стружки, которая видела на своём веку тысячи полнолуний, поведавшей мне о том, что энтузиазм и знания могут добиться всего. Теперь я видел свою лодку, как когда-то видел стоящую перед собой лодку Мапанги, «Свет алмаза».
Я взял кисть, чтобы нанести последние мазки на свою лодку. Это был тот сакральный момент, которого ждёт любой строитель лодки, а я ждал все последние семь месяцев, когда напишу название: «Мечты Линтанга».
Без моего ведома семейство Мапанги устроило для меня ритуал переноски лодки. Двенадцатилетний Рафики, старший внук Мапанги от его старшего сына, получил почётное задание – держать за прицеп лодку, как и я когда-то, когда мне выпала честь держать прицеп лодки Мапанги – «Свет алмаза». Возможно, у Мапанги тоже было предчувствие, что когда-нибудь в будущем Рафики продолжит традицию семьи, длившуюся вот уже сотни лет: изготовление лодок.
После того, как я сбоку вырезал название лодки – «Мечты Линтанга», – Мапанги больше не разрешал мне приближаться к ней. Мелкие работы, вроде закручивания болтов в машинном отделении, завязывание такелажа мёртвым узлом, обмотка мачты парусом, расстановка вещей в трюме на палубе, взяли на себя сыновья Мапанги. Они подготовили брёвна, подогнанные в ряд дорожкой к пристани, по которому покатится лодка «Мечты Линтанга».
Когда зазвучали бубен и барабан, меня попросили пожевать бетельного перца с листьями танина – гамбира вместе со старейшинами племени людей в капюшонах. Какая-то старуха в капюшоне посыпала цветами и рисовыми зёрнышками всю дорожку из брёвен, а Рафики закричал, давая сигнал десяткам крепких мужчин потвёрже встать ногами на землю и делать глубокий вдох и выдох, толкая при этом лодку вперёд. Сам Рафики в нужный момент закричал:
- Хайху!
При каждом крике «Хайху», издаваемом этими крепкими моряками, сердце в моей груди с силой колотилось.
Сотни жителей деревни расселись на железной балюстраде моста через Линганг, на его перилах, битком наполнили шумную пристань, чтобы увидеть мою лодку. Те же, кто проиграл пари, выглядели беспомощными. Сомневавшиеся в том, что я смогу построить лодку, были ошеломлены. Были и те, кто прыгал от радости. Всё ближе подходя к пристани, я ощущал ещё более сильное биение пульса, так как весь мой тяжёлый семимесячный труд будет определён через несколько рывков, когда моя лодка загудит, сев на поверхность реки. Упадёт ли она на дно камнем или сразу же перевернётся вверх дном? Такие, как Эксьен и его банда, конечно же, надеялись на худшее. По их лицам было видно, что они надеялись, что моя лодка сразу потонет, так что они смогут хоть ещё сто лет смеяться надо мной и выдумывать прозвища, которые будут оскорблять меня всю жизнь.
Брёвна, лежащие под полом палубы, по очереди со скрипом подталкивали лодку вперёд на маховую сажень. Линтанг стоял с краю на восточной стороне пристани, словно фея на краю ручья, превращающегося в серебряную шаль, так как в нём отражалось рыжее солнце. Я не прекращал про себя молиться, только бы моя лодка не утонула, и затаил дыхание, когда Рафики выпустил обёрнутый вокруг плеч обруч прицепа и в последний раз крикнул:
- Хайху!
«Мечты Линтанга» быстро заскользила по поверхности реки. Сотни людей зачарованно смотрели, как лодка неуклюже идёт по воде. Она крепко раскачивалась, словно подстреленная в крыло индийская свистящая утка. Эксьен побежал к берегу реки, крича проклятия моей лодке:
- Тони! Тони!
Я в ужасе наблюдал за тем, как моя лодка яростно шатается только из-за лёгкого плеска речных волн. На поверхности воды она напоминала масло на скользком противне: двигалась неустойчиво, беспокойно хромала, хотя продолжала скользить. На этой одиннадцатиметровой корме было всё: ум Линтанга, семь месяцев тяжёлого труда и моя честь, поставленная на кон. Я испытывал головокружение. Не дай бог, если расчёт Линтанга окажется ошибочным, и не дай бог, чтобы расстояние изгиба между штевнями на носу и на корме окажется слишком близким, или чтобы у лодки окажется слишком изогнутый корпус, так что она будет нестабильной. Линтанг приободрил меня:
- Не нервничай, Икал. Если бы она тонула, то это бы уже давно произошло.
Несколько человек присоединились к Эксьену и закричали:
- Тони! Тони!
Однако, чем больше они ругали мою лодку, тем ровнее она скользила, и тем слабее становилась бортовая качка, а затем она начала медленно следовать ритму волн. Рябь мягко похлопывала её корпус, и она двигалась по воле волн. Волны поднимали её – она прыгала, волны отступали – и она снижалась. Моя лодка и волны договорились между собой. Внезапно сотни моих сторонников радостно закричали, а Линтанг обнял меня за плечи:
- Погляди на это, парень! Что я говорил?! Это наука, парень! Никогда не недооценивай науку!
Эксьен, раскрыв от изумления рот, уставился на мою лодку, тихо и красиво, как задумчивый канадский гусь. Он несколько раз протёр глаза. Лицо его было бледным от того, что он представил, как снова ему придётся принимать как должное проигрыш в пари. Он спрыгнул с пристани и даже успел изрыгнуть очередное злословие:
- Пусть сова скучает по луне*! – выкрикнул он несколько раз.
* Поговорка – «Как сова, что скучает по луне». Сова, что целует луну (или скучает по луне) – означает кого-то, кто любит другого человека, который не отвечает ему взаимностью, или не может добраться до своего возлюбленного. Сова, как известно, это птица, которая вылетает ночью в поисках еды (и любит смотреть на луну). За этой поговоркой скрывается история о сове и принцессе, которые жили на небесах. Однажды они посмотрели на землю и увидели там сверкающий камень. Сова сказала лунной принцессе: «Я принесу этот драгоценный камень для тебя». Лунная принцесса на это ответила: «Мне не нужен камень, ты моя жемчужина». Без ведома лунной принцессы сова нашла заклинателя, который мог дать ей сильный талисман, чтобы она спустилась на землю и взяла тот блестящий камень. Сова спустилась на землю, но оказалось, что там не было ожидаемого самоцвета, а вместо него было обычное зеркало, отражающее свет от земли. Сова уже намеревалась вернуться на небеса, но не смогла. Талисман нельзя было использовать повторно. Сова могла только плакать, зовя свою любимую лунную принцессу с земли. Так и родилась поговорка.
Он был готов поспорить на что угодно, что я не смогу привезти А Линг домой. Ни на миг он не верил, что мне удастся сделать это. Если честно, то я и сам сомневался. Я не уверен в том, что А Линг находится в Батуане. Но пока мой единственный выбор – это сезон западных муссонов, который всё ближе, и мне следует немедленно отплывать. Выбор всей моей жизни – это искать А Линг, где бы она ни была.
- Парень, помяни мои слова. Возьми свой нож-паранг. Ты не вернёшься в Тамбок, это Тамбок встретит тебя, и ты его почувствуешь!
Это имя – Тамбок – неужели он яростнее волн в сезон западных ветров? Я высоко поднял нож в ярком саронге. Ну и кричи себе на здоровье, Эксьен, пока у тебя голос не сядет. А я всё равно не сдамся.
Буксир снова потянул за собой лодку к пристани. Мы с Махаром запрыгнули на него. Махар, Калимут и Чунг Фа погрузили всё необходимое для плавания. Махар, которого я назначил матросом, поднял парус. Я же, бывший капитаном, встал у руля. Прямо сегодня мы направимся к Батуану. «Мечты Линтанга» распустила парус, как орёл раскрывает крылья. Она сделала поворот, а затем проскользнула под мостом. Спокойная река Линганг разделялась на три части до самого берега. Парус «Мечтаний Линтанга» величественно трепетал. Я стоял на носу лодки. Сотни людей, столпившихся на берегу реки, громко аплодировали. Увидев меня, они кричали:
- Капитан! Капитан!
Так я превратился в человека, вынувшего из ножен меч и бросающего вызов буре на фоне рокота океанских волн и блеска созвездий семь месяцев назад, когда эти созвездия стали кораблём. Я удалялся, но по-прежнему слышал радостные крики. «Мечты Линтанга» спустилась в дельту, прошла через остатки лимана, а затем отдалась объятьям океана.
Глава 58. Ему не нужно радио
Истинные цвета ещё более заросшей манграми реки Линганг поблёкли, когда мы вышли из устья. Они потихоньку переходили от коричневого к тёмно-коричневому из-за смешения с синей морской водой, а затем к чисто-синему. У нас не было ощущения, что мы уже за пределами побережья Белитонга. Гора Селумар и окружающие её ступени холмов были задумчивы. Издали их словно подпирало семейство высоких деревьев – эритьер, которые состязались между собой по высоте и тянулись к солнечному свету, который скрывала за собой гора Гудха. Ряды карамбол в крапинку частично погрузились в воду. Береговая линия сверкала из-за присутствия ильменита в аллювиальном слое, когда берег был разглажен после абразии. Иногда в устье попадались крокодилы длиной семь метров, что извивались в лужах из серебряных песчинок. Изгибы полуострова стали заметнее, так как лодка всё более удалялась, и один за другим появлялись новые острова. Маленькие острова в водах Белитонга – их сто восемьдесят один – были произвольно разбросаны Господом с неба. Днём там царили летучие лисицы. На части кокосовых плантаций на тех островах обитали малайские семьи, добывающие копру, подобно семье Линтанга. Остальные же были необитаемыми, и посещались контрабандистами олова или теми, кто желал удалиться от шума цивилизации. В числе таких людей был Тук Баян Тула. Он был королём тех чужих островов, его величеством без народа и престола.
Из-за своего безрассудного намерения обязательно плыть на Батуан я понял, что океан – это кипящий кратер вулкана в обители небожителей, окунувшись в который, станешь неуязвимым. Все трудности изготовления лодки – это только открытие, тогда как истинное испытание – это само плавание. Не меньше, чем моя собственная жизнь стоит на кону.
Теперь, когда парус раскрыт, я не сдамся, ведь я и сам более-менее потомок мореходов. Мой дед по материнской линии был моряком, возившим копру до самых вод Тимора. Мать рассказывала о том, что в её роду не было ни одного мужчины, который не был бы рыбаком. И к тому же для меня это уже не первое путешествие. Когда-то с Вехом я часто пересекал воды Мелиданга до самого залива Балок, чтобы заблокировать миграцию акул-пил с рифов Белонны. Он научил меня распознавать созвездие Ориона, находить Венеру и созвездие Возничего – ориентиры в пути. Однажды Вех велел мне плыть из Ментиги домой, и у меня получилось. Но тогда я был для капитана Веха только штурманом, а для моря – только матросом. Теперь же на этой лодке я – капитан.
Число пассажиров лодки не должно превышать четырёх человек – так посоветовал Линтанг, – так как вес лодки напрямую влияет на её скорость. Все сложные математические расчёты Линтанга по изготовлению лодки-астероида могут утратить свою магию, если я буду безрассудно относиться к нагрузке. Я уверен: там, на Батуане, в определённый момент вопрос скорости окажется вопросом жизни и смерти пассажиров этой лодки. Вот почему я так тщательно отбирал команду.
Ясное дело, Махару нужно было следовать с нами, потому что именно ему предстояло вести дела с Тук Баян Тула, и он не мог дождаться встречи со своим учителем. Он взял с собой квадратный предмет, завёрнутый в старинную ажурную красную ткань, на которой арабской вязью было выведено что-то вроде заклинания. Тот предмет выглядел очень загадочно. Махар сказал, что с помощью его он будет вести переговоры с Тук Баян Тула. Предмет производил впечатление какой-то сакральной вещи, взятой Махаром из пещеры на склоне горы посреди моря. И хоть я и настаивал несколько раз, Махар никак не хотел сообщать мне, что же там, в красном свёртке.
Калимута, увидев которого, я зачастую отворачивался, когда он шёл, ибо у меня просто не было духа глядеть на него, я знал давно: этот человек из племени саванг был моим другом с самого детства. Он был моего возраста, но лицо его выглядело уже старым. Он таскал мешки с оловом с одиннадцати лет. Он начал зарабатывать себе на жизнь уже с такого юного возраста. Когда он помогал мне, ныряя к пиратской лодке, я обещал ему взять его с собой в Батуан, уважая его решение попытать счастья в Сингапуре после того, как Джакарта отвергла его.
Чунг Фа, отец маленькой девочки Шиет Лу, которого я когда-то повстречал на корабле Lawit, вынужден был плыть с нами, хотя его истинной причины я не знал. Он сказал только, что чем угодно готов помочь. У меня просто не было смелости заглянуть в глаза этому толстяку, который так молил меня. Не одну неделю он напоминал мне о больших опасностях, которые сулит это путешествие, а также о том, что у него на иждивении жена и четыре дочери. Он настаивал. Для меня же нет ничего лучше, чем иметь действительно высокомотивированных членов команды. Так что Самсона, который тоже присоединился к нам, пришлось заменить на Чунг Фа. Более того, я был доволен такой комбинацией из трёх человек. Они были словно рождены встретить свою судьбу на моей лодке. Чунг Фа был очень весёлым: у него было в запасе много остроумных историй. Несмотря на трудную жизнь, улыбка редко сходила с его милого пухлого лица. Я назначил его на своей лодке кем-то вроде помощника по общим вопросам. Он готовил еду, что угодно перетаскивал и чистил. Его особенность состояла в том, что он был одержим чистотой. В самый первый раз, когда он попал на лодку, он тут же схватил ведро, надраил палубу и вытер пыль отовсюду. Затем вынул что-то из кармана штанов, – то оказалась щётка для обуви. Говорят, что эта щётка всегда была в кармане его штанов, куда бы он ни отправился. Той щёткой он натирал всё, что было в пределах его досягаемости: крышку люка, руль, корпус лодки, бинокли, спасательные круги, и даже сандалии Махара. После этого он протёр якорь.
Калимут всегда находился в окружении этнического меньшинства – племени саванг. Это племя всегда недооценивают с точки зрения умения считать, читать и писать. Калимуту хотелось разорвать эти оковы. Себя он считал человеком саванг нового времени. Он всегда стремился исследовать мир, и с этой целью отправился в Джакарту. Такой поступок является очень редким в племени саванг. А теперь вот ему захотелось поехать в Сингапур через Батуан. Когда я вижу Калимута, меня просто захлёстывает энтузиазм. Если Чунг Фа одержим чистотой, то Калимут одержим желанием проявить себя. И одним таким новым миром, открытым им, были книги. Калимут читает всегда, при первой же возможности. Мне же нравится отвечать на его простые вопросы, если ему не всё понятно в прочитанном. Он был вне себя от радости, когда получил от старосты Кармуна вестерн Вечела Ховарда под названием «Одинокий пистолет», адаптированный Дармо Арио, 1963 года выпуска. Это была особенная книга, на обложке которой вкратце была приведена вся эта грандиозная история, и при чтении её у меня захватывало дух…
1830 год, Американский континент… Тот, кто быстрее других вынет пистолет, тот и победит. Ловкость и умение обращаться с пистолетом были гарантией личной безопасности. Его жена была красива, и мало кто мог с ней сравниться. Его друзья сразу превратились во врагов, желая убить его, чтобы завладеть его фермой. Даже собственная сестра – жестокая женщина – хотела единолично владеть его фермерским хозяйством. Перестрелки на пистолетах сменяли друг друга без всякой известной на то причины. С ним случилась потеря памяти из-за одного несчастного случая, когда он пересекал обширную территорию, не зная, кто он, и откуда, тогда как его жене приходилось каждый день терпеть душевные муки и выслушивать клевету… Но Леонидас Вест вернулся с кулаками и пистолетом, чтобы нокаутировать своих противников…
Каждый раз, как Калимут читает эту книгу, хотя делает это ещё не бегло, на его лице отражается сожаление при непонимании любого слова. Он по нескольку раз повторяет каждую страницу и улыбается, несмотря на то, что на той странице рассказывается о мучениях шерифа, преследуемого бандитами. Подозреваю, что Калимуту особо и не интересен сам сюжет. Ему просто нравятся книги и слова вообще. После прочтения нескольких страниц романа Калимут даже начинает двигаться по-другому: словно ковбой, лезущий в перестрелку.
Оба они – Чунг Фа и Калимут – при приближении к Махару становятся весьма подходящими членами команды, так как, если Махар рассказывает что-то – разумеется, историю, которая никому и в голову не придёт, Калимут и Чунг Фа сидят и слушают его, как если бы они слушали пятничную проповедь в мечети. Хотя история с Махаром такова: я назначил его радистом, но он признал, что ему совсем не нужно радио на лодке в десяти милях от берега, так как, по его словам, если возникнет действительно серьёзная ситуация, он тут же передаст сигнал SOS через мочки своих ушей, который сразу попадёт на спутники ЦРУ в небе.
- Когда они получат моё сообщение, США немедленно отправят на помощь нам войска Национальной гвардии, так что нам не о чем беспокоиться!
Чунг Фа и Калимут ни на секунду не усомнились в этой истории, и немедленно неофициально сделали Махара своим начальником. Одного слова – «передаст» – Чунг Фа и Калимуту было достаточно, чтобы убедиться, что Махар умнее их. Итак, для Махара они были матросами, а для меня Махар был шкипером.
Море
Горизонт, горизонт, а за ним больше ничего.
Горизонт в небе, горизонт, насколько хватит глаз, где сужается устье,
И дельта сжимается.
Лес отложений, серая земля, затем море.
Море шириной с небо.
Ровное, постоянное, бесконечное, захватывающе синее.
Глава 59. Сезон западных ветров
Чтобы подготовиться к этому путешествию, я научился основам навигации, астрономии, и тому, как следует читать навигационные карты, получив книги у моряков с танкеров, которые пришвартовывались к нефтяной пристани Оливир. Я также приобрёл фрагменты карт с маршрутом до Кариматы. Первое, что мне нужно было сделать, это вычислить расстояние, так, чтобы я мог рассчитать время пути до Батуана. В карманном мировом атласе Коллинза, на который я всегда полагался ещё с момента путешествий налегке по Европе, я увидел, что острова Белитонг и Батуан находятся в разных квадрантах. Эта маленькая книга Коллинза оказалась действительно замечательной. Острова Батуан разбросаны севернее экватора, и их точное положение – восточная долгота и северная широта, тогда как Белитонг находится на восточной долготе и на южной широте. Оба они находятся на одной долготе, а это значит, что даже если они и далеко друг от друга, разницы во времени между ними не будет. Второй квадрант я расположил поверх первого в масштабе одна к двадцати пяти милям. Измерив расстояние между ними, я получил расстояние между Белитонгом и островом Каримата вдоль линии тринадцать и две десятых, это триста тридцать морских миль, что эквивалентно шестистам километрам. Таким же образом я получил расстояние между Кариматой и Батуаном, и обнаружил, что расстояние между Белитонгом и Батуаном менее восьми сот морских миль, или тысяча четыреста километров. Это по крайней мере, три дня пути – я надеюсь, что мы за это время достигнем Кариматы. Я планировал, что мы на день остановимся в Каримате для встречи с Тук Баян Тула, а затем сразу направимся в Батуан. Если нам удастся покрыть расстояние от Кариматы до Батуана за четыре дня, то мы сможем проплыть и по бурным водам Батуана до того, как наступит сезон западных ветров.
Навигация – почти не проблема. Протяжённость маленьких островков можно использовать в качестве образца. Вскоре силуэты этих островков исчезли, и единственное, что окружало лодку, это горизонт. Повсюду, куда ни кинь взгляд, видно было одно только море. Я только держал навигационные морские карты и компас с розой ветров. Ночью я синхронизировал розу ветров с изображением неба.
Нам на руку был южный ветер, то есть тот, что дул с юга и подталкивал нас, а также западное течение, то есть течение, которое шло на запад, так как именно запад был нашей конечной целью. Махар оглядел небо в бинокль – по его словам, чтобы определить спутники ЦРУ.
Двигатель пока не был включён, так что Калимут мог получать удовольствие от своего романа. Чунг Фа ещё раз протёр вёсла.
По моим подсчётам, мы через три дня подойдём к деревянной пристани Кариматы. На побережье я видел горы кокосовых орехов, гроздья бананов и мешки с бататом, начавшие гнить, так как моряки из Мемпаваха не решались продолжить плавание в Сунда Келапа, Белаван, Телук Байур или Баган Сиапи-Апи. Они остались в Каримате, так как, по их словам, сезон западных ветров наступит раньше. Эта информация заставила меня нервничать.
Лодки рыбаков Кариматы втаскивались на берег тралом, где обжигались раскалёнными углями для ремонта, шпаклёвки, замены затычек и покраски заново. Обычно сезон западных ветров продолжительностью три или четыре месяца используется рыбаками для ремонта лодок, залатывания дыр в неводах, порванных из-за круглогодичного использования, или поиска новых балок для изготовления каркаса. Сезон западных ветров – не время для выхода в море.
Будучи капитаном, я, конечно же, несу ответственность за выживание членов команды моей лодки. Я предупредил их об опасности, которую несут с собой западные ветра и южные течения. Остров Белитонг расположен к югу от Кариматы.
Всех, кто не может выдержать продолжение путешествия в Батуан, я попросил сесть в рыбацкую лодку, возвращающуюся в Белитонг. Плыть домой будет очень легко, так как лодку будет оттеснять западный ветер и сносить южным течением в нужную сторону. С Батуаном же всё наоборот: на нашем пути встанут ветра и течения, а волны будут всё нарастать. За Махара я не беспокоюсь, так как знаю, что всего, что он ищет в этой жизни, это безумные приключения, и к тому же он пристрастился к таким ситуациям, когда его жизнь висит на волоске.
Калимут выглядел испуганным, но он не вернётся, так как похвастался перед своим племенем, что достигнет Сингапура. Чунг Фа, что совершенно ясно, не осмелится плыть до Батуана из-за угрозы шторма. Он вообще не привык к лодкам. Он занимался тем, что наматывал бобину динамо-машины. Однако, протерев мачту своей обувной щёткой, он сказал, что всё равно последует с нами. Я ещё раз напомнил Чунг Фа об огромных опасностях нашего следующего путешествия. И не только из-за возможности потерпеть кораблекрушение, но и из-за человека по имени Тамбок. Кто это такой, мне было непонятно. Но Чунг Фа настаивал, словно у него не было иного выбора. Я ещё раз спросил о причине такой решительности, но он не ответил.
- Твоя жена выгнала тебя, Фа?
Он покачал головой.
- Тёща?
Он снова покачал головой.
- Ты бежишь от долгов?
Он вытаращил глаза. Это значила, что моё предположение совершенно не верное.
- Ты хочешь в Сингапур, друг, как Калимут?
- Нет, капитан.
Когда я сказал слово «Сингапур», лицо Чунг Фа погрустнело. Я перестал допрашивать его, так как глаза его наполнились слезами. В Чунг Фа было что-то загадочное. Не понимаю, почему лицо его так потускнело, когда он услышал о Сингапуре. Этот бесхитростный человек из народа кек скрывал, что его цель – это Батуан. Он был готов рискнуть жизнью ради цели, которую знал только он. Мы рассказали рыбакам из Кариматы, что наше конечное направление – это Батуан, и они тут же упомянули имя Тук Баян Тула и ещё одно, удивившее меня. Это имя – Даянг Кау – один из них произнёс с уважением. У меня волосы на голове встали дыбом, и кожа покрылась мурашками. В одной старой книге о пиратах – неясно, – правда там написана или вымысел, – я однажды уже встречал имя Даянг Кау. Это – глава всех пиратов, сражавшийся в прошлом бок о бок с Ханг Джебатом* против голландцев и внушавший страх. И это – женщина. Однако то были события давно минувших веков. Как такое возможно, чтобы Даяк Кау до сих пор была жива? Этот факт убедил меня лишний раз в том, что экспедиция в Батуан – не просто опасное путешествие, где мы столкнёмся со штормом и пиратами Малаккского пролива в поисках А Линг, но и в этом краю моря и островов меня также ждут загадочные и поразительные, новые вещи.
Влияние Тук Баян Тула и Даянг Кау было действительно сильным, так как, сказав о них, рыбаки с Кариматы один за другим разошлись. Не было ни одного, который желал бы продолжать говорить о Тук Баян Тула, Даянг или Батуане. Но один из них обмолвился, что Тук живёт за известняковым холмом на северном берегу Кариматы. Когда Махар услышал имя «Тук», его словно пригвоздило к земле. Я впервые осознал, что все трое пассажиров на моей лодке на самом деле преследуют разные цели. Калимут желает нелегально пробраться в Сингапур. Махара интересует одна лишь встреча с Тук Баян Тула, а Батуан его совершенно не волнует, так как ему не терпелось снова увидеться с Тук Баян Тула. Последняя их встреча состоялась, когда мы ещё учились в третьем классе средней школы. То была весьма запоминающаяся встреча на острове пиратов – Лануне. Я был полон решимости отыскать А Линг, а Чунг Фа до сих пор оставался для меня загадкой.
Мне хотелось встретиться с Тук Баян Тула сегодня же днём, чтобы прояснить вопрос с Батуаном, чтобы мы могли туда сразу отчалить. Однако Махар настоял на том, чтобы подождать полуночи до следующего дня. Это будет как раз семнадцатое полнолуние, как он выразился. Конечно, потому, что ему хотелось создать особую атмосферу драматической загадочности вокруг его важной встречи с тем призраком.
* Ханг Джебат – легендарный малайский воин, ближайший спутник другого не менее известного героя Ханг Туаха.
Глава 60. Най
Один очень старый рыбак из Кариматы по имени Пуниай пригласил нас подняться в его дом на сваях и выпить чистой воды. В том доме мы и переночевали.
Рано утром перед рассветом, когда ещё на небе было ясно видно шестнадцатое полнолуние, повсюду стояла темень. Ни звука, кроме шелеста ветра в листья кокосовых пальм. Мне захотелось сделать омовение перед молитвой, и я пошёл по направлению к кухне, и, открыв дверь кухни, был невероятно поражён: в тёмном углу мои глаза различили шевеление какой-то ветоши. А когда эта «ветошь» встала, я закричал от ужаса: прямо передо мной зловеще ухмылялся череп женщины. В свете масляной лампы глаза её выглядели точь-в-точь как чёрные провалившиеся круги. Щёки её были впалыми, совершенно лишёнными плоти, волосы же – очень длинными и растрёпанными, неухоженными, пепельного цвета. Пахло от неё древесным углём. Она, похоже, была голодна. Я был уверен, что эта женщина молода, хоть и выглядела старухой. Весь дом проснулся из-за моего крика.
- Её зовут Най, – тяжело сказал Пуниай. – Она моя дочь. Никогда не спит, всегда сопит и просит поесть. Вот уже четыре года, как она больна, и всё это дело рук Тамбока.
Тамбок. Я вновь слышал это имя. Каждый раз, как я его слышу, оно напоминает мне что-то болезненное, жестокое и злое.
Най была очень грустной. Она была очень худой, прямо тощей – кости, обтянутые кожей, а свет в глазах ясно давал понять, какую тяжкую ношу ей приходится тащить. У неё выдавались ягодицы, но что странно: тело её изгибалось и отклонялось, но не вперёд, а назад, словно её тянула назад верёвка, привязанная к шее, или кто-то схватил за волосы. Вены на лице её вздулись, как если бы ей приходилось преодолевать тяжесть, лежавшую на спине. Эти страдания и боль от того, что всё время её тянуло назад, ясно читались на лице. Она держалась и накапливала силы. Дыхание же её прерывалось от усталости. Зубы стучали. Челюсти были твёрдо сжаты и выпирали, словно из-за борьбы с чем-то невидимым сзади неё, с чем-то магическим.
Най также была удивлена и очень смущена, когда я ненамеренно наткнулся на неё на кухне. Все мы, за исключением Махара, глядели на неё с жалостью. Он оторопело уставился на Най, точнее, не на неё, а на кого-то или что-то позади этой женщины. На существо, которое видел только он сам, Махар, и невидимое нам.
Наступило утро, и я снова стал свидетелем удивительного зрелища, увидев, как Най ест. Пуниай поднёс ей два больших жареных ската и корзину риса. Най без лишних слов набросилась на еду, словно лев, что не ел целую неделю. Столько еды исчезло за такое короткое время! Пуниай снова подал ей корзину риса, и Най пожирала его с той же жадностью, что незадолго до того. У меня никак не укладывалось в голове, как это такая тощая, как богомол, женщина, так много ест и не может насытиться? Она словно акула. Куда же делась вся проглоченная ею пища? С того утра, как мы познакомились с Най, Махар даже на секунду не поглядел на эту женщину. Лицо его было полно ненависти.
- Он угнетает её тело, – прошептал мне на ухо Махар. – Это магическая наука эксплуатации человеческого тела.
Мне было не всё равно, так как я знал, как трудно бывает сдержать Махара, когда он говорит. Есть такие люди – всезнайки и хвастуны. Махар достал из своего мешка клочок чёрной ткани.
- Хочешь это увидеть, парень?
- Что увидеть?
- Смотри. Только прикрой глаза этой тканью.
Уму непостижимо. Мне велели смотреть, но глаза мои будут закрыты чёрной банданой! К тому же мне нечего видеть: всё то, что перед моими глазами, и так ясно. Худая, как спичка, истощённая, психически больная женщина, которая ест, как борец сумо. Однако Махар настаивал, а мне хотелось сделать ему приятно. Махар велел мне опустить глаза, затем он завязал мне глаза чёрной тканью. Затем Махар велел мне поднять лицо, и я тут же закричал и повалился наземь. Я испугался даже больше, чем тогда, когда впервые столкнулся с Най этим утром. Я быстро развязал узелок на бандане, закрывавшей мне глаза, и отбросил её. Мне стало холодно, так как все члены парализовало. Через чёрную ткань на глазах я видел нечто ужасное – чёрную человеческую фигуру, однако всю обросшую волосами, как обезьяна. Живот вздулся, глаза горели. Существо это было голым, клыкастым и приклеилось к спине Най, словно человек, карабкающийся по деревянному резному столбу в каком-нибудь племени асматов на Папуа. Рука его душила Най за шею. Обеими ногами он обвивал её спину, как обвивают кокосовую пальму, когда лезут за орехами. Существо висело на Най.
- Всё, что съедает Най, попадает в желудок этого демона, – сказал Махар.
Я задрожал. Махар поднялся и достал листья плухеи из своего мешка. Без дальнейших объяснений на глазах у всех он принялся лупить Най по спине, которая в этот момент ела. Женщина стала задыхаться и кричать от боли. Рис высыпался у неё изо рта. Но Махар не обращает внимания: знай, хлещет Най по спине, читая при этом заклинания, а Най катается и воет от боли. На неё и впрямь нельзя было взглянуть без жалости, однако и нам, и Пуниаю было известно, что Махар лечит Най. Мы молчали. Най билась, затем улеглась и засопела. С неё тёк пот. Постепенно лицо Най, напряжённое из-за тяжкой ноши, носимой на спине все эти четыре года, начало расслабляться. Сопение её утихло, а затем она заснула.
Мы были свидетелями того, как Най крепко заснула. Пуниай был счастлив видеть такие перемены со своим ребёнком. Возможно, он за эти годы ни разу не видел, чтобы она так спала. Жена Пуниая давно умерла, и сейчас он многократно благодарил Махара со слезами на глазах. Я ошеломлённо смотрел на Махара – с этой стороны я его ещё никогда не знал. Махара и впрямь больше нельзя было недооценивать. Настолько глубоко он увлёкся чёрной магией, что смог – в первый раз в моей жизни – помочь мне увидеть призрака.
Как рассказал Пуниай, недуг Най начался, когда она отвергла предложение руки и сердца одного человека с Батуана по имени Тамбок. Пуниай был последним, от кого я вновь услышал это имя – Тамбок. Он действительно страшный человек.
Я схватил только что отброшенную чёрную ткань и снова надел её на себя. Странно: сквозь эту толстую чёрную тряпку я видел лицо Най, но красноглазого демона больше не было видно. Махар с серьёзным выражением лица сорвал с меня эту чёрную тряпку:
- Это не игрушка!
Затем он ушёл в типичном для себя стиле. Я наблюдал за ним вполоборота. Не верю я ни в какое магическое исцеление и никогда не захочу приблизиться к богохульству – ширку. Я всегда учил себя смотреть на всё логично. Однако, только что я видел демона сквозь ту чёрную загадочную ткань, а своим глазам я всё ещё верю. Я видел дьявола! Как мне объяснить это с научной точки зрения? Это новые для меня знания, которых не получить ни в одной школе.