1894 год
«Ростов-на-Дону. 11 января камера мирового судьи 1-го участка была переполнена, преимущественно, «дамами и девицами» из базарной и кухонной среды, привлеченными сюда, как свидетельницы и зрительницы, по следующему небезынтересному бытовому делу.
Некто Пронин состоял некоторое время женихом девицы Радионовой, с которой уже обменялся, по принятому обычаю, подарками: «он» подарил материю на платье, «она» - сорочку собственной работы. Но под конец жених оказался коварным изменником и покинул невесту ради другой девицы Маликовой. Отсюда-то и «сыр-бор загорелся». Покинутая невеста, в пылу справедливого негодования, однажды, в 11 часов ночи, узнав, что бывший ее жених «прохлаждается» у невесты, где также и другие гости, решает учинить счастливой сопернице скандал. Порешив так, она отправляется к Маликовой на квартиру в сопровождении своей матери и, после обмена всевозможными нецензурными словечками, учиняет жестокую драку, из которой покинутая невеста выходит полной победительницей, избив свою разлучницу до крови и вырвав из головы ее изрядную прядь волос, предоставленную суду, как «вещественное доказательство».
Воинственная невеста приговорена мировым судьей за свой «доблестный подвиг» к аресту на 7 дней».
«Ростов-на-Дону. В том же заседании рассмотрена была жалоба, имеющая непосредственную связь с предыдущим делом. Именно, бывший жених Пронин жаловался мировому судье, что, когда он старался отнять избиваемую невесту из рук Радионовой, последняя изорвана на нем пальто, а мать ее присвоила его часы, платье и книжку сберегательной кассы; поэтому он, Пронин, просит взыскать стоимость пальто 39 рублей и возвратить его собственность. Мировой судья постановил: взыскать с Радионовой 1 рубль на починку изорванного пальто и возвратить Пронину его присвоенные вещи. Кстати заметим, что Пронин – родной брат старухи Радионовой».
«Ростов-на-Дону. На сей раз перед господином судьей предстали уже не «девицы», а две почтенные, не первой молодости «дамы» из «базарной интеллигенции». Из обстоятельств, выяснившихся в судебном заседании, оказалось вот что. Некая Истомина, заподозрив виновницей неверности ей свою подругу, бывшую ее прислугу Любовицкую (также замужнюю), при встрече на базаре высказала ей это с применением не совсем цензурных эпитетов. Финалом «объяснения» была обоюдная отчаянная драка тут же на базарной площади. Через несколько дней та же ревнивая жена, думая «наказать» неверного супруга, ночью врывается в квартиру Любовицкой, где в присутствии всех квартирантов во всеуслышание называет ее и сестру ее, девочку Кеф, безнравственными и развратными женщинами. В судебном заседании сказался «нрав» этих госпож, так как своими показаниями они подняли страшный содом, снова чуть не дошедший до драки, если бы не своевременно приказание господина судьи находившемуся в камере городовому стать между разъяренными соперницами в виде охраны. Этой мерой до конца разбора дела удалось сохранить некоторую субординацию между судящимися.
Мировой судья из обстоятельств дела заключил, что Истомина и Любовицкая, произведя драку на базарной площади, нарушили этим общественную тишину и порядок, и постановил привлечь их обоих к ответственности по обвинению в этом проступке. Кроме того, Истомина за обиду словами, нанесенную девице Кеф, присуждена к аресту на 7 дней, а Любовицкая – к штрафу на 1 рубль, или аресту на 1 дунь». (Приазовский край. 11 от 13.01.1894 г.).
1895 год
«Ростовский округ. Областное правление сообщило ростовскому полицейскому управлению, что продовольствие арестантов, содержащихся в местах заключения гражданского ведомства в ростовском округе, назначено по 5 копеек на человека в сутки».
«Новочеркасск. 8-го января один из новочеркасских регентов, во время литургии, рассердившись за что-то на басы своего хора, прогнал их всех из клироса и во все последующее время церковной службы сам исполнял в хоре басовые партии. Пение, вследствие этого, было невозможно плохое. Нам кажется, что прогонять из хора певчих во время службы – значит нисколько не заботиться о благоговении службы, нисколько не уважать молитвенного настроения присутствующих в храме».
«Новочеркасск. Мы сообщали уже о том, что городской комитет решил увеличить число фонарей на окраинах города. Прошло уже более месяца, как поставлены фонарные столбы, а, между тем, лампы в них все еще не появляются. Жители окраин жалуются на недостаток освещения улиц, особенно в настоящее время, когда на улицах сплошная грязь и лужи».
«Старочеркасск. Не так давно в юрте станицы Старочеркасской, у урядника Хорева, целая шайка вооруженных конокрадов похитила 7 лошадей. Хорев живет на постоялом дворе казака Стратонова, расположенном в степи, при скотопрогонной дороге, верстах в 5 от ближайшего поселения – хутора Арпачинского (станицы Старочеркасской). В ночь кражи Хорев вышел во двор на лай собак и, подойдя к забору, заметил в нескольких шагах от себя каких-то людей. На вопрос его: «Кто здесь?» ответа не последовало. Тогда Хорев предупредил, что будет стрелять. Злоумышленники, не нарушая молчания, продолжали стоять на месте; когда же Хорев выстрелил два раза в воздух из револьвера, они тоже ответили ему выстрелами. Испуганный хозяин поспешил скрыться в дом, где и просидел в страхе до утра. Утром же он обнаружил у себя пропажу семи лошадей и дрог. Хорев отправился к брату своему и немедленно, вместе с ним поехали в Нахичевань разыскивать своих лошадей. В то же утро несколько человек казаков Арпачинского хутора возвращались домой из Нахичевани и в дороге встретились с ворами, укравшими лошадей Хорева. Один из казаков узнал этих последних и остановил воров. После первых же вопросов о лошадях конокрады бросились бежать. Одного из них, однако, удалось задержать».
«Область войска Донского. Под Крещение на хуторе Иваньковым, расположенном близ вокзала, совершено было страшное преступление: сын убил мать. Убийца – Василий Григорьев, еще очень молодой человек, лет 20, но совершенно испорченный и развратный. Года полтора тому назад умер его отец, бывший железнодорожным мастером, оставив после себя жене, как говорят тысяч 7 – 8. Деньги эти лежали в банке. После смерти отца, никем не сдерживаемый, сын начал вести самую безобразную жизнь. 5-го января В. Григорьев обратился к матери с требованием, чтобы та выдала ему банковые квитанции на получение денег, с тем чтобы на эти деньги открыть ему близ станции торговлю. Отлично зная сына, мать ни за что не соглашалась на его требование и, чтобы как-нибудь отвязаться от него, просила дать ей время на размышление, подождать хоть до следующего дня. Но в ту же ночь она была убита извергом-сыном, захватившим после совершения преступления денежные документы. Утром убийца, с большими следами крови на платье, был задержан на станции «Глубокая» Юго-восточной железной дороги, полицией. В несчастной семье, кроме убийцы, осталось душ 5 детей, мал-мала меньше».
«Таганрогский округ. Околоточному надзирателю Порядину, при помощи разных ухищрений, 9-го января удалось арестовать на Новоселовке, в доме Трунова, известного конокрада Константина Волкова, на квартире его сожительницы, под кроватью. Волков разыскивался таганрогским окружным судом уже в течение семи месяцев». (Приазовский край. 11 от 13.01.1895 г.).
1898 год
«Азов. На днях в Азове имел место следующий случай. Один из азовских обывателей, Серебряков, прогуливаясь на одной из глухих улиц города, услыхал несколько выстрелы. Желая узнать, в чем дело, Серебряков подошел к шедшей ему навстречу компании каких-то пьяных молодцов и спросил, не знают ли они, кто стреляет. На это последовал дерзкий ответ, уснащенный крепкими словцами. Между Серебряковым и компанией произошло крупное объяснение, во время которого один из участников компании, Голубенко, произвел в Серебрякова несколько выстрелов из револьвера, причем одним из них ранил его в голову, и сейчас же скрылся». (Приазовский край. 11 от 13.01.1898 г.).
1899 год
«Таганрог. На днях, во время вычерненного гуляния на Петровской улице имел место следующий возмутительный инцидент.
Один из местных саврасов, некто Эммануил Деспотули, наметив в числе гуляющих двух порядочных девушек, начал их обстреливать нахальными взглядами, от которых те не знали куда деваться. Не удовольствовавшись этим, он начал вдогонку преследуемым им девушкам посылать различные пошлые предложения и, в конце концов, вынув из кармана какое-то письмо, начал перед своим товарищем и другими девушками хвастаться, что ему назначено свидание от более солидной особы, чем эти барышни. Последние не вынесли этого оскорбления и сказали: «А еще барин в шинели, а какой нахал!» Это справедливое замечание оскорбило савраса, и он, воспользовавшись присутствием своего знакомого, дежурного околоточного надзирателя, при свисте и гиканье собравшейся толпы, усадил, или, вернее, уложил на извозчика несчастных девушек, обливавшихся горькими слезами, и отвез их в полицейский участок. Возмущенные этой дикой сценой свидетели поспешили в полицейский участок удостоверить безобразное поведение Деспотули, а с тем вместе и поведение околоточного надзирателя, решившегося, ради милого дружка, арестовать порядочных девушек, несмотря на протесты публики. Услуги свидетелей оказались излишними, так как пристав 1-го участка знал с прекрасной стороны семью доставленных в участок девушек, успокоил их и отпустил домой, а о случившемся составил протокол. В настоящее время отец оскорбленных девушек возбудил дело против Деспотули, и надо надеяться, что суд даст должную оценку деяниям этого савраса».
«Станица Верхне-Каргальская. Истекшие рождественские праздники отличились у нас колоссальным пьянством. Пили все: и мужчины и женщины, и старики и молодые, и мужья и жены. Едва ли можно было найти хотя один дом в целой станице, где бы не было пьяных. Такому гомерическому возлияния даров Бахусу, с одной стороны, способствовал урожай хлебов в прошлом году и, следовательно, наличность у каждого денег, а с другой – удачная отдача на откуп питейных заведений на наступивший год. Еще за несколько недель до начала праздников «гаврилычи» наши горячо толковали о том, как бы не дать маху перед кабатчиками и содрать с них побольше на водку. И, действительно, маху не дали: первым вопросом на сборе был: сколько кто из явившихся на торги претендентов даст магарыча? Один пообещал ведро, другой – полтора ведра, а третий – два. Стали торговаться. Долго спорили и, наконец, порешили на 2 ½ ведрах. После этого уже начали торговаться и об арендной цене. Здесь дело склеилось гораздо скорее, и кабаки были отданы за 300 рублей. Как только закончилась сделка, так тотчас же и полилось море разливное. Все кабаки в станице моментально наполнились, посетителями, выборными, невыборными, и оттуда вскоре послышались залихватские песни, крик и ругань. Конечно, 2 ½ ведра, выговоренных с откупщика, хватило ненадолго, и они только подзадорили станичников, заставив их раскошелиться уже на свои трудовые денежки. Разгул продолжался несколько дней, и во все это время на главных улицах станицы, а в особенности там, где находятся кабаки и на церковной площади валялась масса «мертвых тел» в самых разнообразных и «живописных» позах.
Раненый пулей полицейский казак Радьков, о котором мы сообщали в «Приазовском Крае», находится в настоящее время на пути к совершенному выздоровлению. Рана его оказалась не настолько серьезной, как предполагалось в начале, и жизнь пострадавшего модно считать теперь вне всякой опасности». (Приазовский край. 11 от 13.01.1899 г.).