Хорошо зимой в Подмосковье! Тут у нас мало где посыпают снег разными химическими реагентами, в отличие от огромной Москвы, где всю зиму под ногами то и дело слякотно, а иногда ещё и скользко. Сегодня ночью было морозно, под утро прошёл небольшой снег. Теперь, когда проходишь по дорожкам сада, под ногами громко скрипит свежий, белый снег, и немного искрится под лучами скромного зимнего солнца. Этот звук напомнил мне одну историю, связанную с моей работой по обследованию грузоподъёмных кранов и крановых путей.
Как-то раз (много-много лет назад) мы вдвоём с моим постоянным коллегой и давнишним другом Евгением, как обычно, пришли на одно из предприятий где-то в Москве. Нам надо было, в соответствии с Договором, выполнить обследование грузоподъёмных кранов и составить заключение о возможности их дальнейшей безопасной эксплуатации. Дело было отнюдь не зимой, но под ногами повсюду был какой-то порошок, белый, как снег. И он под нашими шагами скрипел громко, точь-в-точь как свежевыпавший снег на морозе. Это был химический завод, и кто-то из местных работников, чтобы мы не боялись, произнёс тогда такую фразу: «Это гидрат, он не опасный». Что за «гидрат», гидрат чего – они не сказали. Сами они при этом, все, как один, были в респираторах. Нас этим химикам рекомендовали их смежники, другие химики, у которых мы побывали незадолго до этого случая. На том, предыдущем химическом предприятии, нам с Женей очень понравилось работать: чисто, кругом порядок. Из всей химической специфики там было только то, что пришлось в нескольких журналах расписываться, что мы предупреждены и не будем пить метиловый спирт. Да мы бы и так его пить не стали, никакой, ни метиловый, ни этиловый. А вот теперь я ощутил, насколько разные бывают химические производства. Одно дело, когда что-то тебе давным-давно рассказали в школе, на уроке химии. И совсем другое дело, когда сталкиваешься с чем-то конкретно, практически. Да, во время наших обследований грузоподъёмных машин различных предприятий, где мы с Евгением только ни побывали!
Когда-то, много лет тому назад, когда заканчивалось существование Советского Союза, но никто ещё об этом не догадывался, где-то в руководящих органах нашей страны был утверждён такой порядок. Старые грузоподъёмные краны, у которых заканчивался нормативный срок службы, можно было не демонтировать и не сдавать в металлолом, а продолжать использовать ещё какое-то время. При условии, что сотрудники особой, «специализированной организации» проведут тщательное обследование, укажут, что именно необходимо починить или исправить – и дадут «добро» на дальнейшую эксплуатацию ещё на какое-то время (два-три года). Краны в советское время, как и всё капитальное оборудование, делали, как говорится, «на века», долговечность была просто запредельная, при правильном обслуживании, конечно. Чем выбрасывать какой-то агрегат, вообще-то находящийся в довольно приличном состоянии, и потом покупать на его место новый, плюс ещё затраты на демонтаж старого, на монтаж и наладку нового – гораздо выгоднее потратить небольшие деньги на работу бригады специалистов и на небольшой ремонт. Москва, как обычно, оказалась в этом вопросе впереди всех. Именно в Москве и были созданы первоначально две такие «специализированные организации», в одной из этих двух организаций мы с Евгением тогда и оказались. Конечно же, неспроста. Мы были тогда младшими научными сотрудниками в «институте по конструкциям» (ЦНИИПСК).
Сидели мы с Женей рядом, его рабочий стол был сразу позади моего. Дело было во второй половине 80-х годов прошлого, двадцатого века, нам тогда было меньше тридцати лет, и свою чудовищную работоспособность (как мне это видится теперь, сквозь десятки минувших лет) мы тратили на работе на путях продвижения различных научных идей. Скажу про себя: если бы мою тогдашнюю энергию да направить бы в правильное русло.… Но всё в жизни нужно совершать вовремя.
Младшие научные сотрудники без научной степени, в целях получения этих самых степеней, мы решали какие-то научные задачи, каждый – свою. Всё это территориально происходило в Новых Черёмушках, недалеко от Ленинского проспекта, а именно – недалеко от знаменитого в то время магазина «Электроника». Про который в те годы два очень популярных тогда песенных автора, Алексей Иващенко и Георгий Васильев, написали одно из своих произведений, в котором были слова: «Там продаётся электроника И все берут по три кило». Я в этом магазине приобрёл программируемый калькулятор - микрокомпьютер «Электроника МК» с двумя килобайтами памяти и встроенным программным языком «Бэйсик». С целью применить его для своих исследований.
Сейчас я уже не припомню, пригодился ли мне этот новомодный вычислительный прибор. Но точно помню, что при помощи этой «Электроники» я попытался помочь своему соседу Жене в решении его научной задачи. Рассматривая как-то те длинные, «крокодильские» формулы, которые он постоянно высчитывал вручную в разных вариациях, я вдруг понял, что эту математику можно запрограммировать на моей «Электронике». К сожалению, двух килобайт, встроенных в прибор, для этого оказалось маловато, точность вычислений никуда не годилась. Вот если бы добавить памяти! Но специальные блоки расширения памяти для «Электроники» в свободную продажу тогда не поступали. Они были доступны только военным специалистам. Как почти вся передовая техника в СССР, микрокомпьютер «Электроника» также был продукцией двойного назначения. Так что, пришлось Жене, также как и мне, для выполнения расчётов обращаться в наш институтский вычислительный центр, где тогда работали компьютеры «Искра-226» и даже большая ЭВМ единой серии ЕС.
Но эта история немало поспособствовала развитию наших дружеских отношений. Вскоре Евгений предложил мне участвовать в подработках в составе группы специалистов – обследователей, которая занималась грузоподъёмными кранами на разных предприятиях.
Страна наша, СССР, между тем, с развитием так называемой «перестройки», под руководством М.С. Горбачёва, начинала «катиться под откос». Но люди в массе своей этого не осознавали, совсем. Сначала у нас в институте ЦНИИПСК, как и во многих организациях, состоялись «демократические выборы» Генерального директора института. Проводились шумные собрания в большом актовом зале на пятом этаже. Мне, только недавно демобилизовавшемуся из Советской Армии, всё это казалось какими-то «играми». Но работа стала занимать меньше времени. Некогда стало работать. Потому что по радио каждый рабочий день передавали прямые трансляции с Первого Съезда Народных депутатов СССР. Мы это всё слушали и горячо обсуждали между собой. А вечером, по телевизору, все тогдашние юмористы упражнялись в стёбе по поводу происходившего на этом съезде. Больше всех запомнились Хазанов и Петросян. Фраза одна запомнилась навсегда: «какой народ – такие и депутаты». Вроде как, мы сами, прежде всего, виноваты во всём этом бардаке.
В нашем большом актовом зале периодически выступали российские политики, самые на тот момент известные и популярные. Приезжал Гавриил Попов, впоследствии первый мэр Москвы. Приезжал Борис Ельцин, впоследствии – первый Президент России. Они говорили много умных фраз и все собравшиеся им аплодировали. Институт перешёл на так называемый «хозрасчёт» и мы все стали получать большие зарплаты. Жизнь постепенно дорожала, но на нас конкретно это не сказывалось. К сожалению, так продолжалось очень недолго.
Как-то так неожиданно получилось, я даже сейчас не могу припомнить, каким образом, но только оказался наш отдел «должен» нашему же институту ЦНИИПСК. И другие отделы тоже оказались в должниках. Нам объявили, что пока ситуация не выправится (то есть, пока мы сами, своим трудом, её не выправим), все мы будем получать поровну, по 132 рубля в месяц. При этом по радио и по телевидению постоянно говорилось о том, что никто не может получать меньше 350 рублей в месяц, и что власти это «гарантируют». Когда я своим знакомым говорил про 132 рубля, мне никто не верил.
Теперь мы собирались на работе один раз в неделю, по вторникам. Вместе в одной большой комнате пили чай. Потом начиналось «производственное совещание», на котором обсуждались два вопроса: «кто виноват» и «что делать». А потом, вконец переругавшись, мы разбредались по своим маленьким комнаткам, и пили там чай уже каждый сам по себе. А после разъезжались на метро и автобусах по домам, до следующего вторника. К этому времени огромное помещение, которое некогда занимал наш отдел, было поделено перегородками из гипсокартона на каркасе из деревянных брусков, на множество комнаток - «клетушек». Значительная часть этих комнаток сдавалась в аренду. И наш красивый актовый зал, тот самый, где мы аплодировали Ельцину, тоже прекратил своё существование: его разделили по высоте на два этажа, каждый из которых тоже поделили перегородками и сдали в аренду.
Ответа на вопрос «что делать» мы так и не нашли. Но вроде бы нашли ответ на вопрос «кто виноват». Виноватым (в нашем случае) оказался тот руководитель группы нашего научно-технического отдела, который должен был получить для отдела крупную сумму за выполненные работы, но не получил. И как раз так совпало, что именно тогда нас всех отправили «на 132 рубля». А не получил он эту сумму по такой причине. Научно-исследовательская работа, которую вёл этот человек, Юрий Яковлевич, заключалась в следующем. Есть в сопромате такое понятие: усталостная прочность металла. Попробуйте проделать такой «эксперимент». Возьмите одной рукой кусочек не очень толстой алюминиевой проволоки, несколько сантиметров длиной. А другой рукой начните перегибать эту проволоку то в одну, то в другую сторону. Спустя не очень долгое время, после какого-то (небольшого) числа таких перегибов проволока сломается в том месте, где она перегибалась. А если бы мы захотели разорвать эту проволоку, просто растягивая её вдоль, нам как минимум потребовалось бы тянуть её каким-нибудь автомобилем. Силы человеческих рук для этого оказалось бы недостаточно. Такие конструкции, как металлические пролётные строения мостов, в течение всего срока эксплуатации воспринимают нагрузки от проезжающего транспорта, и этот процесс в чём-то похож на уже упомянутое мной «перегибание» проволоки. Иначе говоря, если мы нагрузим стальной мост мешками с песком, а потом так и оставим, такой мост простоит гораздо дольше, чем, если мы начнём непрерывно, бесконечно, такой же груз перевозить по нему туда и обратно.
Особенно актуальны эти исследования для таких мостов, где буквально каждый килограмм веса на счету. Я имею в виду военные быстровозводимые мосты. Очень важно так сконструировать такой мост, чтобы он обладал требуемой долговечностью под воздействием расчётной переменной нагрузки. Нужно определить его «малоцикловую усталостную прочность». Впрочем, не такая уж она и малоцикловая. Да, когда проводят испытания образцов рельсов для метрополитена, то в специальной испытательной машине прикладывают два миллиона циклов механической нагрузки «туда-сюда». Трясут на стенде образец месяцами без остановки. Для исследования конструкции стального военного моста нужно меньше таких циклов, всего-то несколько тысяч. Но и нагрузка должна быть реальной, военной. И вот Юрий Яковлевич постоянно ездил куда-то за город, на какой-то военный полигон, а там, на этом полигоне, был собран над оврагом такой военный мост. И по этому мосту должен был ездить туда-сюда тяжёлый танк ИС-3. Что расшифровывается как «Иосиф Сталин, третья модификация». Масса танка почти 60 тонн, столько как раз и нужно. Катайся на танке туда-сюда через мостик и набирай нужное количество циклов нагружения.
Но случилась большая неприятность. У танка сломался двигатель, а танк старый, отремонтировать или заменить двигатель нет никакой возможности. Да и вообще в стране перестройка, на военном полигоне остались только офицер – начальник полигона и солдат – механик-водитель танка. Да ещё приезжающий гражданский товарищ Юрий Яковлевич. Поставили они с двух сторон от моста две электрические лебёдки. Механика-водителя переквалифицировали в механика-электрика и приставили к лебёдкам. И стали они таскать тяжёлый танк туда-сюда через военный мост этими лебёдками. Получается, но очень медленно, во много раз медленней, чем было раньше.
Чувствует Юрий Яковлевич: не успеть в срок провести исследование, ну никак не успеть. А тут ещё и солдат попался смышлёный. Спрашивает: Сколько раз надо танк передвинуть через мост туда и обратно? Юрий Яковлевич отвечает. Солдатик посчитал на бумажке, да и говорит ему: Ничего, мол, не получится. Потому что я на "дембель" раньше уйду. Тогда пошёл Юрий Яковлевич к начальнику полигона, а тот его, как говорится, добил окончательно. Не только солдатика демобилизуют из вооружённых сил, но и начальника тоже! И полигон закрывают, говорят, не нужен он уже. Перестройка на дворе. Мир, дружба, жвачка, а также всеобщее разоружение.
А раз так, то научно-техническая работа по договору не выполнена, значит и денег за эту работу отдел наш не получит. Собрались мы в отделе, как всегда, во вторник, поругали Юрия Яковлевича, да и разошлись по домам. И Юрий Яковлевич тоже домой поехал. Расстроился очень, что всех подвёл. А в следующий вторник узнали мы, что он умер. Сердце не выдержало. Вот такая печальная история получилась.
Стали мы все, каждый сам по себе, искать, где бы найти какую-нибудь работу, чтобы за неё деньги платили. С этим тогда в стране было не очень. Вот я и стал на какое-то время «обследователем» грузоподъёмных кранов. Стали мы вдвоём с моим коллегой Евгением обследовать мостовые краны в цехах на разных московских и подмосковных предприятиях. По итогам каждого такого обследования мы составляли отчёт. Потом представитель предприятия с этим отчётом шёл в инспекцию «Госгортехнадзор», и там ему выдавали разрешение на «консервацию» крана. А уже потом, кран под потолком цеха считался не только ненужным, но и «законсервированным», и на него уже можно было не обращать никакого внимания. Внизу, в цеху, всё оборудование «выкорчёвывалось», вывозилось и выбрасывалось (сдавалось в металлолом), а большое пустое пространство, отапливаемое и под крышей, сдавалось в аренду или продавалось.
Впоследствии там появлялись склады, автосервисы, торговые центры и многое другое. А часто такие цеха много лет потом стояли пустыми и ненужными призраками. Я даже когда-то документальный фильм скачал из интернета, под названием «Странные судьбы заводов Москвы». Сейчас все эти объекты уже снесены, там построены новые жилые кварталы, и даже целые микрорайоны.
Всякий раз, приходя с Евгением на какое-нибудь московское или подмосковное предприятие, перед началом работ по обследованию крана, мы просили местного сотрудника предоставить нам место, чтобы переодеться в рабочую спецодежду. Спецовку мы приносили с собой, в рюкзачках. Нам, как правило, отпирали рабочую раздевалку. Или просто показывали, где она находится. В местной раздевалке не было никого. Ведь предприятие уже не работало. И всякий раз, переодеваясь, или жуя захваченный из дома бутерброд, я видел настенный календарь. В своей раздевалке рабочие прикрепляли на стену календарь, чтобы удобно было посмотреть, когда рабочая смена, когда выходной, а когда – укороченный предпраздничный день. Календарь висел на стене весь год, а с наступлением следующего года его заменяли на новый. Так было, пока сюда приходили рабочие люди. А когда они переставали приходить, то и некому было снимать старый календарь и вешать новый. Некому и незачем.
А теперь о том, какие же календари я видел на стенах рабочих раздевалок многих, очень многих московских и подмосковных предприятий. Это были календари за 1988, 1989, и, реже – за 1990 год. Это были годы, когда ушла жизнь из этих предприятий.
Не так давно, минувшей осенью, мы снова вспомнили события в Москве, случившиеся в октябре 1993 года, более 30 лет назад. Так называемую «неудавшуюся революцию», унёсшую, к сожалению, много жизней. До сих пор ведутся споры, сколько именно. Теперь я понимаю, что всё это было борьбой за власть, в которую втягивали людей под предлогом обещания «вернуть всё, как было раньше». Это был обман, ничего вернуть тогда было уже нельзя. Потому что всё рухнуло ещё в 1988-1990 годах. От былого могучего СССР уже тогда оставалась лишь «скорлупка», внешний хрупкий облик. Забыть это невозможно. И даже теперь, в такую пору тихого пушистого зимнего снегопада, я до сих пор вспоминаю эту историю. Вспоминаю старые настенные календари, как улики уничтожения моей родной страны, которой больше нет и никогда не будет.