Я помню его ещё ребенком. Семь лет разницы давали мне основание считать себя взрослее. И умнее. Сейчас это смешно вспоминать, но что было, то было. А он... Он был какой-то мелкий, худенький, бледненький. В общем, на роль компаньона в наших детских играх никак не годился. Даже когда других вариантов не было. Это «чудо-юдо» чаще всего сидело в одиночестве: его элементарно игнорировали. Со всей свойственной тому возрасту жестокостью – ведь знали же, что у этого мальчугана проблемы с сердцем. Расстёгнутая рубашонка открывала огромный шрам на груди, оставленный кардиохирургом. Звали это «недоразумение» Александром. Но иначе, как Сашка к нему, похоже, никто никогда не обращался. Мне волей-неволей приходилось с ним общаться – наши мамы были подругами. Несмотря на то, что Сашкина родительница отличалась «охотой к перемене мест», они сохранили дружбу на долгие годы. А отца у Сашки не было. Во всяком случае, никто из нас его никогда не видел.
***
Впрочем, с Сашкой я пересекалась не так часто. Однажды мы встретились, уже будучи взрослыми, состоявшимися людьми. Вернее, состоялась только я. Сашка же остался таким же неуклюжим ребёнком, которого, несмотря на его тридцатник с лишним, никто не воспринимал всерьёз. И работа у него была какая-то несолидная: помощник лесника в Краснолиманском лесничестве. В Сашкины обязанности входил регулярный обход плантаций маленьких сосенок и ёлочек. Он целыми днями бродил по этому ёлочному детскому саду и, кажется, был вполне доволен жизнью и даже становился более уверенным. Но стоило Сашке вернуться из леса в шумный город, он снова превращался в то «недоразумение», каким был в детстве.
– Понимаешь, – говорил он, – меня люди всегда считали каким-то неполноценным. Может, оно и так – не знаю. А в лесу я всё знаю и мне там хорошо. А ты правда работаешь в редакции? И тебя печатают? Ну, ты даёшь! Слушай, а ты правда с начальником полиции знакома?
– Ну, а как ты думаешь, если я в отделе происшествий работаю?
Знакома, конечно, – пожимала я плечами, ловя на себе недоверчивый и вместе с тем восхищённый Сашкин взгляд.
– Ну, к нему же так просто не подойдёшь?
– А мне и не надо подходить так просто. Я к нему за информацией о происшествиях прихожу.
– Ух ты! А вот у тебя номер телефона на «02» заканчивается – это потому, что ты в отделе происшествий?
– Да нет, конечно! Просто так совпало.
– А я бы себе специально такой номер подобрал, если бы только был, как ты...
– Нет, ты точно из леса!..
***
Его идиллия на лоне природы была недолгой – пришлось переехать в Донецк. Сашкина мама после нескольких операций со своей (кстати сказать, не такой уж и малочисленной) недвижимостью купила квартиру на окраине шахтёрской столицы. По большому счёту менять работу Сашке было необязательно – в Красном Лимане у мамы тоже была жилплощадь, и он вполне мог обосноваться там и сидеть в своём лесу. Но мама хотела в Донецк, причём исключительно вместе с сыном. Поэтому Сашка, попрощавшись с краснолиманскими ёлочками, рванул в миллионный город – прямиком в дворники. И откровенно наслаждался новой жизнью.
После их переезда мы с Сашкой стали пересекаться чаще. Наши родительницы регулярно ходили друг к другу в гости, и время от времени моя мама приглашала меня составить ей компанию: «Я сегодня иду к Регине, не хочешь со мной? Она тебя тоже приглашала...». Региной звали Сашкину маму. И это был не человек, а какая-то квинтэссенция женственности и любви к жизни.
***
Не иначе, как по иронии судьбы участок, на котором Сашка махал то лопатой, то метлой, располагался рядом с домом, где живут мои родители. После работы, когда наступало время обеда, моя мама часто приглашала Сашку к нам и кормила его борщом. Или котлетами. Или блинчиками. Или всем вместе. Дескать, может, мальчик хоть чуть-чуть поправится – шуточное ли дело, такая тяжёлая работа при его-то здоровье!
Но Сашка хоть и поедал мамины борщи и блинчики, так и оставался каким-то мелким, худеньким очкариком. Про таких обычно говорят «хлюпик». И про Сашку тоже так говорили. Только без злости. И всегда за глаза – чтобы не задеть. Поскольку обидеть это наивное существо было так же немыслимо, как ударить котёнка или подставить подножку дедуле с палочкой. Подозреваю, что если какой-нибудь обидчик всё-таки находился, то Сашка потом просто тихонько плакал в каком-нибудь укромном уголке, где его никто не видел. В общем, хлюпик он и есть хлюпик. Добрый – мухи не обидит. А ещё скромный, безотказный. И вообще хороший, порядочный, но... хлюпик, за которого вряд ли кто-нибудь когда-нибудь захочет выйти замуж. Последнее было яснее ясного, но Регина нет-нет, да и вздыхала: «Хоть бы ты женился когда-нибудь! Вот умру я, как ты один жить будешь?..».
***
Регина умерла неожиданно. Как известно, иногда человек внезапно смертен. Ну, кто мог ожидать, что эта женщина проиграет свою схватку с ковидом? Даже нет, не так. Кто бы мог подумать, что эта схватка вообще будет? Знай Регина весь этот расклад наперёд, она бы не поехала в свой Красный Лиман. А она поехала – хотела посмотреть, что там с квартирой (иметь недвижимость в разных городах, конечно, приятно, но довольно хлопотно).Вот тут-то всё и началось: ковид, пандемия, закрытые границы. А теперь примите во внимание, что Красный Лиман и Донецк на тот момент разделяла колючая проволока. И блокпосты. И преодолеть эти препятствия в карантин было почти невозможно. Регина осталась в Лимане, а Сашка – в Донецке.
А потом Регина заболела. И лежала там, в своей квартире, одна-одинёшенька. Спасибо соседям – приносили лекарства и продукты, оставляли у входной двери. А потом они же её и похоронили. Без долгих прощаний, зато со всеми мерами предосторожности. Может, Сашка и смог бы как-то вырваться (в исключительных случаях людей выпускали). Но он ничего не знал – ему попросту поначалу ничего не говорили. Соседи позвонили Сашке лишь после похорон.
Как он всё это пережил, никому не известно. Остался в Донецке. К моей маме, правда, стал заходить чаще – скорее всего, за воспоминаниями. А в марте 2022-го позвонил ей и огорошил новостью о том, что ему пришла повестка.
– Ему? Повестка? Да у него шрам от операции через всю грудь – сердце два раза оперировали! Какой из него воин? Кто его вообще в армию взял? – недоумевала я.
Чуть позже случайно выяснилось, что в зону СВО Сашка напросился сам. Добровольно. Но кто согласился взять на себя ответственность за эту авантюру? Сашка с автоматом – это же смех на палке!
Чуть позже Сашка позвонил моей маме – попрощаться перед отъездом. И всё. Дальше – тишина. Потому что звонить «оттуда», сами понимаете, нельзя. Конечно, находятся те, кому плевать на такие запреты, но это уже другая история. В общем, Сашка почти никогда не звонил. Но находился, видимо, где-то не очень далеко от Донецка, поскольку иногда у него была возможность побывать дома – отпускали на день-другой. Всякий раз Сашка забегал к моей маме, а она потом рассказывала мне об этих визитах.
– Ты знаешь, – говорила она, – по-моему, ему там очень нравится.
– Где нравится? На передовой?
– Да кто его туда пустит! Сидит где-то в безопасном месте – печку топит, дрова пилит, стирает... Условия-то нашим ребятам тоже кто-то должен создавать! А вообще он изменился – ты бы его не узнала.
***
Вскоре для меня наступили такие непростые времена: было не то что не до Сашки – не до себя самой. Но когда я, наконец, оказалась в Донецке и немного пришла в себя после жизни в пылавшем Бахмуте-Артёмовске, поинтересовалась жизнью своих знакомых. Про Сашку мама сказала, что он вроде жив-здоров, очень редко звонит, но на «побывку» не приезжал уже давно. Потом вестей от него не было почти полгода. А потом он позвонил, и мама пригласила его в гости. Я было принялась хлопотать, накрывать стол, ведь парень ОТТУДА. Надо же что-то вкусненькое... А мама сказала:
– Да ты не особенно-то рвись! Сашка почти никогда ничего не ест – сколько ни уговаривай.
– Сашка? Не ест? Это что-то новое! Заинтриговала...
– Я же тебе говорю, что он сильно изменился... Ты его вообще вряд ли узнаешь...
***
Стоявший на пороге парень был мне не знаком. Совершенно! От того Сашки, которого я знала, не осталось ничего. Ну, разве что очки... И те были другие. Плечи под камуфляжем были втрое шире Сашкиных. На груди – какие-то значки и медаль.
– Твои? По-настоящему? – сама не зная, зачем, спросила я.
Он посмотрел на меня с каким-то снисходительным недоумением. Словно, хотел сказать: «Ну и глупы же вы, барышня!..». И правда, надо же было такое сморозить! Да разве человек, который каждый день (да что там каждый день – каждый час!) ходит между жизнью и смертью – разве такой человек станет хвалиться чужой медалью? У него другие ценности. Я тут же вспомнила про медали своего дедушки. Он вернулся домой в сорок шестом и тогда в первый раз увидел сына, родившегося три года назад. И на радостях отдал мальцу все свои медали: смотри, мол, сынок, вот какие тебе батя игрушки с фронта привёз!
– Да моя медаль, моя! Или тебе корочку на неё показать?
– Саш, а ты там чем занимаешься? Поди-подай? Обеспечиваешь быт?
– Ну, это я в начале был поди-подай, а теперь, как все.
– Что – как все?
– Боевые задачи выполняю.
– Какие боевые задачи?
– Ну, это ты уже много хочешь знать...
– А где?
– Лен, ну, ты как маленькая! Не понимаешь, что говорить можно не всё?
Я ощутила себя полной дурой – и правда, чего прицепилась?
– А автомат у тебя есть? А ты уже стрелял? А ты кого-нибудь убил? – Я сама не могла бы объяснить, откуда в моей, в общем-то, не самой глупой голове бралась такая дурь! Наверное, я просто не могла представить себе Сашку, этого «хлюпика», этого худенького мальчика в очках, с которым никто не хотел дружить, с автоматом в руках. В общем, если я и поглупела, то исключительно от удивления.
– Саш, а Саш, а позывной? У тебя же должен быть позывной!
– Есть, но звучит как-то нескромно. Это не я, это комбат мне его дал.
– Ну, какой? Какой?
– Кремень. А ты думала Хлюпик?
Я чуть сквозь землю не провалилась. Мы с Сашкой явно поменялись ролями. Тогда, давным-давно, он задавал наивные вопросы и восхищался тем, что, на мой взгляд, было совершенно неважно. А теперь он ходит в бронежилете, стреляет из калаша, выполняет какие-то боевые задачи и тоже пожимает плечами: мол, и что?
– Саш, тебе там, наверное, ужасно трудно? И страшно?
– Трудно. И страшно. И смертей вокруг много. Но я знаю только одно – все войны когда-нибудь заканчиваются.
Да он теперь еще и философ! Что делает с мальчиками эта война!..
– Саш, – теребила я его, – ну, расскажи!..
– Что рассказать? Первое время было тяжело – морально. Парни все уже обстрелянные, и тут к ним меня сунули. А оно им надо? Говорили: сиди, не высовывайся, под ногами не путайся. Я и не путался, но старался помогать. Просил, чтобы меня посылали туда, где опаснее всего. Мне же нечего терять – если убьют, никто не заплачет. Комбат мне: «О, Господи! Да кто же это чудо в армию взял?». А ему: «Сам пришёл!». Потом комбат понял, что меня так просто не сломаешь, и уже иногда ставил меня в пример: мол, кремень, а не парень. Ему плохо, а он держится! Потом уже все стали меня так называть. Ну, что тебе ещё рассказать? Там ничего интересного. Грязь, кровь... Роман не напишешь...
– Да какой уж там роман... Саш, а Саш, а что вы едите-то там?
– Ну, что там вообще едят? Тушёнку, консервы...
– Так хоть теперь пирожное-то съешь, конфет с собой возьми. Я помню, что ты раньше сладенькое любил...
– Это я ребёнком тогда был. И войны не было.
– Хочешь сказать, ты теперь повзрослел?
– Не знаю... Может быть.
***
Да нет, чего уж там – повзрослел. Хоть иногда и плачет, как маленький. Когда наши Красный Лиман оставили – плакал.
– Один парень у нас там есть, такой паникёр. Наши от Лимана отходят, мне, честно говоря, так плохо было. Но – молчал. А этот как разнюнился: «Это конец, мы в полной ж... Мы так всё сдадим...». Короче, такое нёс! И тут я его непечатными словами как обложил! Чтоб заткнулся. Он тут же рот и прикрыл – от удивления, наверное. А я ушёл в лес, хоть и нельзя было, и там выплакался. Теперь, когда мы Лиман возьмём, сразу поеду мамину могилу искать...
Конфет я ему всё-таки с собой дала – целый кулёк. Еле уговорила, чтобы взял. Не хотел. Мол, разве он хлюпик какой – конфеты есть. Он – воин. А воину и тушёнка сойдёт. И вообще, у него есть – вот просто абсолютно всё. Кроме мира. Но это – пока.
– Сашка, а давай сфотографируемся!
Он (в который раз за этот день) посмотрел на меня, как на маленькую девочку, которая по глупости мелет, сама не знает что:
– Победим – тогда и сфотографируемся.
В сентябре у Сашки был день рождения. Я хотела позвонить и поздравить. Но абонент был «не абонент». И мы уже стали волноваться, но пару недель спустя он позвонил сам: «Ну, чего волноваться-то? Ты же понимаешь, что телефон почти никогда нельзя включать...». Я понимаю. И с новогодними поздравлениями та же история. Но я надеюсь, что с Сашкой всё в порядке, и он ещё нарисуется. Хотя даже приблизительно не знаю, где он воюет. Может быть, даже под Лиманом. А, может, и под Марьинкой. Интересно, каким он будет после войны? Ещё умнее? Ещё шире в плечах? Но как это вообще возможно – чтобы был Хлюпик, а стал Кремень? Или он и был Кремень?.. Вот ведь вопрос.
Елена ТИХОНОВА.
