Почему- то после размышлений, навеянных романом Х.Мураками, мне вспомнился рассказ Чехова " Пари" (изначально у рассказа был милый подзаголовок "Сказка").
Что- то все- таки есть в идее полного "погружения в себя", в глубины своей личности, в полной изоляции от внешнего мира, сбивающего нас с толку своей суетой и мельтешением событий. Видимо, экзистенциальное отчаяние и поиски смысла своего бытия всегда связаны с осознанием себя самого. Это осознание может происходить по- разному, в случае сюжета Чехова молодой юрист после спора в обществе о том, что страшнее смертная казнь или одиночное долгое заключение, добровольно принимает на себя пытку (или благословение) одиночного .существования, скрашенного только неограниченной возможностью читать книги, слушать музыку и усиленно размышлять. Он проводит в заключении пятнадцать лет, и все это время происходит глубокое самопознание, трансформация всех привычных представлений, переоценка ценностей и полное погружение в недра себя самого без всяких манипуляций с мозгом (как это происходит с героем Мураками), просто благодаря вынужденному уединению, книгам, музыке и непрерывным размышлениям.
Чехов гениально описывает, как состояние узника меняется из года в год. Когда я читала рассказ первый раз, в юности, на меня так подействовало описание изменений, которые происходят с личностью бывшего юриста, что мне захотелось испытать эти метаморфозы на себе, очень уж хотелось " дойти во всем до самой сути". Правда, я, боюсь, таких испытаний не выдержала бы.
Первые годы молодой человек сильно страдал от одиночества, пил вино, читал разномастную беллетристику и случайную специальную литературу.
Потом он перешел своеобразный рубеж "привычной " привязанности" к социуму, накатанной схемы жизни, завязанной на рутинной, зачастую, работе, и начал использовать на полную катушку возможности обучения и самосовершенствования ( чем- то это похоже на "День сурка", но только в фильме герой движим мотивацией добиться благосклонности любимой девушки, а герой Чехова упорно разбирается со смыслом жизни).
Последние годы добровольного узника становятся переломным моментом подвига самопознания.
Знаменателен перечень его интересов в последние годы заточения и волнообразные изменения психики. На смену художественной литературе, изучению языков и наук, которые словно открывают перед узником все тайны мира, растворяют стены его уединенного флигеля и выводят его за границы физического замкнутого пространства, приходит религиозная литература.
Узник как будто в ускоренном темпе проходит духовную эволюцию ищущего истину человека. То, на что у обычного человека уходят десятилетия рассеянной жизни, наполненной влюбленностями, построением семьи, карьерой, иногда радостными, иногда грустными делами этого мира, здесь укладывается в пятнадцать лет полного одиночества.
Правда, Чехов не был бы Чеховым, если бы завершил описание самопознания на религиозном этапе. У какого- нибудь другого классика ( например, Достоевского) этап изучения религии и богословия, а особенно, чтение Евангелий целый год (сразу вспоминается подобное же чтение Раскольниковым, хотя нет, Ставрогин тоже читал...) стало бы, скорее всего, духовным прорывом и окончательным утверждением в вере. Для Чехова это неочевидно. Поэтому, после изучения Нового завета и богословия, узник в последние годы неволи снова возвращается к беспорядочному и хаотичному чтению литературы совершенно разных направлений.
"Его чтение было похоже на то, как будто он плавал в море среди обломков корабля и, желая спасти себе жизнь, жадно хватался то за один обломок, то за другой!"
От чего же он пытался спастись? Ведь все "инструменты" спасения у него уже, вроде как, были... Наверное, от бессмысленности существования, зияющей дыре экзистенциального отчаяния, которое невозможно пройти в одиночку, без Бога (по мысли, например, Кьеркегора). А Бога он не обрел.
Но, все же, в юристе рождается своего рода аскеза, он отметает все радости, которые могут принести ему миллионы, обещанные банкиром по условию пари. Юрист ( уже забывший, видимо о своей профессии и привычном образе жизни обычных людей) пишет записку, где отказывается от вознаграждения. Он пишет:
"... я презираю ваши книги, презираю все блага мира и мудрость. Всё ничтожно, бренно, призрачно и обманчиво, как мираж. Пусть вы горды, мудры и прекрасны, но смерть сотрет вас с лица земли наравне с подпольными мышами, а потомство ваше, история, бессмертие ваших гениев замерзнут или сгорят вместе с земным шаром.Вы обезумели и идете не по той дороге. Ложь принимаете вы за правду и безобразие за красоту. Вы удивились бы, если бы вследствие каких-нибудь обстоятельств на яблонях и апельсинных деревьях вместо плодов вдруг выросли лягушки и ящерицы или розы стали издавать запах вспотевшей лошади; так я удивляюсь вам, променявшим небо на землю. Я не хочу понимать вас.Чтоб показать вам на деле презрение к тому, чем живете вы, я отказываюсь от двух миллионов, о которых я когда-то мечтал, как о рае, и которые теперь презираю. Чтобы лишить себя права на них, я выйду отсюда за пять часов до условленного срока и таким образом нарушу договор...»"
Когда я читала рассказ в юности, я думала, куда он убежал, когда вылез из окна этот истощенный, рано постаревший и внутренне раненый человек? Куда он пойдет, к чему (или кому) обратится? Ведь вокруг его заколдованного сада с одиноким флигелем, целый мир, да, обезумевший, да, местами лживый, но местами и прекрасный... Там есть деятельное добро, которое иногда разбивает даже ледяные стены экзистенциальной тоски. По крайней мере, окованное льдом сердце банкира, отчаявшегося от разорения и задумавшего убийство, узник растопил, сам того не зная.
Вот он крадется по мокрой после ливня траве, в изношенных домашних туфлях, ежится от утреннего холода... Мир для него пуст и враждебен? Или нет?
Печально? Может быть. Но путь самопознания именно этого человека открыл ему вот такую истину, выстраданную им лично. Она может не совпадать с истинами религиозными, но каждый мыслящий человек имеет право на собственные выводы и собственный путь. И собственное одиночество.