Поругались два старика. Из-за хлеба. Я подошёл поближе, изворотился, путаясь под кореньями, выступившими наружу. Примостился на скамейке под сенью столетних клёнов. Ага, Трофим Сергеевич. Это первый. Лица не видать, борода, полощется на ветру. Второй Федор. Отчества не разобрал. Крепкий мужик, плечистый.
- Ты хлеба мне, хотя бы кусок, предложил? Отвечай Федор (отчество зашамкалось).
- Ты мою бабу почему тискал? Трофимка. Скользкий Трофииимка! Нашел чем попрекать. Никакого хлеба!
- Я не тискал твою бабу! Она была ничейная. Ее ещё не сосватали. А чего это она наболтала. Целовались, было. Но боле, ни!
- А мне сердце болит, сучий хвост! Трофим, мало я тебе рот на Николу разбил.
- Много Федор. Два попросились вон. Наташа их закопала за огородом. Сказала, что без зубов я постарел на три зимы.
- Нечего было мою Машу лапать и целовать.
- Она ещё ничейная была, Федя. Не гневи Бога. Поцеловались, было. Я как назло икал. С Наташей никогда не икалось. Федя, помиримся?
- Сучий хвост!
Клёны тревожно расшатывались. За черным, изъеденным ржавью забором хрустели гибкими суставами беспокойные вязы. Они словно хотели приблизиться, затоптать мужичий спор. Но решили повременить. Трепыхались, теряли обсохшие болезненные ветви. Ближние клёны обдувались беспощадно под невидимой, но вполне ощутимой натугой. Ураган будто силой взялся погадать на белеющей, хорошо проступающей в сумерках, изнанке потревоженной листвы.
- Дай хлеба!?
- Не дам, Трофим! Он на моей могиле лежит. На твою никто не ходит. Плохо ты жил, если на могилу твою не идут. А ещё крест врыли.
- Я твою бабу целовал три раза. За сараем все три разы. Щеки розовели, ноги подламывались. Хотя я и чугун по характеру, но в тот момент руки истаяли. Сладкая была...
- Урод же ты! Урод и есть! Она ничейная была. Сам же говоришь!
- Ну. Это как посмотреть, Федя. Ладно, дело прошлое. Христос Воскрес!
- Воистину Воскресе, Трофим Сергеевич.
- Спаси тебя Господи, Федя, и поскорее.
- Хвост!
- Сучий?
- А какой же. Сучий и есть.
- В рай тебя не возьмут, много ругаешься!
- Христос посреди нас!
- Был, есть и будет...
Я не стал тревожить стариков. Постоял у оградок. Федор (отчество, говорю, зашамкалось) и Трофим Сергеевич. Перекрестился украдкой , чтобы никто не заметил. Вязы топтались на приличном расстоянии, гневливо шипели. Самый молодой, будто отказываясь дежурить у погоста, отвернул растрепанную башку.
Я покинул деревенское кладбище.
