1894 год
«Ростов-на-Дону. Недавно по 3-му участку г. Ростова-на-Дону были открыты, как известно, разные злоупотребления со стороны полицейских чиновников. Произведенное по этому поводу расследование подтвердило существование таковых, а потому дело это было препровождено в Харьковскую судебную палату для утверждения обвинительного акта, на основании которого почти всех участников указанных злоупотреблений предположено предать суду палаты с участием сословных представителей, а именно: пристава, его помощников и нескольких городовых. Дело это, по словам «Хар. Гор. Вед.», предположено к слушанию в распорядительном заседании палаты, в среду 12 января». (Приазовский край. 10 от 12.01.1894 г.).
1895 год
«Ростов-на-Дону. Протоколы жизни. Рассказ темной личности. Да-с, сударь, удивительные иногда истории происходят на белом свете! Уж на что я, человек, как говорится отпетый, отщепенец общества, словом, темный субъект – и вдруг, изволите видеть, по одному непредвиденному случаю пришлось мне за великодушие пострадать. Что поделаешь – бывают такие обстоятельства… Впрочем, я вам расскажу все по порядку.
Кто я и что я – не трудно, конечно, догадаться. Нельзя сказать, чтобы я был профессиональный вор – нет. Боже упаси! Я просто свободомыслящий человек, не признающий нужды. По-моему, я работаю – значит кормлюсь; но если я не работаю, то, ведь, тоже надо кормиться; поэтому я ищу какого-нибудь зажиточного человека и, чтобы не умереть с голоду, беру себе часть его добра – без его ведома, понятно.
Так, вот-с, однажды я заболел, лишился должности и вскоре же очутился без копейки. А, между тем, сударь, хочется есть, надо за ночлег платить и все прочее такое – ведь, я тоже живой человек! Гм…, решился я: высмотрел один небольшой дом, выходивший окнами на улицу, и стал выжидать удобного случая, чтобы сделать нашествие. В этом доме жили только три человека: муж с женой и девочка-прислуга. В комнатах, как мне удалось посмотреть в окно, было много ценного имущества. Как-то раз я подошел, по обыкновению, к парадной двери намеченного дома и, нажав кнопку электрического звонка, отошел в сторону и прижался к воротам. Было уже совсем темно, и меня трудно было заметить. Несмотря, однако, на звон колокольчика, дверь не открывалась. Я позвонил во второй раз, в третий – дверь оставалась запертой. В доме не было слышно ни малейшего шума. Очевидно, обитатели его отсутствовали. Тогда я достал из кармана приготовленную на всякий случай железную отмычку, всунул ее в замочное отверстие, отпер дверь, в видах предосторожности запер ее снова и затем смелой поступью вошел в прихожую. В шкафу находилось много хорошей одежды, но это все было не по мне: я предпочитал больше такие вещи, которые удобно размещаются в карманах и в то же время высоко ценятся. Поэтому я прошел в залу и начал осматривать комодные ящики. Несколько мелочи, около 40 рублей кредитными билетами и некоторые золотые вещи вскоре исчезли в моих карманах. Добыча была порядочная, я уже собирался было благополучно отретироваться, как вдруг, о ужас! – на улице послышались шаги, остановившиеся около парадной двери. Кто-то стал открывать дверь. Через минуту из коридора донеслись до меня мужской и женский голоса. Я не потерялся и, быстро осмотревшись, полез под диван, бахрома которого спускалась почти до пола и потому совершенно закрывала меня. Сердце мое беспокойно билось. Правая рука машинально сжимала тяжелую отмычку, в голове проносились скверные мысли – в случае чего, я решил отчаянно защищать свою свободу.
Спустя несколько минут комната осветилась. В зале появилась молодая красивая женщина, лет 25, и легкой, грациозной походкой прошла к зеркалу. Вошел вслед за нею мужчина, с бледным болезненным лицом, устало опустился в кресло. Закурив папиросу, он стал грустно посматривать на жену. Молодая женщина оправила свои роскошные волосы и полуобернулась к мужу.
- Так ты не пойдешь на бал? – послышался ее недовольный голос.
Муж ничего не отвечал и продолжал задумчиво смотреть на нее.
- Ах, как ты меня мучаешь своим упрямством! Да говори же что-нибудь! – зло закричала она.
- Женечка, я устал, - как бы оправдываясь, тихо сказал муж. – Мне хочется отдохнуть… Да, наконец, я болен…
- Так! Я этого и ожидала. Тебе не хочется, а у меня через это должен вечер пропадать. Ну, уж нет – покорно благодарю! Мне хочется жить, я не желаю проводить свою молодость в этих четырех стенах…
- Но я же болен, Женя…
- Так вы не пойдете? – резко перебила мужа молодая женщина, прикрепляя к голове дорогую шляпу. – Вы не желаете идти?
- Я не могу и прошу тебя остаться со мною, - глухо сказал он.
- Хорошо же! Если на то пошло – я сейчас же захожу к Орлову; он не откажется быть моим спутником…
- Женя! – дико вскрикнул муж, сжимая голову руками.
- Он не такой байбак, как ты, милостивый государь – он, надеюсь, не даст мне скучать…
- Женя! Ради Бога, ради всего святого, не ходи туда, останься со мною! – умоляюще зашептал молодой человек, хватаясь за руки жены и покрывая их поцелуями. – Ради нашей любви, голубка…
Она с чувством брезгливости отдернула свои руки и рассмеялась. Что-то презрительное, глубоко-оскорбительное слышалось в ее смехе. Даже мне сделалось больно за ее мужа, и я с ненавистью смотрел на ее выхоленное, дьявольски красивое лицо. Муж, между тем, только вздохнул и, шатаясь, отошел от нее.
Молодая женщина окинула быстрым взглядом свою изящную фигуру и направилась к двери.
- Можешь киснуть здесь, - на ходу бросила она и вышла из комнаты.
С минуту в зале царила ничем не прерываемая тишина. Мужчина неподвижно сидел в кресле и, обхватив колени руками, бесцельно смотрел в пространство. Худое изнеможенное лицо его было ужасно в это время. По-видимому, глубокое отчаяние постепенно овладевало им. Тяжело дыша, он с трудом встал, сделал несколько шагов по комнате и, как окаменелый, остановился у большого кабинетного портрета, висевшего недалеко от дивана. Из богато отделанной, золоченной рамки смотрела на него хорошенькая головка молодой девушки, с крупными страстными губами и с загадочной томной улыбкой.
Он долго смотрел на этот портрет и, наконец, повернул его лицом к стене.
- Так вот она, моя любовь, чем закончилась! – тоскливо проговорил он и оборотился ко мне. На глазах несчастного блестели слезы. Он долго сдерживался, страшно волнуясь, но ему не удалось удержать быстро поступившие жгучие слезы, и он разразился глухими, подавленными рыданиями. Мне в эту минуту невыразимо стало жаль его. Я уже хотел было оставить свое место, чтобы постараться успокоить его – и вдруг вспомнил, что я вор.
Я остался лежать под диваном, продолжая следить за покинутым мужем. Он медленно отодвинул один из столовых ящиков, вынул оттуда бритву, сосредоточено попробовал ее острие и затем, вздрогнув, быстро спрятал ее в стол.
- Нет, это ужасно! Кровь, всюду кровь, - раздумывая, проговорил он.
Я похолодел от ужаса. Несчастный, по-видимому, намеревался покончить с собой. Широко раскрытыми глазами я следил за его движениями. Он внимательно рассматривал комнату, и вскоре у него вырвалось легкое восклицание:
- А-а…, наконец-таки!
Взглянув по направлению его взора, я увидел на потолке небольшой крюк, предназначенный для висячей лампы.
Что такое? Чему он обрадовался? – недоумевал я. Но, Боже мой, что это передо мной происходит?! Несчастный сорвал с оконных гардин тонкий шнур, прикрепил его к крюку и сделал петлю. Потом он стал на кресло, оттолкнул его ногами, и руки его конвульсивно поднялись вверх.
Прошло несколько мгновений, показавшихся мне целой вечностью. Что я перечувствовал в это время – трудно передать на словах. Я ощущал в сердце такую тяжесть, мучительно двинувшую меня. На душе было до невозможности гадко, скверно. А глаза мои, между тем, ни на минуту не отрывались от самоубийцы. Передо мною происходила предсмертная агония. Худое, длинное тело судорожно вздрагивало. Еще несколько минут – и человека не стало бы. Я боролся с самим собой. Что делать: спасать ли человека и потерять свободу, или же бежать, бежать, пока не поздно? Я бросился бежать, но что-то такое толкало меня назад. Я вернулся и одним взмахом ножа перерезал шнур. Поддержав повесившегося, я положил его на ковер и начал приводить его в чувство. Я так увлекся своим занятием, что и не заметил, как в комнату заглянула служанка, догадалась, в чем дело, и позвала на помощь людей. Меня арестовали и препроводили в полицию. В карманах у меня при обыске были найдены украденные деньги, золотые вещи и отмычка. Улики, таким образом, были на лицо, и меня предали суду.
Я не защищался, да и к чему? Закон был не на моей стороне: чтобы я не делал – я все-таки вор, пойманный с поличным… Однако, приняв во внимание исключительные обстоятельства, при которых я был задержан на месте преступления, мне дали снисхождение и приговорили только к месячному тюремному заключению. Впрочем, это что – чепуха, так сказать. Вот только что мне досадно: зачем было спасать этого человека? Ведь, бедняга, все равно вскоре застрелился – извела-таки, должно быть, его красавица-жена… Встретился я недавно и с нею… Такая расфуфыренная, вся в золоте и брильянтах, идет, словно лебедь плывет. Взглянул я на нее, и сделалось мне не по себе. Чуть-чуть не плюнул ей в рожу, да, спасибо, друг добрый удержал. Тяжело таково было… Эх, да что и вспоминать об этом!».
«Таганрог. Бушевавшими в последних числах декабря бурями взломала лед на фарватере Азовского моря, и он оставался несколько дней открытым. Затем, морозы снова затянули фарватер слоем льда, который до 4-го января утолщился до 4 вершков. Под этим «молодым льдом» появились большие косяки рыбы, что и послужило приманкой для рыболовов. 4-го января ватага рыболовов с противоположной стороны берега, в 16 человек, отправилась на 8 конных санях на промысел. Прибыв на «молодой лед», они начали зарубать сети, но тут вскоре заметили, что лед оторвало течением и несет его по ветру. Это обстоятельство сильно перепугало рыбаков, и они бросились к старому льду искать спасения, но последней трещиной уже сильно разделился от молодого. Кое-как, при помощи разных приспособлений, рыбаки перебрались на старый, крепкий лед, и лишь один из них, запутавшись в санях, пошел ко дну на глазах своего отца. Сколько ни старались спасти погибавшего, все оказалось безуспешным. Лошадей же, найденных плавающими в море, удалось спасти только на другой день».
«Больше-Кирсановская волость. В слободе Больше-Кирсановке 2-го января крестьянин Флор Кокорев складным ножом нанес тяжелую рану крестьянину Михаилу Митькову. Обстоятельства, послужившие поводом к совершению этого преступления, заключаются в следующем. Кокорев страшно кутил и буйствовал в одном питейном заведении. В это время к нему подошел Митьков и попросил у него стакан водки, но, получив отказ, он ударил Кокорева два раза. Тот, в свою очередь, складным ножом нанес две раны Митькову в щеку и голову. Раны, по осмотре врача, оказались опасными».
«Макеевская волость. В рудниках господина Денисова, Макеевской волости, 5-го января запасной рядовой Григорий Беликов ударом топора нанес тяжелую рану своему родному брату, Парфену. По объяснению самого Беликова, он решился на преступление потому, что находился в то время в каком-то бессознательном состоянии. Рана угрожает опасностью жизни потерпевшего».
«Макеевская волость. На рудниках франко-русского общества, Макеевской волости, Таганрогского округа, 31 декабря прошлого года крестьянин Андрей Синяков, поссорившись с крестьянином Петром Митиным, нанес ему лампочкой в лоб тяжелую рану, от которой Митин 7-го января скончался. Делу дан надлежащий ход в судебном порядке». (Приазовский край. 10 от 12.01.1895 г.).