Непонятно было, что связывало этих двух старушек, бабу Нюшу и Анну Андреевну. Одинаковыми у них были только имена. Так ведь и то – одна – всю жизнь Нюра. А другая – всегда Анна. Нюша была кругленькой и румяной, словно яблочко. Голубенькие глазки прятались в сетке морщин. Ручки, ножки маленькие. На ногах – детские кроссовочки – от внучки школьницы достались.
Баба Нюша носила зеленую курточку и рюкзак на спине. На голове – смешная, цыплячьего цвета шапка. Нюша отличалась необыкновенной подвижностью и резвостью. За день умудрялась обегать весь город в поисках майонеза подешевле на три копейки – и не лень? С лица не исчезала глуповатая улыбка, да и вообще выражение Нюшиной беличьей мордочки было забавным и любопытным. Она не потеряла интереса к жизни и вовсюда лезла со своими вопросами, чем многих ужасно раздражала.
Нюрины суждения об окружающей действительности были дремучи и невежественны. Она верила всему, что говорили по телевизору, и батюшкам, и гадалкам, и политикам. В голове Нюры варилась такая каша, что родственники и знакомые, на беду заскочившие к ней на огонек, буквально кубарем вываливались из ее дома с окараченными глазами: ну и ду-у-у-ра, господи! Ну какая же ду-у-у-ра!
Нюра не понимала, чего это все бесятся, и чего так остро реагируют? Сами дураки! Развелось нынче ученых, не пройти – не объехать! А как картошку помочь копать, да теплицы открыть-закрыть – Нюрочка, помоги… Можно подумать, академии окончили. Психи.
Она не обижалась и не копила злобу. Если надо – вновь бежала на помощь: помогала клеить обои, квасить капусту, возиться с теплицами, бегала за лекарствами, в общем, была незаменимым человеком в любой ситуации. Правда, все, кому она помогала, быстро забывали Нюшину доброту, и имели на счет Нюши непоколебимое мнение: тундра и дура. Так, человек, как человек. Но рот откроет – туши свет, сливай масло. И ведь советскую школу окончила. Дичь!
Другое дело – Анна Андреевна Вознесенская. Та была… была… Королева! Монументальную, высокую, увешанную настоящими драгоценностями женщину язык не поворачивался назвать старухой. Какая старуха – Зыкина! Зинаида Кириенко! Быстрицкая! Красавица! Идеал той самой неувядающей красоты, когда дама, достигнув определённого возраста, не сходит с ума о прошедшей юности, а «держит лицо». И не подтяжками, а душой. Душа на лице, потому и облик благороден. И стать! И руки, и прическа!
Анной Андреевной хотелось любоваться, Анну Андреевну хотелось боготворить! Мудрая, прямая и спокойная, горделивая и важная – вот как надо носить годы! А не прыгать в мини по сцене со стянутой кожей до пупка. Анна Андреевна тоже была когда-то известной артисткой, балериной, между прочим! Правда, она вовремя покинула сцену. На пике карьеры. С головой ушла в педагогику. Отслужив верой и правдой тридцать лет, тихо ушла, освободив место молодым.
И вот, такая умница и красавица почему-то сдружилась с Нюшей, дремучей, необразованной и недалекой. Да как сдружилась – не разлей вода! Что их связывало – никому не понятно!
Ну, ясно, что Нюша на побегушках: принести, унести, полы вымыть, в аптеку, в магазин… Ну понятно, что не бесплатно… Но эти совместные походы в театр, на выставку, в музей? Нюша и музей, ха-ха-ха! Совместные чаепития, дни рождения, юбилеи – Анна Андреевна тревожилась, если Нюша задерживалась по какой-либо причине. Анна Андреевна заботилась о детях и внуках Нюши – на свои деньги выучила Алину, старшую Нюшину внучку. Та подалась в балет (по своей воле), так Анна Андреевна лично ей протекцию составляла. С чего этот аттракцион невиданной щедрости? И зачем? Талант, что ли, у Алинки? Или хитрость Нюры? Поди, разбери. Прилипла нахалка, пригрелась под крылышком известной балерины и пользуется благами.
В общем – загадка…
Алинка была одержима балетом. А все начиналось от Анны Андреевны. Нюша маленькую Альку всюду таскала за собой – девать некуда было. Сын с невесткой вечно на работе, вечно заняты, девчонка вечно брошена. В садик отведешь – соплей наберется, потом из больничных не вылезают. Так Нюша с ней и возилась постоянно. В очередной раз поперлась к Анне Андреевне. Надо было окна помыть, да серебро почистить. Алька – рядом. Помогает.
А у Вознесенской дома интересно. Всюду бронза и хрусталь. Статуэтки за стеклом. И все – балерины. Фарфоровые, тоненькие, хрупкие такие. Изящные ножки, ручки, маленькие беленькие личики. Невесомые пачки, пуанты, перья на крошечных головках.
Шкафы не запирались. Алька к игрушкам потянулась. Нюра занята – не видит. Так бы рявкнула: одной такой балерине цена большая. Но некогда рявкать – на стремянке повисла с тряпкой. Алька любуется, фигурки гладит. Глаза, как блюдца.
Анна Григорьевна с одной такой балеринкой в руках Альку застала.
- Нравится? – спрашивает.
Аля вздрогнула, но фигурку из рук не выпустила.
- Да! – ответила, - А кто это?
- Одетта. Волшебный лебедь. А это – Одиллия. А вот еще, - Анна Андреевна достала из шкафа чудесную статуэтку, изображающую девушку в красной невесомой юбке, с веером в руке, - Кармен. Это балет, Алечка.
Вот и заболела Аля, загрезила балетом. Никакого покоя с нею. А возраст у нее подходящий. И стать, и фигура, и конституция. И талант… Конечно, Анна Андреевна приняла в жизни Али самое горячее участие. Нюра, кстати, сопротивлялась.
- Нечего девке голову морочить. Никакой личной жизни. Ноги наизнанку выворачивать! – спорила она с Анной Григорьевной.
- У девочки все данные! – возражала Анна Григорьевна, - не спорь, Нюрочка!
- А я и не спорю! Сама не жила, так хочешь девке всю жизнь перекурочить?
Анна Григорьевна на мгновение замирала, морщилась, но спустя минуту вновь гнула свою линию:
- Не надо, Нюра. Не лишай ребенка крыльев. Природу не задушишь!
Так Алька и стала балериной. Не примой, конечно. Но и не пятой с краю. Танцевала партию Одетты-Одиллии в Иркутске, куда переехала после выпуска. Имела большой успех. Жила полной жизнью, писала Анне Андреевне длинные, подробные письма. Часто звонила. А потом уже и социальные сети, слава интернету, появились.
Правда, замуж так и не вышла:
- Театр отнимает много сил и времени, - объясняла.
Бабка Нюра ворчала. Анна Андреевна, наоборот, с пониманием относилась к словам Али. Чего тут не понимать – у самой – никого.
Семьей Аля не обзавелась, зато романов имела вагон и маленькую тележку. И вот однажды, после очередной своей несчастной влюбленности Алина вернулась в родной город. К бабушке Нюре, естественно. Не одна, разумеется. С ребенком грудным на руках. Так и так, помогите, спасите, в декрет идти не может, няню нанимать тоже нет возможности, а театр собирается на гастроли за рубеж! Танцевать Макбет на подмостках Сони-Сентра – верх мечтаний! А куда Аля с Мариночкой? Отец… Так… былая мелкая интрижка. Что делать?
Что делать. Да ничего. Бабе Нюре не привыкать. Тут, конечно, и папа с мамой Алькины могли подтянуться, но уж очень занятые люди. Как засели на своих рынках в девяностые, так до сих пор выпутаться и не могут. Вечно одни деньги на уме.
Вот и стала Нюра воспитывать правнучку Мариночку. Сама уже в годах, но шустрая. Анну Григорьевну не бросала. Ну и мелкую Маринку за собой по старой привычке таскает всюду. Алина благополучно оттанцевала свою партию в Канаде. Вернулась в Иркутск, но за Маришкой что-то не торопилась. Потом, да потом… Вот ей Кармен дали, вот театр Щелкунчика ставит… Бабушка, миленькая, помоги…
- Все на круги своя, - грустно говорила Вознесенская, глядя, как баба Нюра учит Маринку высмаркиваться в платок, - все на круги своя…
- Круги, не круги, а рОстить-то надо, - деловито отвечала Нюра, - вот до чего вы, интеллигенты, народ не семейный! Че вам все надо? Че вы все ловите? А потом несчастные всю жизнь!
- Егору до интеллигенции далеко, - улыбалась Анна Андреевна.
- Так батька у Егора – кто? Цуцик из Ленсовета. За взятки посадили, туда ему и дорога, - парировала Нюша, - и этот по его стопам!
- Вадим Степанович был чиновником, Нюра! – резюмировала Анна, - а Егор – бизнесмен! Это разные вещи!
- Бизнесме-е-ен, скажете тоже! Да они все сейчас одинаковые, смэны эти. Что тот – сам не свой до денег, что этот! Торгаши и взяточники, одним словом. Воспитывала, воспитывала, а порода батина свое взяла.
Вознесенская на этот счет с ней не спорила.
- Маринка, тоже смотрю, свистуха, паде-де выделывает. В мамку, да в бабку пошла, не иначе! – продолжила Нюра, тщательно вытирая только что вымытую посуду.
- Ну что ты, Нюрочка, может, просто хорошим человеком вырастет! – отвечала Вознесенская.
Нюрочка не ответила. Она давным-давно считала, что все несчастья у человека от этой самой «культуры». Хотя Вознесенскую любила искренне и всей душой. У нее ведь никого, кроме Анны не было. Приехала в Питер из деревни, на заработки, лимитчицей. Замуж никто ее не брал. С жильем туго – теснилась с девчонками в общаге до двадцати пяти лет.
Потом случайно наткнулась на Анну Вознесенскую. Той требовалась домработница. Деньги сулила хорошие. Вот и явилась к ней в роскошную, не по-советски убранную квартиру. Анна ее насторожила и испугала: уж больно буржуйская, «богемная» жизнь у балерины. Мужа нет. А в доме золото, серебро и портьеры на окнах. Откуда, спрашивается?
Откуда – выяснилось в первый же рабочий день. Не уборщица нужна была, а нянька для маленького мальчика Егора. Анне нужно танцевать, а кто с Егоркой возиться будет? Официально в ясельки устраивать сына Анна не хотела. Вообще – светиться не желала.
Сынишка-то незаконный. От какого-то партийного шишки. Содержание оплачивалось тайно папашей. Но вот папаши в квартире не было никогда. Карьера важнее. Нужна была женщина, милая, простая женщина, умевшая держать язык за зубами.
Нюра умела. А после того, как Егорка ее мамой назвал, сказала Анне:
- Вот что, Анна Андреевна, нечего ребенка с ума сводить. Мама, так мама. Воспитаю. А вы танцуйте и не трепите нервы ни ему, ни мне.
Когда Нюра получила свою однушку, съехала вместе с сынишкой. Партийный бонза все очень хорошо организовал: комар носа не подточит. У Нюры сынок в целости и сохранности. Посещать любовницу никто не мешает. Все шито крыто. Так и жили, пока не залетел бонза в 1982 году за взятки в матросскую тишину. Тогда с деньгами тяжелее стало, но разве Нюру испугаешь трудностями? Она для сына в лепешку готова была расшибиться, да и Вознесенская умела помнить добро. Правда, никогда не признавалась в материнстве. Это уж по велению Нюры. Чтобы Егора «с ума не сводить».
Ни Егор, ни дочка его Алина так и не узнали о настоящей матери и бабушке. А вот Мариночке тайна открылась. Она выросла обыкновенным хорошим человеком. Работает экономистом и заботится о своей семье: муже, детях. Были еще бабушка и дедушка. И прабабушка Нюра, ближе которой никого. С мамой Алей сложились неплохие отношения. Маму Алю Марина никогда не осуждала. Зачем?
Баба Нюра дружила со старой балериной. Хоронила ее. А потом и выяснилось: Марина стала наследницей огромной питерской квартиры с лепниной на потолке. Вознесенская оставила наследство. Огромное наследство по нынешним меркам. Злопыхатели, конечно, возмущались: с чего это вдруг?
- Так она ведь, Анна Андреевна-то, тебе родной бабкой приходится. А я… так, не пришей к рубахе бантик, - ответила Марине баба Нюра, - не суди ее, Маринушка, все мы не без греха.
Марина и не судила. Звала мать домой из Новосибирска. Хотела разделить наследство: квартиру продать, а деньги разделить по справедливости. Аля не согласилась:
- Я тебя, считай, бросила, Марина. Тебе и владеть.
Баба Нюра и по сей день жива. Правда, ослепла совсем. Но живости нисколько не потеряла. До всего ей дело есть, и до Маринкиных детей – тоже. Хоть и слепая, а озорство детское как-то чует. Муха не пролетит.
- Маринка! – иной раз кричит, - Светка лужу напрудит сейчас! Эвон, слышу, фуэте выделывает! Тоже мне, балерина!
Автор рассказа: Анна Лебедева