-Мам! Мамочка! Мама! Я пошутила, слышишь? Тупая шутка!
Мама сидит на табуретке в кухне, кожа бледная с зеленоватым отливом, внезапно сморщилась как папиросная бумага, глаза полуприкрыты. Она еле дотащила ее сюда из коридора, когда та стала оседать по стене и задыхаться. Лицо побелело, потом посерело и Миле стало как никогда страшно. Она кричала, плакала, уговаривала маму перестать. Потом поняла, что это не игра. Мать держалась рукой за бок, хрипло дышала и ничего не говорила.
-Вот капли, пей скорее, - она торопливо трясет коричневый флакончик в стакан. Сколько нужно? Наверное, хватит, - мамочка, не умирай, это все неправда.
Набирает номер скорой, но там постоянно занято. Что она будет делать, если мамы не станет?
Она садится на пол, гладит мамины руки, заглядывает в глаза. Наконец дыхание женщины восстанавливается, она приоткрывает глаза:
-Таблетку, там в шкафу, - сипло шепчет, - все хорошо, уже легче. Я тебе шубу принесла, за так отдала добрая женщина. А тебе, гляжу, не надо.
-Надо, мамочка, очень надо. Это куртка парня Каринки, у него много, но надо вернуть. Не знаю, зачем я все это наговорила. Дурная я, ты же сама знаешь. Хочешь пить? Или есть? Я картошки нажарю.
-В три часа ночи? - удивленно поднимает брови женщина, кладет ей на голову руку, холодную как лед, гладит по волосам.
-Тогда пойдём, я тебе лечь помогу, - она обнимает мать, сгибаясь под ее тяжестью тащит в комнату, укладывает на кровать, поправляет подушку:
-Все, спи. Все хорошо! И папа утром придёт со смены.
Мать устало закрывает глаза. Она сидит рядом какое-то время, держит ее руку и прислушивается к дыханию. В голове только одна противная мысль: она во всем виновата сама. Она перешла какую-то невидимую черту, за которой все, кто ей дорог, разбегаются как тараканы.
Часы показывают без четверти четыре. Сна ни в одном глазу. Крутится в постели. Подушка горячая, она постоянно переворачивает ее на другую сторону. Мысленно пытается молиться. Коряво, нескладно, как умеет. Желает здоровья матери и увидеть его. Все, что угодно, за одну встречу. Если нужен зуб или глаз, она легко отдаст.
Завтра пойдёт к Кате. Та наверняка знает, где его найти , раз трется со всеми. Если нужно, будет просить и извиняться. Они же были подругами, она должна выслушать, понять.
Проваливается в смутный тревожный сон. Снится Жбан, и он, и Жук, все вперемешку, ничего не разобрать. Лица хороводом кружатся вокруг, до тошноты. Потом видит себя, висящий в воздухе, под ней горит костёр. Языки пламени касается ног, рук, горячо и очень страшно.
Чувствует, как родная прохладная рука ложится на лоб, отгоняя огонь и жар.
-Это ты ? Ты пришёл? - бормочет сквозь сон, пытаясь ухватить эту ладонь, дарящую облегчение.
-Какая горячая! Простудилась все таки, - сокрушенно вздыхает мама и идёт в кухню. Там отец пьёт чай после ночной смены.
-Заболела. Температура высоченная. А лекарств никаких, - сокрушенно вздыхает женщина, - тебе ничего не дали?
Мужчина качает головой. Смотрит в чашку. Он взрослый человек, не способен накормить и вылечить свою семью. До чего страну довели! Все эти бандюганы, чтоб им пусто было! А если ты не такой, не умеешь подстраиваться, так подыхай с голода!
-Куртка чья висит? - бросает так зло, словно это жена виновата в его беспомощности перед системой. Агрессия его защита.
-Чужая. Отдать надо. Миле дали в общежитии, чтоб не замёрзла, - повторяет она за дочерью. Муж всегда так нервно реагирует на вопросы о деньгах, она уже жалеет, что спросила.
-Бандитская вещь, у нормальных людей на такое денег нет! Вот у них пусть и денег возьмет, для таких пара сотен зеленых мелочевка. Всю страну разворовали, уроды! - заводит отец свою любимую пластинку. Мама негромко вздыхает и идет в коридор. В ящике спрятаны деньги, что ночью дочь выбросила из кармана широким жестом. Она возьмет немного, не себе же, на лекарства. Такую температуру клюквой не собьешь. Что-то с дочкой происходит. Последнее время сама не своя. Истории эти, вещи? А вдруг правда? Может с Димой поговорить ? Надо бы зайти к ним по дороге, может что и прояснится. Как же тяжело быть матерью взрослой дочери, Господи!
Температура держится уже три дня. Горло болит так, что дышать тяжело, не то, что есть или пить. Она не спит и не бодрствует. То проваливается в забытье, то немного приходит в себя. Начинает казаться, что вся история с разборкой просто кошмарный сон. Не было никакой стрельбы, могилы, ссоры, беготни по лесу. Не было Кати и Жука.
Мама обтирает ее влажной марлей, дает какие-то таблетки, меряет температуру. Потому убегает на работу, ее взяли в типографию подсобной рабочей.
Сегодня немного легче. Она бредет по коридору в сторону зеркала и ахает - драная кошка! Глаза ввалились, сухие потрескавшиеся губы, путанные волосы. Пилот с белыми меховыми отворотами укоризненно смотрит с вешлки. Она вздрагивает, словно призрака увидела. Протягивает руку, щупает толстый рукав, в надежде, что он сейчас испарится. Мех плотной, гладкий. Пилот настоящий. Значит все остальное тоже.
Сколько дней она уже лежит? Три? Четыре? У нее больше нет шанса все исправить. Она должна была быть первой. Первее бывшей подруги. Первее Савы и Жука, которые тоже вряд ли молчали.
Силы покидают ее. Тихо возвращается в постель и смотрит в потолок до самого вечера. Его больше не будет, значит и ее не будет.
-Мила, поешь хоть что-нибудь! Так нельзя, ты слабеешь на глазах. Я немного мяса купила, тебе силы нужны, - мама ставит рядом с постелью тарелку с котлетой и пюре. Как тогда в мотеле, когда во всем еще был смысл. Когда были Он и Она. Но не теперь. Теперь ей остается только ждать конца.
Она отворачивается к стене, не произнося ни слова.
-Девочка, ну что такое? Тебе же должно стать лучше, температура спала, кашля нет, доктор сказал, что легкие чистые, - причитает мама.
Заглядывает отец. Лицо как обычно недовольное.
-Отстань от нее, покривляется - перестанет.И вообще, хватит тут валяться, пора делом заниматься. Будешь со мной на завод ходить, у нас с проходной тетка умерла, место освободилось. Завтра и пойдем! Раз учиться не хочешь.
-Куда ей? Она же нездорова! Такую болезнь перенесла!
-А ты меня не учи! Сам знаю! Носишься с ней, вот и получаешь! Работа еще никому не повредила!
Перепалку родителей прерывает резкий звонок в дверь.
Мама машет рукой и идет открывать. Она слышит в прихожей мужской голос. Сердце сжимается на секунду, потом понимает, кто это.
Лысый заходит в комнату. Половина лица у него синяя с фиолетовым отливом, на виске здоровенная ссадина. Рука разбита и на ней запекшаяся кровь. Она хочет спросить, кто это его так, но не хочется открывать рот. Поэтому просто смотрит без всяких эмоций. Димка тоже не спешит начинать разговор.
Мама тихо выводит отца, который продолжает бубнить, за дверь. Тихий щелчок, они одни.
-Привет! Хреново выглядишь, - говорит Лысый.
Она кивает едва заметно. Безразличие не отпускает.
-Что с тобой? - спрашивает он, не дождавшись реакции.
Она отворачивается к стене, по щеке течет слеза. С ней все. Зачем он спрашивает, разве может помочь?
-Уходи! - шепчет сквозь слезы.
-Я уйду, не переживай. Я теперь все знаю, надежды больше нет. Я просто хотел убедиться.
-Убедился? - ее начинают злить эти непонятные загадки, - лицо тоже результат убеждения?
-Да. И оно того стоило. Будь счастлива, Мила! - он разворачивается, чтобы уйти.
Эти слова словно спускают курок ее застоявшихся эмоций.
-Не буду! Я никогда не буду счастлива! - выкрикивает она, - Потому что тот, кто делал меня счастливой, его больше нет. И никогда не будет в моей жизни. Я даже не смогу с ним поговорить. Я потеряла его! Сама! А без него я не хочу жить, ничего не хочу!