Перед смертью, когда он принял католичество, а лучшими его друзьями стали пасторы, Обри Бердслей слезно умолял, чтобы все экземпляры "Лисистраты" были уничтожены.
К счастью, воля художника не была исполнена и мы с вами имеем возможность наслаждаться, ласкающими глаз, линиями огромных фаллосов, по моде волосатых вагин и другими прелестями мира сего.
Обри Бердслей - чудаковатый, нескладный, до крайности эксцентричный денди, который больше всего любил странные прически и увядшие розы в петлице.
У него даже нос выглядит очень в духе модерна - большой, плавный, с горбинкой.
Обри Бердслей прожил всего 25 лет (наследственный туберкулез), из которых только 5 лет активно работал.
Зато с четырех лет он запоем читал английскую и французскую литературу, а позже - произведения латинских и греческих поэтов, в 11 лет уже писал музыку и стихи, а с марта 1881 года (после переезда в Лондон) вместе с сестрой Мейбл давал концерты, на которые собирались до 3000 человек.
А в Брайтонской средней школе его прозвали "Шекспиром". Случилось это так: Обри поступил туда в 1885 году (после возвращения из Лондона) и подвергся допросу с пристрастием старшеклассников насчет своих умений (тогда это было делом нормальным - негласная юношеская система подчинения, когда младший ученик прислуживал старшему, хлопоча насчет еды, выполняя разные поручения, вплоть до чистки обуви). Так вот, полезных навыков у Бердслея не оказалось, зато бесполезных было хоть отбавляй! - он сыграл на фортепиано что-то из собственного сочинения, набросал портрет того, кто считался его "хозяином" (некий У. У. Хинд-Смит) и прочитал авторские стихи. Шах и мат, товарищи. Как вы понимаете после такого блистательного самопредставления аудитория могла прозвать его только Шекспиром.
Что касается академического образования, то оно заняло у Бердслея всего три месяца. Три месяца (!), в течение которых он посещал занятия в Вестминстерской художественной школе (курс профессора Брауна по совету Эдварда Берн-Джонса, который, кстати, познакомил его с Оскаром Уайльдом, но об этом немного позже).
Потому что гений-вундеркинд. И потому что он всегда знал (с 7 лет), что времени у него ничтожно мало, и торопился жизнь.
И читать книги, поскольку чтение было наиболее позволительным времяпровождением при его недуге. Именно поэтому львиная доля художественного наследия Бердслея - это иллюстрации к книгам, обложки журналов и экслибрисы (изначально это книжный знак, удостоверяющий владельца книги, сегодня и по большей части во времена Бердслея - часть уникального книжного декора).
На счету художника рисунки к произведениям Эдгара По, Аристофана, Достоевского и, конечно, Оскара Уайльда - именно его блистательная графика способствовала огромному успеху пьесы "Саломея".
Они, Обри и Оскар, были два самых известных денди эпохи рубежа XIX—XX веков, внешности и манерам которых при жизни подражал весь белый свет. И именно их творчество, открывшее эпоху модерна, не знает аналогов, имеет десятки и сотни эпигонов.
Среди поклонников творчества Бердслея числились Бальмонт, Гумилев и Брюсов, его работы печатались в российских литературно-художественных периодических изданиях Серебряного века, таких как "Мир искусства", "Аполлон", "Весы", "Золотое руно" - кажется весь цвет художественных сил Российской империи был очарован им (ими).
Так родилось "русское бердслианство". Три главных бердслианца в России - это Николай Феофилактов, Сергей Лодыгин и Анна Ремизова-Васильева, известная как Мисс (Феофилактов играл с изысканностью линий, Лодыгин уходил в демонический эротизм, а Анна Ремизова-Васильева подражала Бердслею опосредованно, через Сомова).
Более того, Феофилактов, которого называли "московским Бердслеем", подражал ему абсолютно во всем: в прическе, в макияже, одежде, даже носил увядший цветок в петлице.
Личную жизнь Бердслея покрывает пелена тайны. Тем не менее, несмотря на смакование порочности в его творчестве, бытует мнение, что тяжелая болезнь сделала его любовником одного только чистого искусства. При этом в гостиной Бердслея, стены которой украшали японские эротические оттиски, частенько засиживались литераторы нетрадиционной сексуальной ориентации - Роберт Росс, Оскар Уайльд, Пьер Луи, Джон Грей.
И если за всех сказать сложно, то порочной связи с Оскаром Уайльдом у Бердслея НЕ БЫЛО. Легенду это породил один случай:
В 1894 году Бердслей получает должность худредактора скандально известного гомоэротического журнала "The Yellow Book". В следующем году, в 1885, Оскар Уайльд отправился в тюрьму на два года по обвинению в гомосексуализме (обвинения в гомосексуальности прозвучали в его адрес от маркиза Квинсбери, бывшего отцом любовника Оскара, Альфреда Дугласа, который занимался переводом пьесы на английский язык / осужден за мужеложство и непристойное поведение).
По иронии судьбы в тюрьму с собой он прихватил книгу с желтой обложкой. Описывая этот факт, журналисты по ошибке написали вместо "a yellow book" (ею, кстати, была "Афродита" Пьера Люи), "the yellow book", т.е именно так, как назывался журнал. Так книга с желтой обложкой стала "желтой книгой" - издание закрыли, Бердслей остался без работы.
Порочной связи не было, а что было? - вражда и множество оскорблений в адрес друг друга. Причиной стали те самые блистательные иллюстрации к "Саломеи". Уайльд боялся, что они, даже будучи вне текста, привлекают внимание и, тем самым, подчиняют себе его текст. Ну или проще говоря - рисунки Бердслея казались (и оказались) сильнее самой рукописи.
"Мой Ирод - почти что одноименный персонаж Гюстава Моро, что также же, как и он, имеет свою ценность и глубоко печален. А моя Саломея - ближайшая родственница Терезы и Саламбо, вышедших из-под пера Флобера, мистическая и простая одновременно. Работы же Бердслея похожи на каракули, которые зачастую юные школьники, не по годам развитые, рисуют от скуки на полях своих тетрадей" (Уайльд).
Бердслей парировал изящно, т.е художественно - так появилась известная карикатура, которая изображала Уайльда за работой. Бердслей прекрасно знал, как Уайльд хвастался писательскому миру о том, что для написания пьесы на французском языке он никогда не пользовался для этого сторонними источниками, намекая на безупречные познания в языке. Именно поэтому на картинке автор был изображен за письменным столом, который завален различными французскими изданиями, например, французским словарем.
Уайльд не только ругал рисунки Бердслея, но публично сомневался в гетеросексуальной ориентации художника, говоря о том, что не стоит садиться на тот стул, на котором только что сидел Бердслей. Кроме того, самому Обри он посоветовал переселиться из известного отеля Sandwich в маленький рыбацкий городишко на берегу Нормандии, отмечая, что это идеальное место для него, поскольку туда приезжают исключительно странные и неприятные личности.
Бердслей же завуалированно изображал писателя в своих иллюстрациях. Так, например, в "Женщине на Луне", Оскар Уайльд был представлен непосредственно как сама Луна, которая держала в руках одну маленькую гвоздику. Гвоздика - это очень явная отсылка к так называемой "зеленой гвоздике", эмблеме, что была весьма популярна в то время и использовалась сообществом гомосексуалистов из Парижа. Или же в "Появление Иродиады", где образ Уайльда размещается в нижнем правом углу - тот персонаж, который облачен в шутовскую форму и в шапку в виде совы. В его руках можно заметить книгу с небезызвестной пьесой, Здесь писатель представлен в образах шута, гения и суфлера одновременно - связь с личными предпочтениями Уайльда: желание носить длинные волосы, одеваться ярко и необычно, присутствовать на всех своих появлениях на публике с цветами. И если присмотреться, то цветок гвоздики здесь тоже присутствует - ее можно заметить на одном из рукавов шута.
Так вот, скандальная пьеса Оскара Уайльда "Саломея" с иллюстрациями Обри Бердслея (благодарности издателю Джону Лейному, по инициативе которого и была создана сия сюита рисунков Обри).
Под пером создателя "Портрета Дориана Грея" история о танцующей перед царем Иродом Антипой обнаженной принцессе (Саломеи), потребовавшей, по рекомендации своей матери Иродиады, голову Иоанна Крестителя, скупо рассказанная евангелистами Матфеем и Марком, превратилась в драму больших страстей.
А под кистью Бердслея наполнилась демоническим эротизмом, намеками и подтекстами.
Для викторианской Англии той поры этого было достаточно, чтобы вызвать скандал, который в общем-то и случился.
Изысканные дамы, одетые и раздетые по всем правилам приличия и хорошего тона конца XIX столетия, мало чем напоминают новозаветных героинь.
Танец живота, который Саломея с обнаженной грудью и в прозрачных панталонах исполняет перед царем Иродом, подсмотрен в ночных кабаре Парижа. А ее, украшенные павлиньими перьями, платья и широкополые шляпки - последний писк парижской моды (Бердслей опередил Ив Сен-Лорана, провозгласившего моду черной линии на белом полотне).
Так расцвела во всей красе и славе femme fatale - женственность, желание, насилие и смерть.
Более того, танцует Саломея под аккомпанемент злобного карлика с высунутым языком и стоящими дыбом волосами - если это не сам дьявол, то явно его слуга (в художественном наследии Бердслея вообще целая кунсткамера: всякие андрогинные фавны, демоны, обвисшие груди и жир, иными словами - все прелести мира сего).
Дальше больше: голова Иоанна Крестителя, полученная Саломеей в награду за танец, смотрится скорее как женская, нежели мужская, и с явными аллюзиями на миф о Горгоне.
Бороды, полагающейся Предтече по законам христианской иконографии, и просторной одежды из верблюжьего волоса, подпоясанной ремнем, на рисунках Бердслея нет. И вообще, этот суровый пророк, изображенный на одном из листов во весь рост, больше напоминает изнеженного и жеманного лондонского денди (гомосексуала).
В 1898 году первый биограф художника и, по совместительству интимный друг Оскара Уайльда, Роберт Болдуин Росс писал:
"В иллюстрациях к "Саломее" [Бердслей] использовал до конца новую условность, которую себе создал: вместе взятые эти рисунки - его шедевр. Во всем современном искусстве нет ничего им равного. Можно проследить источники, выяснить, откуда они развились, но нельзя найти ничего, с чем их можно было бы сравнивать; они, безусловно, единственны в своем роде".
И Болдуин Росс абсолютно прав, ибо природа искусства Бердслея есть мультикультурное эхо, включающее в себя аллюзии на узор персидских ковров и древнеегипетские настенные изображения, графику эпохи Дюрера, Тулуз-Лотрека, прерафаэлитов.
Но, все-таки есть в этом эхо звуки более явные, громкие, очевидные.
1️⃣ Во-первых - это японская гравюра.
Культурой Японии после 1860-х годов была буквально одержима вся Европа, поскольку именно в этот период страна восходящего солнца берет курс на открытость и активно усиливает торговые связи с западным миром - в гостиной Бердслея японскими эротическими оттисками были увешаны все стены (не греха ради, здоровья для)
2️⃣ Во-вторых - это фривольно игривое искусство рококо, в частности, пленительные сценки прародителя "века суетных маркиз" Антуана Ватто, когда подтекст важнее интриги, а эмоция важнее действия.
3️⃣ В-третьих - это, конечно, Мантенья и Боттичелли. От первого он унаследовал ювелирный, чеканный рисунок, от второго - грацию и аристократизм линии.
И, если в первой по-настоящему профессиональной работе Бердслея - очень популярной в Англии книги "Смерть Артура" (собрание рыцарских сказаний, записанных жившим в XV веке английским писателем Томасом Мэлори) - важную роль играет пейзаж, на фоне которого действовали герои, то персонажи иллюстраций к "Саломее" словно парят в воздухе.
И это незаполненное пространство играет в работах художника особую роль - пустота, которая не бесформенна, а является основой всего в мире.
Особенность искусства Бердслея - в искусной имитации рисунка (тушь/перо) под ксилографию (гравюра на дереве). В его палитре только два цвета: черный и белый. Градации серых полутонов отсутствуют - это как "вдох" и "выдох"...
Сплошная черная заливка на контрасте с белыми плоскостями или белый лист бумаги, на котором тонко и элегантно черная линия рисует абрис силуэта - это те самые истоки декаданса, игравшего столь видную роль в жизни общества начала ХХ столетия, в том числе и в России.
А еще это тот самый удивительный декоративизм: не приторно сахарный, как у Мухи, и не слащаво-фрейдистский, как у Климта, а чеканный и нарочито плоский - только гротеск и парадокс.
"Давал он лицам древних граций
Всю прелесть новых комбинаций"
(Обри Бердслей, отрывок, "Балладе о цирюльнике").
Кстати, два рисунка Обри Бердслея, "Кульминация" (The Climax) и "Платоническое оплакивание" (The Platonic Lament), из саломеевской сюиты 80 лет считались утерянными, а потом их обнаружили в туалете английского пенсионера (можно бесконечно много сарказмировать на эту тему, но я не буду).
Это был чопорный британский старожила, который получил сие листы еще от своего дедушки-коллекционера, повесил их над раковиной и не подозревал об их ценности. Работы нашел аукционист, который был в гостях у дедули и попросил воспользоваться уборной.
Судьба еще 11 работ Бердслея до сих пор неизвестна.
Но, главное, что "Лисистрату" не уничтожили.