"Дикари" или "дети природы"? Европейский взгляд на Новый Свет
Эпоха Великих географических открытий, начавшаяся в конце XV века, была временем не только триумфа человеческой отваги и расширения горизонтов, но и эпохой грандиозного столкновения цивилизаций, породившего то, что мы сегодня называем культурным шоком. Европейцы, ведомые жаждой золота, славы и распространения своей веры, впервые столкнулись с народами и культурами, совершенно не похожими на их собственные. Их реакция на "иное" – на внешний вид, обычаи, верования, социальное устройство жителей Америки, Африки, Азии – была смесью удивления, восхищения, страха, отвращения и, чаще всего, глубокого непонимания, окрашенного чувством собственного превосходства. Но и сами европейцы в глазах коренных жителей часто выглядели странными, пугающими, а порой и смешными "дикарями". История первых контактов – это история взаимного удивления, предрассудков и трагического непонимания.
Новый Свет, открытый Христофором Колумбом в 1492 году, стал первой ареной такого масштабного столкновения. Первые впечатления Колумба и его спутников от коренных жителей Карибских островов – таино (араваков) – были двойственными. С одной стороны, он описывал их как "детей природы", наивных, мирных, щедрых, ходящих нагишом и не знающих железа. "Они так незлобивы и так не знают зла… Они отдавали все, что имели, за любую вещь, которую им давали… С любовью они отдадут даже свои сердца", – писал Колумб. Эта идиллическая картина легла в основу мифа о "благородном дикаре", живущем в гармонии с природой, не испорченном пороками цивилизации, – мифа, который позже будет популяризирован Руссо и другими просветителями.
С другой стороны, те же самые "дети природы" казались европейцам примитивными язычниками, не знающими истинного Бога, живущими без законов и порядка (в европейском понимании). Их обычаи – нагота, раскраска тела, отсутствие частной собственности в привычном смысле – воспринимались как признаки дикости. А рассказы о соседних племенах карибов, якобы практикующих каннибализм (хотя масштабы этого явления сильно преувеличивались), лишь укрепляли представление о Новом Свете как о земле варваров. Эта двойственность – "благородный дикарь" / "кровожадный варвар" – надолго определила отношение европейцев к коренным американцам.
Столкновение с высокоразвитыми цивилизациями Мезоамерики – ацтеками и майя – вызвало у испанских конкистадоров еще больший когнитивный диссонанс. Когда Эрнан Кортес и его небольшой отряд вошли в столицу ацтеков Теночтитлан в 1519 году, они были поражены ее размерами, красотой, организацией. Огромный город, расположенный на острове посреди озера Тескоко, с его прямыми улицами, каналами, величественными храмами-пирамидами, плавучими садами (чинампами), оживленными рынками, казался им больше и благоустроеннее многих европейских столиц. "Мы были поражены... и говорили, что это похоже на волшебные вещи, о которых рассказывается в книге об Амадисе... Некоторые из наших солдат даже спрашивали, не сон ли все то, что они видели", – вспоминал Берналь Диас дель Кастильо, участник похода Кортеса.
Однако это восхищение соседствовало с ужасом и отвращением при виде ацтекских религиозных ритуалов, прежде всего – человеческих жертвоприношений. Вид храмов, залитых кровью, жрецов в ритуальных одеждах, совершающих обряды, которые испанцы воспринимали как дьявольские, вызывал у католиков-конкистадоров священный ужас и укреплял их в мысли, что они имеют дело с исчадиями ада, которых необходимо как можно скорее обратить в истинную веру или уничтожить. Различия в религии стали главным идеологическим оправданием жестокого завоевания и разрушения великих цивилизаций Америки.
Каким же виделся европейский "пришелец" глазами коренных американцев? Реакция также была неоднозначной. Поначалу белые люди с бородами, закованные в блестящую броню, прибывшие на огромных "плавучих домах" (кораблях), скачущие на невиданных животных (лошадях) и владеющие "громовым оружием" (огнестрельным), могли восприниматься как боги или посланники богов. Существует версия, что ацтеки первоначально приняли Кортеса за вернувшегося бога Кетцалькоатля, что облегчило испанцам проникновение в Теночтитлан. Однако это обожествление быстро сменялось разочарованием и враждебностью, когда индейцы сталкивались с алчностью, жестокостью и вероломством европейцев. Их ненасытная жажда золота, неуважение к местным святыням, распространение смертельных болезней (оспы, кори), к которым у индейцев не было иммунитета и которые выкашивали население целыми селениями ("биологическое оружие", примененное непреднамеренно, но с катастрофическим эффектом), – все это быстро развеивало иллюзии. Европейцы превращались в глазах индейцев в опасных и безжалостных захватчиков.
Французские иезуиты, проникавшие вглубь Северной Америки в XVII-XVIII веках для обращения индейцев в христианство, оставили подробные "Реляции" – отчеты о своих миссиях. В них мы находим детальные описания быта, нравов, верований гуронов, ирокезов, алгонкинов. Иезуиты часто восхищались их стойкостью, красноречием, знанием природы, но одновременно осуждали их "дикие" обычаи (пытки пленных, шаманские ритуалы, иные представления о семье и собственности), считая своей главной задачей искоренить язычество и приобщить "дикарей" к цивилизации.
Встреча Старого и Нового Света стала драмой взаимного непонимания, столкновением не просто разных культур, а разных вселенных. Различия в технологиях, религии, социальных структурах, системах ценностей были настолько велики, что диалог часто оказывался невозможен, уступая место насилию и подчинению.
Загадки Черного континента: европейцы в Африке южнее Сахары
Африка южнее Сахары долгое время оставалась для европейцев "терра инкогнита", окутанной мифами и легендами. Хотя контакты существовали с античности (через Египет и Северную Африку), систематическое проникновение европейцев на континент началось лишь в XV веке с португальских морских экспедиций, инициированных принцем Энрике Мореплавателем. Португальцы, а за ними и другие европейские нации (голландцы, англичане, французы), искали морской путь в Индию, золото, слоновую кость и – рабов. Именно работорговля, к сожалению, стала доминирующим фактором в отношениях между Европой и Африкой на протяжении нескольких столетий, наложив трагический отпечаток на взаимное восприятие.
Первые португальские мореплаватели, достигшие берегов Западной Африки (Сенегала, Гвинеи, Конго), столкнулись там с достаточно развитыми и организованными государствами и обществами. Королевство Конго, с которым португальцы установили дипломатические отношения в конце XV века, имело централизованную власть, разветвленную администрацию, искусных ремесленников. Королевство Бенин славилось своими великолепными бронзовыми изделиями. В глубине континента процветали могущественные империи Мали и Сонгай (в XIV-XVI вв.), контролировавшие транссахарскую торговлю золотом, солью и рабами. Город Тимбукту был крупным центром исламской учености и торговли.
Однако европейские путешественники и торговцы часто смотрели на африканские общества сквозь призму собственных предрассудков и коммерческих интересов. Черный цвет кожи, непривычные обычаи, языческие (с точки зрения европейцев) верования – все это воспринималось как признаки "дикости" и "отсталости". Африканцы часто описывались в европейских отчетах как ленивые, примитивные, жестокие, нуждающиеся в "цивилизующем" влиянии Европы и обращении в христианство. Эта точка зрения удобно оправдывала работорговлю: вывоз африканцев в Америку представлялся чуть ли не "спасением" их душ из тьмы язычества. Конечно, были и более объективные наблюдатели, отмечавшие сложность африканских культур, но доминирующим оставался европоцентричный и часто расистский взгляд.
Как же африканцы воспринимали европейцев? Первые встречи также были полны удивления и недоумения. Белый цвет кожи, прямые волосы, одежда, огнестрельное оружие ("огненные палки"), огромные корабли ("плавучие острова") – все это казалось странным и порой пугающим. В некоторых регионах первых европейцев принимали за духов предков или водных божеств, вернувшихся из моря. Их технологическое превосходство (особенно в вооружении) вызывало одновременно и страх, и восхищение, и желание заполучить новые товары (ткани, металлические изделия, алкоголь, оружие) в обмен на местные ресурсы (золото, слоновую кость, рабов).
Отношения строились на торговле, но часто омрачались обманом, насилием, работорговлей. Европейцы вмешивались во внутренние конфликты африканских государств, поддерживая одних правителей против других, чтобы получить торговые привилегии или доступ к "живому товару". Африканские правители, в свою очередь, часто сами участвовали в работорговле, продавая европейцам пленных из враждебных племен или своих подданных. Это была сложная и жестокая игра, в которой обе стороны преследовали свои интересы, но последствия которой оказались особенно разрушительными для африканских обществ.
Культурный шок при встречах европейцев и африканцев был взаимным, но неравным. Европейцы, обладая технологическим преимуществом и чувством превосходства, в конечном итоге навязали свои правила игры, что привело к векам колониального господства. Однако африканские культуры, несмотря на все потрясения, сохранили свою самобытность и продолжают удивлять мир своим богатством и разнообразием.
Шелк, пряности и "непостижимый" Восток: встречи в Азии
В отличие от Америки и Африки южнее Сахары, Азия для европейцев не была совершенно неизвестным миром. Торговые и культурные контакты существовали с глубокой древности (вспомним походы Александра Македонского, Великий Шелковый путь). Однако прямые и регулярные контакты европейцев с великими цивилизациями Востока – Индией, Китаем, Японией – стали возможны лишь с эпохой Великих географических открытий. И эти встречи также порождали культурный шок, хотя и несколько иного рода. Здесь европейцы сталкивались не с "дикарями", а с древними, высокоразвитыми, многолюдными и часто самодостаточными обществами, которые смотрели на пришельцев с Запада со смесью любопытства, презрения и подозрительности.
Знаменитое путешествие венецианца Марко Поло ко двору монгольского хана Хубилая в Китай в конце XIII века (1271-1295 гг.) открыло европейцам глаза на величие и богатство Поднебесной империи Юань. В своей "Книге о разнообразии мира" Марко Поло с восхищением описывал огромные города, развитые ремесла, бумажные деньги, использование угля, эффективную почтовую систему – все то, чего не было в тогдашней Европе. Хотя некоторые его рассказы казались современникам невероятными (его даже прозвали "Миллион" за склонность к преувеличениям), книга Марко Поло на века стала для европейцев главным источником знаний о Китае и Дальнем Востоке, разжигая интерес и жажду наживы.
Когда португальцы, голландцы, англичане и французы в XVI-XVII веках начали активно проникать в Индию, Китай и Японию, их восприятие этих стран было двойственным. С одной стороны, они восхищались богатством индийских махараджей и могольских падишахов, тонкостью китайского фарфора и шелка, мастерством японских ремесленников, мудростью восточных философий. С другой – их шокировали и отталкивали многие местные обычаи: кастовая система в Индии, практика самосожжения вдов (сати), поклонение "идолам", сложные и непонятные для европейца ритуалы придворного этикета в Китае (например, требование коутоу – земного поклона перед императором), закрытость японского общества. Европейцы часто считали восточные народы хитрыми, коварными, ленивыми, погрязшими в суевериях и деспотизме.
Христианские миссионеры, такие как иезуит Маттео Риччи в Китае (конец XVI - начало XVII в.) или Франциск Ксаверий в Японии (середина XVI в.), пытались найти общий язык с местными культурами, изучая их языки, философию, адаптируя христианское учение к местным традициям. Риччи сумел завоевать уважение при китайском императорском дворе своими познаниями в астрономии и математике. Однако массового обращения в христианство ни в Китае, ни в Японии не произошло. Восточные цивилизации, обладавшие собственными древними и развитыми религиозно-философскими системами, относились к попыткам европейцев навязать свою веру с недоверием или враждебностью.
Особенно ярко это проявилось в Японии. После первоначального периода интереса к европейцам (португальцам и голландцам) и даже определенного распространения христианства, японские правители (сёгунат Токугава) увидели в иностранцах и их религии угрозу своей власти и традиционному укладу жизни. В начале XVII века христианство было запрещено, миссионеры и большинство европейских торговцев изгнаны из страны, а для японцев под страхом смерти был запрещен выезд за границу. Начался период сако́ку ("страна на цепи") – политики самоизоляции Японии от внешнего мира, продолжавшийся более двух столетий (до середины XIX века). Лишь голландцам было разрешено вести ограниченную торговлю через крошечный искусственный остров Дэдзима в гавани Нагасаки.
В Китае династии Мин, а затем Цин также проводили политику ограничения контактов с европейцами, считая их "рыжеволосыми варварами". Торговля была разрешена лишь через строго определенные порты (например, Кантон/Гуанчжоу) и под жестким контролем чиновников. Знаменитое посольство лорда Джорджа Макартни к императору Цяньлуну в 1793 году, имевшее целью расширение торговых связей, закончилось провалом из-за культурных разногласий (Макартни отказался выполнить унизительный, с его точки зрения, ритуал коутоу) и нежелания Китая открываться западному влиянию. Император в своем ответе британскому королю Георгу III высокомерно заявил, что Поднебесной империи ничего не нужно от варваров.
Как же воспринимали европейцев на Востоке? Часто – как неотесанных, шумных, жадных "варваров", обладающих, однако, опасной военной технологией (кораблями и пушками). Их обычаи казались странными (например, использование носовых платков), их религия – непонятной и агрессивной. Их стремление к торговой выгоде и политическому влиянию вызывало подозрение. Правители восточных стран пытались либо использовать европейцев в своих целях (например, нанимая их как военных специалистов), либо ограничить их присутствие и влияние, опасаясь повторения судьбы народов Америки или Африки.
Встреча Европы и Азии была диалогом (а часто и конфликтом) равных или, по крайней мере, сопоставимых по уровню развития цивилизаций. Культурный шок здесь был взаимным, но он реже приводил к немедленному подчинению одной стороны другой (хотя эпоха колониализма в Азии наступила позже). Это было скорее долгое и трудное притирание, полное взаимного удивления, непонимания, но и взаимного влияния и обогащения.
Зеркало для друг друга: как встречи с "иным" меняли мировоззрение
Столкновение с "другими", непохожими культурами и цивилизациями во время Великих географических открытий и последующей колониальной экспансии оказало огромное, хотя и часто противоречивое, влияние не только на судьбы покоренных народов, но и на самосознание самой Европы. Встречи с "иным" стали своего рода зеркалом, в котором европейцы увидели не только чужие обычаи, но и отражение собственных ценностей, предрассудков и достижений. Этот опыт заставил их задуматься о природе человека, о разнообразии культур, о критериях "цивилизованности" и "варварства".
Рассказы путешественников, миссионеров, конкистадоров о далеких землях и их обитателях, распространявшиеся благодаря книгопечатанию, будоражили умы европейцев. Эти рассказы, часто приукрашенные, искаженные или откровенно фантастические, формировали образы "других" – от "благородных дикарей" Америки, живущих в первозданной чистоте, до "кровожадных каннибалов"; от "мудрых" китайских мандаринов до "коварных" и "ленивых" африканцев. Эти стереотипы были удобны: они позволяли оправдывать колониальные захваты ("миссия цивилизации", "бремя белого человека"), эксплуатацию ресурсов и работорговлю. "Другой" конструировался как неполноценный, нуждающийся в опеке и исправлении по европейскому образцу.
Однако знакомство с иными культурами неминуемо приводило и к релятивизации собственных ценностей. Мыслители эпохи Возрождения и Просвещения начали использовать образы "других" для критики европейского общества. Мишель де Монтень в своих "Опытах" (конец XVI века), размышляя над рассказами о каннибалах Бразилии, приходил к выводу, что европейцы с их религиозными войнами и пытками зачастую бывают гораздо более жестокими и "варварскими", чем те, кого они так называют. Миф о "благородном дикаре", живущем в гармонии с природой и не знающем частной собственности, использовался Жан-Жаком Руссо (XVIII век) для критики пороков европейской цивилизации – неравенства, алчности, лицемерия.
Открытие новых земель и народов ставило под сомнение и некоторые религиозные догмы. Как объяснить существование миллионов людей в Америке, не упомянутых в Библии? Произошли ли они от Адама и Евы? Имеют ли они душу? Эти вопросы вызывали ожесточенные богословские споры (например, Вальядолидский диспут 1550-1551 гг. между Хуаном Хинесом де Сепульведой, считавшим индейцев "природными рабами", и Бартоломе де лас Касасом, защищавшим их человеческое достоинство).
Знакомство с восточными философиями и религиями (конфуцианством, буддизмом, даосизмом), пусть и в искаженном виде, также влияло на европейскую мысль, способствуя развитию идей веротерпимости, деизма, интереса к сравнительному религиоведению. Восхищение китайской системой управления и экзаменов для чиновников отразилось в некоторых проектах просветителей.
С другой стороны, и неевропейские цивилизации не оставались пассивными объектами наблюдения. Они реагировали на европейское присутствие по-разному: от полного отторжения и самоизоляции (Япония) до попыток выборочного заимствования технологий (особенно военных) и знаний (Османская империя, Китай в определенные периоды). Встреча с европейцами часто стимулировала процессы модернизации или, наоборот, консервативной реакции в этих обществах. Формировались и ответные стереотипы о европейцах – как о сильных, но грубых, алчных и непредсказуемых "варварах с Запада".
Культурный шок был взаимным, хотя последствия его – асимметричными. Для многих неевропейских народов встреча с Европой обернулась потерей независимости, разрушением традиционного уклада жизни, демографическими катастрофами. Для Европы же этот опыт, несмотря на всю жестокость и предрассудки, стал мощным стимулом для развития науки, географии, антропологии, философии, для формирования нового, глобального взгляда на мир и свое место в нем.
И сегодня, в эпоху глобализации и интернета, когда, казалось бы, мир стал "маленьким" и все культуры доступны одним кликом мыши, проблема культурного шока и взаимопонимания не исчезла. Мы по-прежнему сталкиваемся с "другим", по-прежнему судим о нем через призму своих стереотипов. История первых контактов – это вечный урок о том, как важно преодолевать страх перед неизвестным, стремиться к пониманию, а не осуждению, и помнить, что "цивилизованность" – понятие относительное, а в зеркале "другого" мы часто видим прежде всего самих себя.