Небольшое предисловие. История основана на реальных событиях. Как-то мне довелось работать администратором в Новосибирске в Епархиальном Комплексном центре помощи людям, попавшим в сложные жизненные ситуации. Работа та еще, были моменты за которые мне до сих пор стыдно, были моменты за которые я испытываю невероятную гордость. Но речь сейчас не обо мне.
Был в другом центре мой коллега, еще более молодой чем я, парень. Мы его между собой (персонал других центров) называли "мажорчик". Вредный был и даже немного жестокий. Хотя, проработав около полугода в центре, он изменился в лучшую сторону.
И вот недавно этот "мажорчик" нашел меня в ВК, хотя до этого мы почти 8 лет и не общались. А тут обменялись номерами и пообщались. Ну знаете, эти разговоры ни о чем с дальними знакомыми, с которыми ты общаешься чисто ради того, что вроде как надо. И между слов я похвалился, что у меня канал на Дзене, посвященный мистике. Он помолчал и рассказал мне эту историю.
В ней будет не так много мистики и тем более не будет ужасов, но она реальная. Не вижу смысла в его обмане, выгоды от этого он не получит никакой. Ни моральной, ни тем более материальной. С его позволения я облек рассказанную им историю в более-менее красивую обертку и выношу на ваш суд. Так что, мои хорошие, приступим.
Ссора с отцом
— Сын, сколько ты мне уже крови попил, сил нет! Ты уже достал, честное слово! — отец сжал кулаки, но не от злости, а скорее от бессилия.
Максим лениво развалился на диване в своей комнате, потягивая алкогольный коктейль прямо при отце, ни капли его не стесняясь. На полу валялись пустые бутылки, а в воздухе витал запах дорогого табака.
— Ну что я такого сделал? Я же не сбил её. — буркнул он, даже не глядя в сторону отца, сосредоточив свой взгляд на бокале как на самой важной для себя вещи.
— В этот раз не сбил. Ты под чем был? Ты вообще... Ты ничего не делаешь! Ты просто существуешь! Твоя мать… — голос отца дрогнул.
Максим резко поднял голову и посмотрел прямо отцу в глаза. Впервые за все время разговора с отцом из его голоса пропали ленивые интонации.
— Не трогай маму.
— Она бы не хотела, чтобы ты так жил.
— А как я должен жить? — парень вскочил, его глаза горели безумным огнем. — Работать в твоей конторе? Заниматься бизнесом? Акции, фонды, активы, инвестиции, фу! Стать таким же, как ты? Холодным, черствым, скучным, душным… Не, пап. Я пас. Лучше окно открой, а то как-то душно тут стало.
— Я не черствый, — отец тяжело вздохнул и, не поняв шутку сына, открыл окно. — Но я не могу больше смотреть, как ты губишь себя.
— Это моя жизнь. Делаю с ней то, что захочу. — Хохотнул Максим, весело наблюдая за своим стариком.
— Да, но я её оплачиваю, эту твою жизнь. И с сегодняшнего дня — всё.
Максим фыркнул:
— Ну и что? Заберёшь карты? Машину? Все равно ведь рано или поздно вернешь все. Я же понимаю все, не маленький уже. Твое отношение ко мне это твое лицо. Что скажут твои бизнес-партнеры, если узнают, что ты семьей то управлять не можешь и выгнал своего сына из дома?
— Для меня это не имеет значения, с ними сам разберусь. И нет, я не просто лишу тебя денег. Тебе нужна полная перезагрузка и переосмысление жизни. Поэтому я отправляю тебя к Сергею.
— К кому?! Че еще за Сергей?
— К моему двоюродному брату. Он руководитель центра помощи людям, попавшим в сложные жизненные ситуации. Там ты поймёшь, что такое настоящая жизнь.
— Ты с ума сошёл?! Я не поеду к каким-то бомжам! Что за бред ты несешь? Хоть что делай. А если отправишь насильно, то я... Я в суд на тебя подам! Представь какой это позор будет? Я в прессу обращусь и такого про тебя насочиняю, что во век не отмоешься! Уж поверь, я найду способ. Так что никуда я не еду.
— Либо едешь, либо остаёшься без гроша. Выбирай.
Максим закусил губу.
Отец не ругался, не кричал. Он впервые был так серьёзен. И Максим понял. Сейчас тот момент, который изменит его жизнь.
— Нет. Не поеду. И точка. Ты никогда меня не любил и не понимал, в отличии от мамы...
— Сын, так нельзя — отец повернулся к выходу. Из старого, решительного мужчины, построившего огромную бизнес-империю и пожирающего конкурентов как акула, казалось вынули стержень. Он словно уменьшился в размерах, ссутулился и усох. — Я ведь тоже тебя люблю, да не меньше твоего по маме скучаю. И прекрасно вижу, как ты себя разрушаешь, куда тебя приведет этот путь. Я не хочу с тобой ругаться. Просто прошу. Обдумай все до утра. Пожалуйста.
Призрак матери. Холодное прощение
Максим ворочался на шелковых простынях, впитывая тишину особняка. Слова отца висели в воздухе, как ядовитый туман: "Ты губишь себя". Он натянул одеяло на голову, пытаясь заглушить внутренний голос, который вдруг зазвучал маминым тембром.
Время близилось к полуночи. Коньяк не помог. Даже громкая музыка не заглушала стук собственного сердца. Он встал, чтобы открыть окно, но едва коснулся ручки, как пальцы обожгло холодом.
— Сынок…
Голос. Тот самый.
Мелодичный, с легкой хрипотцой от тысячи выкуренных сигарет. Максим обернулся так резко, что у него закружилась голова.
Она стояла у зеркала в своем любимом платье — белом и пушистом, словно воздушном. Таким он запомнил её в последний день: улыбчивой, несмотря на желтизну кожи и трубки капельниц.
— Мама? — прошептал он, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Страха не было, как не было и мыслей о том, что это невозможно.
— Ты всё ещё бьешься, как та муха об окно, — она приблизилась, и воздух стал ледяным. — Папу довел до слёз. Гордишься? Хочешь, что бы он ко мне скорее последовал?
— Он сам… — Максим попятился, натыкаясь на кровать. Парень почувствовал, что его лицо заливает краска от стыда.
— Он сломался, когда я умерла. А ты добиваешь. Не видишь его любовь и то, как он переживает за тебя.
— Меня никто не понимает! — выкрикнул он, но это прозвучало так по-детски.
Мать коснулась его щеки. Прикосновение одновременно обожгло холодом и было таким родным и нежным.
— Ты боишься. Боишься стать взрослым. Боишься, что не сможешь, как он.
— Я не хочу быть как он!
— А кем ты хочешь быть? — её голос зазвенел, как разбитый хрусталь. — Пьянью, чуть не убившей невинную женщину? Игрушкой для подруг и друзей, которые смеются за твоей спиной и жаждут только легких денег? Еще одним мажорчиком с золотой ложкой во рту? Или сиротой при живом отце?
Максим сжал кулаки.
Ему хотелось кричать, но горло сдавило.
— Почему ты не пришла раньше? — выдохнул он. — Когда было можно всё исправить, когда мне тебя не хватало…
Тени под глазами матери стали глубже, а губы тоньше.
— Я пришла сейчас. Чтобы спасти тебя в последний раз. Тебе пора взрослеть.
Она обняла его. Холод пронзил до костей, вымораживая злость, алкоголь, пошлость и обиду.
— Послушай папу. Это не тюрьма. Это твой последний шанс…
Солнце диким зверем билось в шторы. Максим сидел на полу, пытаясь понять произошедшее.
Он поднялся, глядя в зеркало. В отражении стоял незнакомец: помятый, хмурый и уставший, но с решительностью в глазах, так похожих на мамины.
— Ладно, — прошептал он в пустоту. — Попробую.
И когда через час отец, готовый убеждать, упрашивать и угрожать, зашел в комнату, Максим уже ждал с чемоданом.
— Я поеду, — сказал словно повзрослевший за ночь парень.
Отец кивнул, быстро вытирая ладонью лицо. Может, тоже видел сон?
Сломанные зеркала
Максим вышел из такси, щурясь от резкого утреннего солнца. Роскошные небоскребы сменились серыми, грязными пятиэтажками, а под ногами хрустел битый асфальт. Центр помощи напоминал старую больницу: облупившаяся краска, зарешеченные окна, запах дезинфекции. Он потянулся за сигаретой, но вспомнил, что пачку выбросил еще в машине — отец запретил водителю давать ему деньги.
Таково его испытание.
Несмотря на свое согласие, парень не мог измениться в одночасье. Даже сейчас он пытался убедить себя, что мама привиделась ему в пьяном угаре, но что-то внутри сопротивлялось этой мысли.
Парень вздохнул и зашел на территорию. Скромный двор был тщательно подметен, но явно нуждался в серьезном ремонте. Чуть вдалеке виднелось здание, судя по всему гараж для машин, к одной из стен которого, как котенок к боку матери, прибилась самодельная курилка с лавочкой и старым креслом. Увидев, что там стоит несколько мужиков, Максим проследовал к ним.
Еще издалека он почувствовал вонь дешевого табака.
На лицо сама собой вылезла гримаса отвращения.
— Золотой мальчик? — подал голос один из мужиков. — Тебя сложно не узнать в твоем то прикиде.
Макс сразу понял, что это Сергей, двоюродный брат отца. Немолодой мужчина с легкой сединой в волосах, стоял среди мужиков и разглядывал парня. Его взгляд был как сканер: холодный, безжалостный.
— Надеюсь, здесь есть Wi-Fi? — Максим фальшиво улыбнулся, пытаясь скрыть дрожь в пальцах. Утро без алкоголя делало мир слишком резким, а запах, окружающий его, вызывал тошноту.
— Ты здесь не в отеле, — Сергей повернулся, жестом зовя его за собой. — Твоя должность - администратор. У нас проживает чуть меньше ста человек. Мы почти полностью на самообеспечении, за исключением редких пожертвований и грантов. Будешь отвечать за распорядок, питание, документы и организацию работ. Распределишь мужиков по сменам на заправке, на железной дороге и овощебазе. Отмечаешь каждого в табеле. Продукты покупаешь только на оптовках, там дешевле. Увидишь кого-то пьяным - зовёшь меня, с этим я сам разберусь.
— Шутишь? Да тут по хорошему сжечь напалмом надо все! Куда я попал, какой ужас. Не удивлюсь если тут и клопы есть! — Максим засмеялся, но смех застрял в горле, когда он вспомнил взгляд отца и его слова. "Ты чуть не убил человека!"
Вспоминание о беззаботных днях.
Тот вечер был как всегда отменен: клуб, стробоскопы, девушки, чьи имена он забывал к утру. Джип отца, 800 лошадей под капотом, мчался по мокрому шоссе. Максим не помнил, сколько выпил и что употреблял. Помнил только лицо женщины — испуг, вспышка фар, визг тормозов. Он свернул в кювет, едва не перевернувшись. Как еще в пьяном теле хватило рефлексов.
— Ты живодер, — отец тогда впервые ударил его. Не кулаком, а открытой ладонью, словно хотел не причинить боль, а встряхнуть. — Она выжила только благодаря чуду! Только благодаря тому, что ты по пьяни вильнул и джип занесло! Буквально двадцать сантиметров и от женщины не осталось бы и мокрого места! Понимаешь! Ты чуть не убил человека! А у неё ведь дети, я узнал. Я тебя не узнаю.
Максим видел, как дрожат руки папы. Как будто отец, всегда стальной и крепкий, вдруг рассыпался изнутри.
— Если бы… Если бы твоя мама только видела во что… — голос сорвался, и он резко вышел, хлопнув дверью, оставив Максима наедине с непониманием. "Ну я же не сбил её?"
— Эй, ты где? — Сергей пощелкал пальцами прямо перед лицом Максима.
Парень моргнул, возвращаясь в реальность.
В центре пахло кашей и лекарствами.
— Я не буду тут убирать за алкоголиками, — выдавил он, но в голосе уже не было прежней уверенности.
— Ты будешь делать то, что я тебе скажу, — Сергей приблизился, и Максим вдруг заметил, что у них с отцом такие похожие глаза. — Или хочешь, чтобы отец узнал, как ты снова сбежал, снова подвел его? Хочешь так и остаться тем, кем был раньше?
Он протянул ключи от кабинета. Максим взял их, стиснув зубы. В кармане ждала зажигалка и телефон — последняя "роскошь" из прошлой жизни.
Вот и первый кабинет в жизни Максима.
Воспоминания больно кольнули парня в самое сердце. Он вспомнил день после похорон матери.
Отец сидел в кабинете, уставившись в фото мамы. Рамка дрожала в его руках.
— Она бы тебя возненавидела, — произнес он тихо, не оборачиваясь. — Ты убиваешь всё, к чему прикасаешься.
Максим хотел крикнуть, что это он убил ее — своей вечной занятостью, отсутствием и безразличием. Ему всегда важнее семьи были совещания и рабочие графики. Но вместо этого парень бросил:
— Может, мне просто повезло меньше, чем тебе? Ты ведь тоже сбегаешь. В работу. Мы всегда были тебе не нужны.
Отец резко встал, и Максим увидел застывшие слезы в его глазах.
— Вон, — прохрипел он. — Пока не…
— Что-то ты в облаках витаешь. Понимаю, тут тебе все непривычно. Твой кабинет там, — Сергей указал на конец коридора.
Максим шагнул в темноту. В кармане звякнула зажигалка. Он выбросил ее в урну.
Пустота — вот что осталось.
Не злость, не гордость, даже не обида. Просто дыра, куда проваливались все крики, все "люблю", все "прости".
Он сел за стол, на котором лежали списки подопечных. Первая строчка: "Иван Петров, 48 лет. Алкоголизм. Причина: потерял дочь".
Максим закрыл лицо ладонями. В тишине кабинета эхом отозвался визг тормозов. И тихий стон отца, который он услышал тогда, притворившись спящим.
Королёк в королевстве теней
Стены центра были словно пропитаны чужими слезами и горем. Максим ненавидел этот запах — смесь дешевого мыла, лекарств и отчаяния. Его кабинет больше напоминал клетку. На столе громоздились папки с историями подопечных. Он швырнул их в угол, достал последнюю пачку сигарет, спрятанную под стулом, и закурил, игнорируя табличку "Не курить".
Первым робко постучался Иван. Бывший учитель математики, теперь — дрожащий от абстиненции скелет в рваном свитере и с бегающим взглядом.
— Здравствуйте, — голос его звучал как скрип ржавой двери на осеннем ветру. — Мне бы таблеток от давления…
— Не видишь, я занят? — Максим выпустил дым ему в лицо. — Иди к медсестре.
— Она сказала, что без вашей подписи…
— Значит, подождешь. Или умрешь. Какая мне разница? Свали слабак!
Иван съежился, будто получил пощечину. Максим знал его историю из документов: дочь погибла в п0жаре, жена повесилась, школа уволила за пьянку. " Ну точно слабак", — подумал он, глядя, как старик шаркает к двери. "Надо было взять себя в руки, а не ныть".
В столовой его ждал очередной скандал.
Лидия, работающая помощницей повара, женщина с шрамами на шее и лице, вылила суп на пол, когда кому-то не понравилась её еда.
— Вы что, животных кормите?! — Максим встал посреди зала, звеня ложкой по алюминиевой миске. — Вас сюда приютили, а вы свинячите!
— Приютили? — засмеялась Лидия, проводя пальцем по своим шрамам. — Мой муж приютил меня в подвале на пару лет. Тут хоть не бьют.
Кто-то заржал. Максим покраснел.
— Вам всем место в помойке, а не в этом центре! — выпалил он, хватая со стола чью-то кружку. — Я в ваши годы уже на Бали серфил, а вы…
— А ты в наши годы уже человека под колеса подставлял, — раздался голос из угла.
Тишина. Гнетущая и не предвещающая ничего хорошего. Максим медленно повернулся в сторону сказавшего это.
За столом сидел парень лет двадцати пяти.
Шрам от уха до подбородка, костыли у стула. Дмитрий, бывший спортсмен. Максим помнил его историю, ведь она так сильно перекликалась с тем, что чуть не натворил сам Максим. Какой-то пьяный лихач сбил Дмитрия и его молодую жену на пешеходном переходе. Жена погибла на месте, а Дмитрий, на всю жизнь оставшийся инвалидом, не добившись справедливости, по-черному запил и попал в этот центр.
— Что-то сказал? — Максим подошел вплотную, чувствуя, как адреналин жжет виски. Он был готов драться, что бы отстоять свою честь. Еще бы, какой-то нед0человек позволил себе так высказаться в его адрес, лишний раз напомнив Максиму о его проступке, который и привел сюда.
— Сказал. Ты. Тут. Не. Король. Ты — труп. Просто еще не лег в гроб. Я знаю таких как ты, вижу насквозь.
Максим занес руку, но вдруг заметил, что все смотрят на него. Не со страхом, а с жалостью.
— Вон отсюда! — рявкнул он в порыве истерики, вместо удара хватая кружку и бросая её об пол. — Все!
Вечером, пока центр затихал, Максим пробирался в свою "комнату" — бывший чулан с раскладушкой. Пусть так, зато он тут был один, без лишних соседей. В кармане ждал новенький iPhone — единственное, что удалось пронести мимо Сергея. Он открыл соц сети. Фото друзей пестрели роскошью и весельем: дорогие яхты, виллы в Испании, клубы Дубая и развлечения на любой вкус.
Друзья жили полной жизнью, наслаждаясь своим положением и богатством. Максим хмыкнул, как же им повезло с родителями. Под постом с его последней вечеринки коммент: "Макс, ты где? Скучаем!"
Он хотел написать "В аду", но вместо этого просто вырубил телефон и спрятал его под подушку.
За стеной кто-то плакал. Старуха-соседка, Галина, бывшая балерина. Алкоголизм после того, как сын погиб в Чечне. Она пела колыбельную несуществующему ребенку каждую ночь.
— З@ткнись! — ударил Максим кулаком в стену.
Тишина. Потом — едва различимый шепот:
— Простите…
Он уткнулся лицом в подушку. В ушах звенело от воспоминаний: отец в кабинете, стиснувший фото матери так, что треснуло стекло. "Ты убиваешь всё, к чему прикасаешься".
Наутро он устроил проверку.
Собрал всех в зале, заставлял пересчитывать постельное белье, рылся в личных вещах и всячески ставил себя строгим начальником.
— У тебя что тут? — вытряхнул он из мешка Петра, глухонемого старика, потрепанную иконку.
Петр замычал, пытаясь неловко отобрать свое сокровище. Максим оттолкнул старика и вышвырнул образок в окно.
— Воровать мне еще тут будешь!
Старик упал на колени, ощупывая пол, словно слепой. Позже Максим узнает: это была единственная вещь, оставшаяся от погибшей в блокаду сестры.
В тот вечер Максим долго не мог уснуть.
В голове вертелись лица: Иван, Лидия, Сергей, Петр. Все они смотрели на него не так, как он ожидал. Он ждал ненависти, злости, обиды. Но нет, этого не было в их глазах. Там была лишь жалость к нему. К нему, у которого есть все! А у них нет ничего! Как они смеют его жалеть?
Он встал, подошел к окну. Во дворе, под фонарем, Лидия кормила бездомного пса. Она говорила с ним тихо, по-человечески.
— Иди0тка, — прошептал он, но почему-то вдруг представил, как эта же женщина кормит с ложечки его маму в больнице. Ту, которую он так и не навестил перед смертью. Это воспоминание в очередной раз больно кольнуло Максима и он понял, где видел такой же взгляд, как у его подопечных. Так же в последние дни на него смотрела мама.
В кармане завибрировал телефон. Звонил отец. Максим выключил гаджет и со злостью швырнул его в стену. Силы покинули Максима и он безвольно куклой рухнул на кровать. Завтра будет еще один ненавистный день.
Ангел с разбитыми крыльями
Она появилась в дождь. Ветер трепал её белокурые волосы, собранные в небрежный пучок, а капли стекали по бледному лицу и розовому шарфу, обмотанному вокруг шеи. Максим впервые увидел её в окно: она спешила к входу, прижимая к себе коробку с медикаментами, словно пряча её от дождя. Её кроссовки были забрызганы грязью, джинсы потерты на коленях, но улыбка — такая глупая, такая искренняя — резанула его, как луч света в темном и душном подвале. Максим поспешил спуститься.
— Вы кто? К кому? — он перегородил ей путь в холле, стараясь казаться выше и больше.
— Аня. Волонтёр, помогаю вашему медику, — ответила она, не отводя глаз. Глаза… Зеленые, с золотыми искорками. Как у его матери на старых фото.
— Волонтёр? — Максим фыркнул и попытался сделать свой голос как можно более строже. — То есть, дyра, которая работает за спасибо?
— За "спасибо" и кофе, — она показала термос, висящий на рюкзаке. — Хотите?
Он не ожидал такого ответа. Лишь молча покачал головой и позволил пройти.
Аня сразу не понравилась ему.
Максим каждый раз искал повод избавиться от неё. Но зачем он это делал, даже сам себе парень ответить не мог.
— Где анальгин? — Максим ворвался в процедурную, где Аня перевязывала старику язвы на ногах.
— В шкафу, слева, — девушка даже не обернулась.
— Вчера было десять упаковок. Сегодня девять.
— Я взяла одну для Марьи Ивановны. У неё мигрень.
— Без записи? Без подписи? — он приблизился, нависая над ней. — Значит, воруешь.
— Ворую? — она наконец посмотрела на него. — Хотите, верну? Марья Ивановна лежит с мокрым полотенцем на лбу. Пойдёмте, сами отберите.
Он не пошёл, лишь что-то буркнув, вышел из кабинета, хлопнув дверью. Но вечером подсчитал медикаменты ещё раз. Всё было на месте.
На воровстве девушку поймать не получилось.
Тогда надо понять, зачем она здесь. Может это даст ему рычаг воздействия на неё и можно будет уговорить её не приходить сюда больше.
— Твоя бабка тут, да? — спросил он на следующий день, застав Аню за раздачей одежды.
— Бабушка умерла три года назад, — она аккуратно сложила свитер.
— Тогда брат? Муж? Любовник? — Максим схватил её за локоть. — Кого ты тут опекаешь?
Она ловко высвободилась, не повышая голоса:
— Вы когда-нибудь видели, как человек умирает от гангрены или сепсиса из-за того, что ему некому сменить повязку?
— Не отвлекайся! — он ударил кулаком по стеллажу. — Я знаю ваших, "добреньких"! Всё ради пиара или денег! У тебя соц сети? А может канал на ютубе? Отвечай, сколько ты на этом зарабатываешь?
— Зарабатываю? Забавный вы, Максим. Тогда зачем я стираю бинты вручную? — она открыла сумку. Внутри — окровавленная ткань. — Их вечно не хватает.
Он молчал. В горле стоял ком. Он обязательно докопается до истины. Ну не может быть человек "просто добрым".
— Я все понял. Ты вымогаешь у них последние гроши, — заявил он, врываясь в её "кабинет" — уголок в подсобке с плакатом "Всё будет хорошо".
— Доказательства? — она разворачивала бутерброд с сыром.
— Не играй! Старики тебе носки вяжут, Петр вон иконку самодельную отдал. Ты все это продаешь на стороне, а деньги…
— А вы заметили, что Петр начал говорить? — она откусила хлеб, оставив след помады. Глупый розовый цвет. Дешёвый. — Он двадцать лет молчал. А вчера сказал "спасибо". Криво, косо, непонятно, но сказал.
— Врешь!
— Проверьте сами.
Он не проверил. Но в ту ночь услышал сквозь стену: хриплое "спа-си-бо".
Внутри у Максима разыгрался настоящий ураган, буря.
Он пил кофе из её термоса. Горький, без сахара. Как её упрямство.
"Почему?" — билось в висках. "Она должна быть другой: жадной, злой, фальшивой!"
Он вспомнил, как вчера подслушал её разговор с Сергеем:
— Зачем тебе это? — спросил кузен отца.
— Когда мама болела, к нам никто не приходил, — ответила Аня. — А потом пришла соседка. С супом.
— И?
— И я выжила.
Максим разбил термос об стену. Ничего. Купит она новый, не обеднеет. И пока его никто не заметил, он поспешил покинуть "кабинет" Ани. Но прямо в дверях столкнулся с девушкой нос к носу.
— Ты… ты любишь это? — он нагло схватил её и оттеснил в угол помещения. — Нюхать вонь, видеть их сопли, слушать их выдуманные истории?
— Нет, — она посмотрела ему прямо в душу. — Но я люблю их.
— Они тебя используют!
— А тебя кто использует, Максим? — её голос впервые дрогнул и нем прорезалась сталь. — Отец? Друзья? Или ты сам?
Он замахнулся. Не для удара — чтобы испугать.
Аня не отпрянула. На её щеке блеснула слеза.
— Вы же… могли бы быть сильнее, — прошептала она. — Но сами выбрали слабость.
Он убежал. Впервые за всю жизнь — убежал от стыда.
Ночью он вышел на улицу. Сон не шел. Взгляд Максима уткнулся в её велосипед. Она оставила его в центре, а сама уехала домой на такси, так как к вечеру дождь очень усилился. Велосипед был, мягко говоря, не новый. Обшарпанный, с ржавчиной на раме и погнутым крылом. В маленьком бардачке под сидушкой Максим нашёл забытую заколку — дешёвый пластик в виде бабочки. Он сжимал эту заколку в кулаке, пока острые края не впились в ладонь.
Боль была лучше, чем та невыносимая правда, что грызла изнутри:
Она — настоящая. А он — фальшивка. Глупая, грязная, нuкчемная фальшивка.
Осколки зеркал
Дождь стучал в окна, словно пытался вымыть грехи из стен центра и души Максима. Парень сидел в своем кабинете, перебирая папки, которые раньше швырял в угол. На обложке одной из них красовалась фотография: улыбающаяся девчонка с глупыми косичками. Катя, 18 лет. Причина попадания в центр: мать-алкоголичка сожгла квартиру, девчонка осталась без ног. Максим закрыл папку, но образ Кати не отпускал. Ему вдруг вспомнилось, как он в ее годы требовал у отца третий iPhone за неделю — "потому что старый поцарапался".
Каждый день преподносил новые "сюрпризы".
Иван, бывший учитель, умер ночью. Тихо и мирно, во сне. Когда Максим после медиков, полиции и ритуалки зашел убрать вещи из комнаты, он нашел под подушкой тетрадь. Стихи. Грубые, неумелые и неровные строчки о дочери, о небе, о вине и стыде. На последней странице:
"Прости, что не спас. Прости, что живу".
Максим долго сидел на жесткой койке, сжимая тетрадь. Он вспомнил, как кричал на Ивана за просьбу о таблетках. Как швырнул ему в лицо: «Слабак». Теперь эти его собственные слова жгли горло кислотой.
Как это легко, оказывается, думать не о себе.
Лидия, женщина со шрамами, попросила его помочь написать заявление в полицию. Ее муж нашел центр.
— Боитесь? — спросил Максим, удивляясь собственной мягкости и сочувственным интонациям в голосе.
— Нет. Раньше боялась, что убьет или покалечит. Теперь боюсь, но не за себя. Мало ли что ему в голову взбредет. Еще п0дожжет центр, где тогда остальные жить будут?
Она протянула дрожащие руки. На запястьях — глубокие шрамы от наручников. Максим вдруг представил свою мать. Как она прятала синяки под дорогими шарфами. Как он, подросток, делал вид, что не замечает. Как он хотел не замечать.
— Я… я тоже не говорил, — само собой вырвалось у него, а в глазах блеснули слезы.
— Кому? — Лидия устало улыбнулась.
— Ей. Что вижу. Что знаю.
Ему было сложно и непривычно произносить такие слова, обнажающие душу, постороннему человеку и его ладони непроизвольно сжались в кулаки. Она положила свою холодную ладошку на его кулак.
— Теперь скажи ему. Тому, кто еще жив. Пока есть время.
Заявление было написано.
Максим созвонился со знакомым адвокатом, тем самым, что отмазывал его от многих "мелких" правонарушений и попросил помочь женщине сделать все так, что бы полиция не могла спустить это дело на тормозах.
Максим не был религиозным, но решил впервые посетить маленькую часовню, робко ютящуюся в одном из помещений центра. С удивлением он обнаружил там Петра. Старик держал в руках ту самую иконку, которую Максим выбросил в окно.
— Как вы её нашли? Надо же, вот упорство... — прошептал Максим, зная, что Петр не услышит.
Старик обернулся. Его дрожащие пальцы неловко вывели в воздухе: "С-п-а-с-и-б-о".
Аня научила его азбуке жестов и дактилю.
Разговор с отцом.
Ночью Максим достал iPhone с разбитым экраном. Нашел в облаке старые фото. Мама в больнице. Он стоит у двери, в руках — букет, который так и не подарил. "Не успел", — оправдывался перед собой. Только сейчас он понял, что на самом деле он просто жалел сам себя.
Отец на одном из снимков держал его, семилетнего, на плечах. Оба смеялись. Когда они перестали смеяться? Когда их жизнь стала полна презрения и непонимания?
Он набрал номер.
— Пап… — голос сломался.
— Сын? — отец звучал так, будто не дышал все эти секунды.
— Я… я понял.
Молчание. Потом — глухой стон, похожий на рыдание.
Последнее прозрение.
Утром Максим вошел в столовую. Все замолчали. Он подошел к Лидии, поставил перед ней чашку какао — она как-то обмолвилась, что любила его в детстве.
— Простите, — сказал громко, чтобы слышали даже в углу.
Сергей, парень со шрамом, хлопнул костылем по полу:
— Громче!
— Простите! — крикнул Максим, и эхо понесло это слово по коридорам.
Аня стояла в дверях. Она не улыбалась. Просто кивнула, словно признавая в Максиме человека.
Второй разговор с отцом.
Вечером Максим позвонил папе второй раз.
— Когда мама умирала… — начал он.
— Она просила не будить тебя. Говорила: "Пусть спит, ему тяжело", — отец говорил сквозь слезы. Максим слышал, как ему больно вспоминать.
Парень посмотрел в окно. На парковке центра Аня чинила велосипед. Без проклятий, без злости.
— Я… я хочу домой. Но сначала — мне надо закончить здесь.
— Я буду ждать. — сказал отец.
И Максим наконец понял: дом — не место. Это когда тебя ждут. Даже если ты этого не заслужил.
Финал. Дорога домой
Сергей стоял в кабинете, перебирая отчеты. Поставки еды, пожертвованные храмами вещи, товарный чек на запчасти для газели, что развозила мужиков по работам. Максим вошел без стука — привычка, которую так и не искоренил.
— Уезжаю завтра, — сказал он, положив на стол конверт с чеком. — Это для центра. Я попросил отца...
Сергей даже не взглянул на сумму с шестью нулями.
— Забери.
— Почему? — Максим стиснул зубы. — Тут на ремонт, лекарства, новые койки, не знаю, да на еду в конце концов…
— Потому что мы не нищие, — Сергей поднял глаза. В них горел тот же огонь, что и у отца. — Ты думаешь, деньги решат всё? Нееет. Они сделают их слабее. Никто не примет этих денег. Это лишит нас стимула двигаться и менять свою жизнь, лишит нас достоинства. Одно дело маленькое пожертвование раз в год, это ладно. Но не так много.
— Но я хочу помочь!
— Я знаю, Максим. Вот и помогай. Работай. Возвращайся через месяц и покрась стены своими руками. — Он сунул конверт обратно в карман Максима. — Легкие решения — это не про нас.
Максим хотел спорить, но вдруг вспомнил Петра, собирающего осколки иконы по камушку. "Они не просят. Они борются".
— Вернусь, — пообещал он. Сергей кивнул, как будто знал это ещё в день их встречи.
Аня чинила велосипед у входа.
Максим подошел, катя рядом новенький горный байк — сине-зеленый, как её глаза в солнечный день.
— Возьми. Хороший велик.
— Не надо, — она отвернулась, затягивая ржавую гайку.
— Это не подачка! — он схватил её за запястье, но тут же отпустил. — Слушай. Я все понимаю, правда. Я не дарю тебе машину. Я дарю тебе обычный велик, на котором ты сможешь помочь куда большему числу людей.
— Мой старый тоже ездит.
— Но ты заслуживаешь лучшего! — голос его сорвался. — Пожалуйста. Пусть это будет моё "спасибо". Понимаю, что ты не примешь большего. Извини, что я был таким...
Аня вздохнула и, повернувшись к Максиму, провела рукой по блестящей раме.
— Муд@к0м? Ладно. Но старый оставлю здесь. Вдруг кто-то захочет прокатиться.
Она улыбнулась. Простой и искренней улыбкой.
Улыбкой, которую он ни разу не видел в прошлом своем "мире". В этой улыбке не было прощения. Да и не злилась она на него. В её взгляде было облегчение и понимание. А еще радость от выполненной работы и еще одного спасенного человека.
Утром, когда такси ждало у ворот, Максим оглянулся. В окнах центра мелькали лица: Лидия махнула рукой, Сергей кивнул, Петр сложил пальцы в "спасибо".
Он сел на заднее сиденье, достал из кармана заколку-бабочку. Дешевый пластик теперь казался драгоценным.
Город проплывал за стеклом.
Реклама роскоши, витрины с манекенами, одетыми в дорогие брендовые шмотки, яхты на рекламных билбордах — всё это больше не сверкало. Теперь он видел другое: старушку, подбирающую булку у метро; подростка, помогающего слепому; девушку на синем велосипеде…
Телефон завибрировал. Сообщение от отца:
"Жду. Горжусь. Люблю."
Максим прижал лоб к холодному стеклу. Внутри была пустота — тихая, светлая, как комната после генеральной уборки. Места, где когда-то копились злость и презрение, теперь ждали нового. Доброго.
Он закрыл глаза. Вспомнил, как Аня как-то сказала: «Жизнь — это не то, что у тебя есть. Это то, что ты отдаёшь».
Такси свернуло на трассу. Впереди был дом. Мама больше не приходила, но впервые за долгие годы Максим точно знал: он уже не потеряется.
- Предыдущая история