Серьги лежали в старой жестяной коробке из-под карамелек «Раковые шейки» — две круглые бирюзовые бусины в серебряных лапках. Вера Николаевна любила доставать их перед сном, разглядывать при свете настольной лампы. Кажется, все её детство умещалось в этих двух мутно-голубых камушках.
Сколько себя помнила, Вера видела эти серьги на матери — когда та собиралась в гости, когда принимала гостей, когда просто сидела на кухне, помешивая поварешкой борщ. «Я и сплю в них, — смеялась мать. — Они приросли к моим ушам».
А потом мать умерла, и серьги достались Вере. Странно было надевать их впервые — будто примеряла чужую кожу. Потом привыкла. И уже не могла представить себя без них.
Последнее время Вера часто вспоминала, как получила эти серьги. Ей было восемнадцать, она готовилась к выпускному. Мать достала коробочку из комода:
— Держи. Это тебе.
Вера ахнула, увидев серьги. В их семье считалось, что мамины бирюзовые серьги приносят удачу.
— Но ты же никогда с ними не расстаёшься...
— Пришло время, — сказала мать. — Моя мама отдала их мне, когда я была в твоём возрасте. Теперь твоя очередь.
Вера тогда не поняла, почему мать плакала, отдавая серьги. Теперь понимала. Отдать часть себя — всегда больно.
На выпускном все ахали, глядя на бирюзовые серьги:
— Какая прелесть! Небось дорогие?
— Это фамильные, — гордо отвечала Вера. — От прабабушки ещё.
Кто-то восхищался, кто-то завидовал, а юный Володька из параллельного, не сводивший с Веры глаз весь вечер, вдруг выпалил:
— Тебе идёт этот цвет. Прямо как глаза твои.
Вера смутилась — глаза у неё были самые обычные, серые. Но промолчала.
Потом они с Володькой встречались два года. Он даже сделал ей предложение. А она отказала — испугалась чего-то, сама не поняла. И встретила Лидиного отца. Он тоже говорил, что у неё глаза цвета бирюзы.
Звонок телефона вырвал её из воспоминаний.
— Мама, ты как? — дочкин голос звучал неестественно бодро.
— Нормально, — буркнула Вера. — А что должно быть?
— Ты точно в порядке? — не отставала Лида. — Голос какой-то странный.
— А у тебя слишком весёлый, — отрезала Вера. — Что случилось?
В трубке повисла пауза.
— Мам, а ты помнишь, что у Машки послезавтра выпускной? — наконец спросила дочь.
Вера вздохнула. Машка — внучка, Лидина дочь. Конечно, помнила. Даже платье ей купила — голубое, с серебряной отделкой, тон в тон под бабушкины серьги, которые собиралась ей подарить.
— Я помню, — сказала Вера. — У меня для неё подарок.
— Да? — в голосе дочери мелькнуло удивление. — Отлично. Деньги — это всегда хорошо.
— Не деньги, — поморщилась Вера. — Серьги. Мои бирюзовые.
Снова пауза.
— Мам, — наконец произнесла Лида, — не обижайся, но... ну, они же старые. А сейчас девочки носят другое, современное. Безопасные булавки там, чокеры всякие...
— Беc-что? — переспросила Вера.
— Неважно. Просто... Если хочешь сделать подарок, может, лучше деньгами? А серьги оставь себе, они тебе идут.
Вера почувствовала, как внутри поднимается раздражение:
— Я так понимаю, Машка сама просила меня не дарить ей «бабкины цацки»?
— Что ты, что ты, — смутилась Лида. — Она не знает даже, что ты что-то готовишь. Это я так... предупреждаю. Чтобы не расстраивалась, если ей не понравится.
Вера хмыкнула и положила трубку.
***
Выпускной был шумным, с музыкой и танцами на площади перед школой. Родители, бабушки и дедушки собрались на краю, где были расставлены столы с закусками и стояли складные стулья для тех, кто устал.
Вера сидела поодаль, наблюдая за Машкой. Внучка то и дело исчезала в толпе ровесников, потом опять появлялась — нарядная, сияющая, будто фарфоровая. Голубое платье переливалось в лучах заходящего солнца.
— Ну ты посмотри на неё, вся в тебя, — улыбнулась Лида, присаживаясь рядом с матерью. — Такая же красавица была.
— Была, — кивнула Вера, машинально касаясь мочки уха, где мягко поблескивали бирюзовые серьги.
— Мам, ты решила надеть их? — удивилась Лида. — А как же подарок?
— А я передумала, — пожала плечами Вера. — Ты права, современным девушкам такое не носить. А мне ещё поносить можно, не совсем же я из ума выжила.
Что-то в её тоне заставило Лиду внимательнее посмотреть на мать.
— Ты обиделась? — спросила она.
— Нет, — слишком быстро ответила Вера. — С чего мне обижаться? Как там в том анекдоте — были бы кости, а мясо нарастёт?
— Какие ещё кости? — не поняла Лида.
— Это поговорка такая была. Или анекдот, не помню. Не бери в голову.
К ним подбежала Машка, раскрасневшаяся от танцев.
— Мам, ну где ты? Тебя все ищут, сейчас выступление родителей! — она осеклась, увидев бабушку. — Ой, привет, бабуль. Ты как? Тебя не продуло тут?
— Не беспокойся, воробышек, — усмехнулась Вера. — Я крепкая, не рассыплюсь.
Она полезла в сумку и достала небольшой свёрток, обернутый в золотистую бумагу.
— Держи, это тебе. От старой бабки, с её старомодной любовью.
Машка взяла свёрток, но разворачивать не спешила.
— Ой, а что это?
— Открой — узнаешь, — кивнула Вера. — Не бойся, это не серьги.
Лида бросила на мать быстрый взгляд, но промолчала.
Машка развернула бумагу. На ладони у неё лежал тоненький серебряный браслет с маленьким бирюзовым кулоном. Браслет был новый, Вера купила его три дня назад, забрав из скудной пенсии тысячу рублей. Кулон же она сделала сама, отломив крохотный кусочек от одной из бирюзовых бусин в серьгах и отдав знакомому ювелиру, чтобы тот закрепил камушек в серебро.
— Ух ты, — протянула Машка, разглядывая браслет. — Красивый какой. А это что за камень?
— Бирюза, — сказала Вера. — На счастье. И ещё... — она запнулась. — Считается, что бирюза помогает в учёбе и защищает в путешествиях. А у тебя впереди и то, и другое.
Машка улыбнулась и вдруг заметила серьги в ушах бабушки.
— Ой, а у тебя такие же! — воскликнула она. — Прямо один в один. Это что, комплект?
— Можно и так сказать, — кивнула Вера. — Эти серьги достались мне от твоей прабабушки. Когда я была примерно в твоём возрасте.
— А... а мне ты их не передашь? — вдруг спросила Машка, и в её голосе промелькнуло что-то такое, от чего у Веры перехватило горло.
— Машка! — одернула её Лида. — Ты что такое говоришь? Бабушка ещё сто лет проносит!
— Передам, конечно, — медленно произнесла Вера. — Когда время придёт. А пока носи браслет. Он тебе к платью подходит.
Машка сияющими глазами посмотрела на бабушку, чмокнула её в щёку и убежала обратно к танцующим.
Лида проводила дочь взглядом и повернулась к матери:
— Ты что над серьгой надругалась? Отломила кусок?
— Ничего я не надругалась, — пожала плечами Вера. — Они мои, что хочу, то и делаю.
— Но это же реликвия! Они старинные, бабушкины ещё...
— Вот именно, — кивнула Вера. — Моей бабушки. И теперь частичка их попала к моей внучке. Всё правильно.
Лида хотела что-то возразить, но осеклась, увидев лицо матери. Что-то в нем изменилось — разгладились морщинки вокруг губ, блеснули глаза.
— Ты чего это? — спросила она.
— Ничего, — ответила Вера. — Вспомнила просто. Мама тоже отколола кусочек от своей серьги, когда их мне отдавала. Сказала, что отдаёт мне частичку своей души.
— И куда она его дела? — Лида заинтересованно склонила голову.
— Не знаю, — пожала плечами Вера. — Может, выбросила. А может, закопала в саду у нашего старого дома. Она любила всякие странные штуки делать.
***
Дома, перед сном, Вера достала жестяную коробку из-под карамелек. Открыла её и бережно положила серьги на бархатную подушечку. Камни в ушах нагрелись за день, и теперь казалось, что они светятся изнутри.
Вера смотрела на бирюзовые бусины, в которых едва заметно зияла крохотная выбоинка с одной стороны — там, где она отколола кусочек для Машкиного браслета.
«Мама бы одобрила», — подумала она.
А может, и нет. Кто знает, что бы сказала мать, которая ни разу в жизни не снимала эти серьги? Которая завещала Вере беречь их как зеницу ока. Которая столько раз повторяла: «Это не просто украшение, это память, это связь, это...»
Что там еще она говорила? Вера уже не помнила. Слишком давно это было.
Она закрыла коробку и поставила её на тумбочку. Легла, выключила свет. В темноте серьги словно растворились, стали частью ночи.
«Всё правильно», — повторила Вера, закрывая глаза.
Сон накатывал волнами, и где-то на границе яви и дремоты ей показалось, что она слышит мамин голос: «Ну вот, теперь всё так, как должно быть».
***
Через два месяца Машка укатила в Петербург — поступать. Увезла с собой не только конспекты, документы и тёплые вещи, но и тот самый браслет с бирюзовым кулоном. Хотя при прощании Вера видела у неё в ушах модные серьги — огромные кольца, в которых могла бы поместиться детская ладошка.
— Забыла браслетик? — спросила она.
— Не-а, — улыбнулась Машка, показывая запястье. — Он всегда со мной.
Вера кивнула, не говоря ни слова. Что тут скажешь? Ничего и не нужно.
Провожали внучку на вокзале — Лида всхлипывала, Машка закатывала глаза, но было видно, что и ей тревожно.
— Не переживай, — шепнула Вера в самое ухо внучке, обнимая на прощание. — Всё будет хорошо. Бирюза тебя защитит.
— Знаю, — кивнула та. — Я когда волнуюсь, всегда её трогаю. И правда, помогает.
Вера улыбнулась. Она вдруг вспомнила, как сама впервые надела мамины серьги — такая же девчонка, только-только школу окончившая, глупая и храбрая. Как разглядывала своё отражение, привыкая к этой новой себе — с голубыми камушками в ушах. Как всякий раз, сталкиваясь со сложностями, трогала их — машинально, неосознанно. И верила, что они помогают.
Поезд тронулся, увозя Машку в её новую взрослую жизнь. Лида вытирала слёзы, а Вера стояла, глядя вслед уходящему составу, и в ушах у неё поблёскивали бирюзовые бусины. Чуть тусклые от времени, с едва заметной выбоинкой с одной стороны. Но всё ещё прекрасные.
«Видишь, мама, — подумала она. — Я сохранила их. Просто по-своему».
И серьги, словно согласно кивая, чуть качнулись, когда Вера повернула голову.
---
Автор: Татьяна Томилова
Железная леди
Виктория никогда ангелом не была. С годами ее характер стал гранитным, лишенным жалости и сострадания. Нет, жестокой ее назвать было бы неправильным: она никого не убила, не обманула, не издевалась над животными, и не обижала малых детей. Но всем казалось: просто удобный случай пока не представился.
Вокруг Виктории бурлила жизнь: подруги, соседи, коллеги плыли по ней на своих лодках, лодочках и лодчонках. Они влюблялись, выходили замуж, рожали, разводились, воспитывали детей, работали, помогали ближним, сплетничали, вечно собирали деньги, чтобы спасти больных деток, брошенных собак и умирающих котов.
В общем, были обыкновенными людьми, сострадательными и милосердными. Они боялись маньяков, плакали, посмотрев сотый раз «Титаник», на своих кухнях ворчали потихоньку на власть, обсуждали своих мужей и чужих, волновались за собственных детей, и за детей других женщин, ходили иногда в церковь, где мужественно выстаивали часы церковных служб, и искренне желали друг другу счастья, увидев «в контакте» дату дня рождения того или иного человека.
А Вика такой не была. Никогда. Если бы не высокая грудь и тонкая талия, отличавшая ее от представителей мужского населения, ее и женщиной то никто не считал бы! Ее не интересовали ни семья, ни дети, ни рецепты домашних кушаний, ни любовные романы, ни тряпки, ни маникюр – ничего! Любимой одеждой Виктории были джинсы и водолазка. Конечно, они ей очень шли, но она об этом как-то мало задумывалась.
Ее раздражала бабская трескотня обо всем и ни о чем. С юных лет она кривилась, если подружки по курсу начинали вздыхать об очередном Васе или Сереже. Ей скучно было на семейных застольях, а все эти «беби-бумы» откровенно злили Викторию. Она, конечно, умела дружить. Но со временем, наблюдая, как девчонки-однокурсницы, такие умницы раньше, тупели на глазах, выйдя замуж. Только и разговоров, что о Колях, да Сашах, и маленьких Аленах и Митеньках. Не о чем с ними говорить! Мозг высох. А что они читают? Бре-е-е-ед! Сплошные сю-сю-сю с хеппи эндом.
А какими фильмами они интересуются? Тоска! Вика смотрела в их кукольные, обрамленные искусственными ресницами (кошмар какой), глаза и внутренне закипала. Так, год за годом, постепенно, у Вики не осталось подруг. Лучше завести себе курятник – те хоть яйца несут, чем слушать бесконечно бабское кудахтанье.
Сколько неискренности и фальши! Особенно, отношение к «добрым делам». Кидаются перечислять деньги при каждом плаксивом сюжете. Даже не задумаются: а куда поступают все эти средства?
Один раз Виктория даже расследование провела и выяснила, что несчастный Алешенька, для которого собирались девять миллионов рублей на операцию в Израиле, умер еще два года назад! И что все многочисленные фонды, расплодившиеся в последнее время, как грибы после дождя, имеют весьма многочисленный штат, включая уборщиц и бухгалтерию. И благотворители получают хорошие зарплаты, ездят в отпуск на море и устраивают новогодние корпоративы! На что? Да вот на эти девять миллионов, которые очередная Клава перечисляет с завидным постоянством!
Клава, услышав правду, разозлилась и начала доказывать, что ее помощь – дань Господу. Мол, ЕМУ ТАМ виднее, кто, что, и кому! Разберутся, мол, без Вики-безбожницы и циника! Мол, Вика про последнюю лепту, видимо, не слыхала! Мол, шла бы Вика вон из ее дома и никогда не возвращалась, не травила бы душу и не оскорбляла бы чувства верующих!