– Как вы не понимаете? Я шесть лет ухаживал за ним! Шесть лет я был рядом каждый день! – Михаил стукнул кулаком по столу, заставив подпрыгнуть тонкую папку с документами.
Нотариус Ольга Николаевна поправила очки:
– Михаил Андреевич, я понимаю ваше эмоциональное состояние, но завещание составлено по всем правилам. Ваш дедушка был в здравом уме и твердой памяти, когда его подписывал.
– Да вы хоть понимаете, о чем говорите? – Михаил провел рукой по волосам. – Этой Вере Семёновне досталось всё! Всё! А мне – только старые часы и сто тысяч рублей. За что? За пирожки по воскресеньям?
В кабинете повисла тяжелая тишина. Женщина в строгом костюме сидела напротив, сжимая в руках ручку.
– В завещании указано: «Вере Семёновне Ласточкиной, которая приносила мне пирожки по воскресеньям и согревала мою старость искренним вниманием, я оставляю свою квартиру, дачный участок и все сбережения». Это воля вашего деда, – Ольга Николаевна аккуратно закрыла папку.
– Я могу это оспорить? – Михаил сжал кулаки так, что побелели костяшки.
– Вы вправе обратиться в суд, но для оспаривания нужны веские основания. Недееспособность завещателя, принуждение, подлог документов... У вас есть такие доказательства?
Михаил молча покачал головой. Его дед, профессор истории Илья Петрович Коршунов, всегда отличался ясным умом до последних дней.
– Я найду их, – глухо произнес он, поднимаясь. – Найду. Это какая-то ошибка или... хуже.
Апрельский дождь барабанил по окну. Михаил сидел на кухне, обхватив голову руками, а напротив него Анна размешивала чай.
– Миш, давай рассуждать логически, – Анна придвинула к нему чашку. – Ты говоришь, эта соседка приносила ему пирожки по воскресеньям? И всё?
– Именно! – Михаил резко выпрямился. – Просто заходила раз в неделю с выпечкой, пока я работал. Я брал дополнительные смены по воскресеньям, чтобы хватало на лекарства для деда.
– А что сказала сама наследница? Вы общались после оглашения?
– Она даже не пришла! – возмущенно воскликнул Михаил. – Ольга Николаевна сказала, что известит ее отдельно. Видите ли, Вера Семёновна плохо себя чувствовала.
Анна задумчиво постучала ложечкой о край чашки:
– Слушай, а что если она целенаправленно действовала? Шесть лет – долгий срок для простого соседского участия.
– Что ты имеешь в виду? – Михаил посмотрел на подругу.
– Подумай сам. Пожилой профессор, отдельная квартира, дача, наверняка накопления. И рядом только работающий внук, который физически не может быть с ним постоянно.
Михаил медленно кивнул, осознавая сказанное.
– Ты думаешь, она специально втиралась в доверие к деду все эти годы?
– Я говорю, что нам нужно проверить эту версию, – Анна наклонилась вперед. – Как юрист, могу сказать: такие случаи нередки. Одинокие пожилые люди становятся легкой мишенью для манипуляторов.
Михаил кивнул и посмотрел на стену, где висела фотография: он и дед на даче пять лет назад. Илья Петрович улыбался, положив руку на плечо внука. Тогда Михаил только переехал к деду после его первого сердечного приступа.
– Я не понимаю, Ань. Как она могла так поступить? Я бросил все ради деда. Отказался от повышения, от командировок. Шесть лет я был здесь каждый день, а эта женщина приходила раз в неделю с выпечкой!
Анна мягко коснулась его руки:
– Значит, нам нужно выяснить, что происходило по воскресеньям. И не только по воскресеньям.
Вера Семёновна оказалась совсем не такой, какой ее представлял Михаил. Вместо явной охотницы за наследством перед ним сидела женщина с добрыми глазами и седыми волосами, собранными в аккуратный пучок.
– Михаил, я понимаю ваше состояние, – она участливо наклонилась вперед. – Это такое горе – потерять близкого человека. Илья Петрович очень любил вас, всегда говорил о вас с теплотой.
Они сидели в ее небольшой квартире, заставленной книжными полками. На стенах – фотографии, на многих из которых Михаил узнал школьников разных возрастов.
– Вы были учительницей? – спросил он, пытаясь найти подходящий тон для сложного разговора.
– Сорок два года в школе, – кивнула она. – Преподавала литературу. Ваш дедушка очень любил обсуждать со мной книги. Мы часто спорили о Толстом.
– О Толстом, – механически повторил Михаил. – А когда вы узнали о завещании?
Вера Семёновна опустила глаза:
– Нотариус позвонила мне на следующий день после вашей встречи. Поверьте, я была удивлена. Мы с Ильей Петровичем просто беседовали по воскресеньям. Я приносила пирожки, он заваривал чай.
– И вы никогда не просили его о деньгах? Не намекали на тяжелое положение? – Михаил пристально смотрел ей в глаза.
– Что вы! – она искренне возмутилась. – У меня достойная пенсия, квартира и дочь, которая всегда поможет. Я навещала Илью Петровича потому, что нам было интересно общаться. Он был одинок, несмотря на вашу заботу.
Эти слова задели Михаила за живое.
– Одинок? При чем здесь это? Я делал для него всё!
– Забота и общение – разные вещи, Михаил, – тихо ответила Вера Семёновна. – Иногда человеку нужно просто поговорить без обязательств, без чувства, что он обуза.
– Дед никогда не был для меня обузой, – резко ответил Михаил, но что-то в ее тоне заставило его насторожиться. Эта женщина слишком хорошо знала, на какие кнопки нажимать.
– Я верю вам, – кивнула Вера Семёновна. – И хочу предложить решение. Я не претендую на наследство. Мы можем обратиться к юристам и оформить отказ в вашу пользу.
Михаил недоверчиво посмотрел на нее:
– Вот так просто? Отдать квартиру, дачу и сбережения?
– Мне это не нужно, – просто ответила она. – Но я бы хотела оставить небольшую сумму для создания мемориальной доски Илье Петровичу в университете, где он преподавал.
Михаил нахмурился. Что-то здесь не сходилось. Почему она так легко отказывается от наследства? Слишком идеальная, слишком правильная.
– По средам? – Михаил ошеломленно смотрел на пожилую соседку из квартиры напротив. – Вы уверены?
– Конечно, милок, – закивала Клавдия Степановна. – Она приходила по воскресеньям с пирожками, а по средам с книжками. Всегда аккуратная такая, в платочке. Я еще думала – что за женщина у Петровича появилась на старости лет?
– И давно это началось? – Михаил чувствовал, как внутри растет обида.
– Да почитай, годов пять как. Может, больше. Они сперва просто здоровались на лестнице, потом разговорились про какого-то писателя, а потом уж и стала захаживать регулярно.
Пять лет. Почти всё время, пока он ухаживал за дедом. И ни слова об этом.
– А о чем они говорили? Вы не слышали?
Клавдия Степановна покачала головой:
– Я, милок, не из тех, кто уши к дверям прикладывает. Но слышала пару раз, как она спрашивала его о документах на квартиру и дачу. Вроде как советовала всё оформить заранее, чтоб проблем потом не было.
– Она конкретно говорила про завещание?
– Не помню точно, – соседка задумалась. – Но про документы точно спрашивала. И еще интересовалась, сколько у него накоплений на счету. Мол, инфляция, надо подумать, как сохранить. А ты что, милок, не знал об этом?
Михаил покачал головой:
– Дед никогда не упоминал ее. Ни разу за шесть лет.
Клавдия Степановна многозначительно покачала головой:
– Вот оно как... А последние месяцы она стала чаще приходить. Не только по средам и воскресеньям. Иногда и вечером заглядывала ненадолго.
– У меня плохие новости, – сказала Анна, заходя в квартиру Михаила. – Я поговорила с дочерью Веры Семёновны, Татьяной.
– И что? – Михаил оторвался от документов на столе.
– Она не так проста, как кажется, – Анна положила на стол папку. – Татьяна рассказала, что мать уже получала наследство от другого одинокого пенсионера три года назад. Соседа по даче.
– Что? – Михаил вскочил. – Ты шутишь!
– Официально все было чисто – добровольное завещание, даритель в здравом уме. Но Татьяна говорит, что мать специально заботилась о нем, зная, что у него нет близких родственников.
– И дочь так просто тебе об этом рассказала? – недоверчиво спросил Михаил.
Анна улыбнулась:
– Я не говорила, что я твой друг и юрист. Представилась журналисткой, которая пишет статью о бескорыстных людях. Татьяна, кстати, не в восторге от маминых методов. Она сказала, что мать всегда умела "найти подход к одиноким старикам".
Михаил прошелся по комнате, осмысливая информацию:
– Значит, это система. Она целенаправленно ищет одиноких пожилых людей и втирается к ним в доверие.
– Это ещё не всё, – Анна открыла папку. – Я нашла интересную деталь. Твой дед изменил завещание за три недели до смерти. До этого наследником был указан ты. Я проверила – у Ольги Николаевны сохранились данные о предыдущем завещании.
– Три недели, – медленно повторил Михаил. – Примерно тогда я заметил, что дед стал каким-то рассеянным. Я думал, это возраст...
– И еще одно, – продолжила Анна. – Я поговорила с Сергеем Васильевичем, другом твоего деда. Он сказал, что в последние месяцы Илья Петрович стал меньше говорить о тебе и больше о Вере Семёновне. Она явно оказывала на него сильное влияние.
– Но как мне это доказать? – Михаил сжал кулаки. – На бумаге все чисто.
– Есть один способ, – Анна задумчиво постучала пальцами по папке. – Мы можем попробовать записать разговор с ней. Если она действительно манипулятор, то может проговориться.
– Добрый день, Вера Семёновна! – Михаил улыбнулся, входя в квартиру соседки. – Извините за прошлый разговор. Я был слишком эмоционален.
– Ничего страшного, Михаил, – она жестом пригласила его в гостиную. – Я понимаю ваши чувства. Присаживайтесь. Чай?
– С удовольствием, – кивнул он, украдкой проверяя, работает ли диктофон в кармане.
– Я подготовила документы для отказа от наследства, – сказала Вера Семёновна, ставя на стол чашки. – Но хотела бы обсудить с вами некоторые детали.
– Какие именно? – Михаил внимательно наблюдал за ней.
– Видите ли, – она села напротив, – я действительно не претендую на основную часть наследства. Но мне бы хотелось сохранить право на дачный участок. Илья Петрович столько рассказывал мне о нем, о своих розах...
Михаил удивленно поднял брови:
– Но вы же говорили, что вообще не претендуете на наследство?
– Я погорячилась, – она опустила глаза. – Понимаете, для меня это память. Мы с Ильей Петровичем много говорили о том, как будем вместе там отдыхать...
– Вместе? – Михаил подался вперед. – Вы планировали жить вместе?
Вера Семёновна слегка смутилась:
– Не то чтобы жить... Но он говорил, что хочет, чтобы я проводила там лето. Говорил, что оставит мне дачу.
– А про квартиру и сбережения он тоже говорил? – прямо спросил Михаил.
– Нет, – она покачала головой. – Это стало для меня неожиданностью. Я думала, речь идет только о даче.
– Странно, – Михаил сделал глоток чая. – А соседка говорит, что слышала, как вы обсуждали с дедом документы на квартиру.
Вера Семёновна на мгновение замерла:
– Какая соседка?
– Клавдия Степановна, – спокойно ответил Михаил. – Она сказала, что вы интересовались его сбережениями. Говорили про инфляцию.
– Она все неправильно поняла, – быстро сказала Вера Семёновна. – Я просто беспокоилась о его благополучии.
– А о моем благополучии вы не беспокоились? Когда убеждали деда изменить завещание?
– Я никого не убеждала! – возмутилась она. – Это было его решение.
– Решение, которое он принял после пяти лет ваших визитов, – Михаил смотрел ей прямо в глаза. – Вы ведь не только по воскресеньям приходили, правда? Еще и по средам. А в последние месяцы и того чаще.
Вера Семёновна поджала губы:
– Я заботилась о нем. В отличие от вас, я находила время для разговоров, а не только для медицинских процедур.
– А с соседом по даче вы тоже так "заботились"? – спросил Михаил, наблюдая за ее реакцией.
Ее рука с чашкой замерла на полпути ко рту:
– О чем вы?
– Ваша дочь рассказала о вашем хобби – находить одиноких пенсионеров и становиться их наследницей.
Лицо Веры Семёновны изменилось. Маска доброжелательности исчезла, взгляд стал жестким:
– Татьяна слишком много болтает. Ничего я не находила. Просто так получилось... дважды.
– Значит, вы не отрицаете? – Михаил почувствовал, как сердце забилось быстрее.
– А что тут отрицать? – она пожала плечами. – Все законно. Ваш дед сам принял решение. Я никого не принуждала.
– Вы манипулировали им. Годами. Выбирали время, когда меня не было дома. Втирались в доверие.
– И что с того? – она неприятно усмехнулась. – Докажите. На бумаге все чисто. Завещание составлено по всем правилам. Ваш дед был в здравом уме. Можете подавать в суд, но ничего не выйдет.
– Вы ошибаетесь, – Михаил достал диктофон. – Теперь у меня есть доказательство.
Лицо Веры Семёновны исказилось от гнева:
– Это незаконно! Вы записывали без моего согласия!
– В собственной квартире деда я имею право включать любую технику, – солгал Михаил, надеясь, что она не заметит его подвоха. – К тому же, у меня есть свидетель – ваша собственная дочь.
– Татьяна ничего не докажет, – процедила она. – Это все слова.
– А документы по предыдущему наследству? А показания соседей? А тот факт, что дед изменил завещание всего за три недели до смерти? Поверьте, у суда будет много вопросов.
– Поздравляю, – улыбнулась Анна, поднимая бокал с соком. – Справедливость восторжествовала.
Они сидели в кафе недалеко от здания суда, где только что завершилось последнее заседание.
– Спасибо тебе, – искренне сказал Михаил. – Без тебя я бы не справился.
– Ты бы справился, – Анна покачала головой. – Просто я немного ускорила процесс.
Суд признал завещание недействительным на основании психологического давления и манипуляций со стороны Веры Семёновны. Решающими факторами стали показания ее дочери, история с предыдущим наследством и короткий срок между изменением завещания и смертью Ильи Петровича.
– Знаешь, что самое горькое? – Михаил задумчиво вертел в руках чашку. – Я действительно мало разговаривал с дедом. Всегда спешил, всегда были дела важнее...
– Не кори себя, – мягко сказала Анна. – Ты делал все, что мог. И дед это знал.
– Надеюсь, – кивнул Михаил. – Знаешь, я решил учредить стипендию его имени в университете. Для студентов-историков. Он бы этого хотел.
– Отличная идея, – Анна сжала его руку. – Он бы гордился тобой.
Михаил посмотрел в окно, на весенний город. Шесть лет ухаживать за дедом, и только сейчас, после его ухода, по-настоящему задуматься о том, что было для него важно. Горькая ирония. Но он еще мог сделать что-то правильное. Хотя бы сейчас.