— Как тебя зовут? — женщина в белом халате смотрела на меня внимательно, почти с жалостью.
Я попыталась ответить. Губы дрогнули, но звука не было. Имя... Какое у меня имя?
— Не торопись, — мягко сказала она. — После аварии такое бывает. Мы найдём твоих родственников. Ты не одна.
Но я чувствовала — одна. Совершенно. Пустота внутри, как будто мою душу кто-то стёр. Ни образов, ни лиц. Только боль в груди и ощущение, будто я потеряла что-то важнее жизни.
Через неделю мне дали имя: Ольга Савельева. Нашли по бирке на кофте. Никто не пришёл. Ни звонка. Ни письма. Полиция сказала, что в квартире, где я была прописана, живёт пожилая женщина. Мать. Но она... отказалась от встречи. Сказала: «У меня нет дочери».
Я держала трубку и не верила. Как? Почему?
— Вы уверены? Это ваша дочь. Она жива.
— Та, которую я знала, умерла восемь лет назад. Не звоните больше.
Я сидела на скамейке возле больницы и рыдала. Рядом присел санитар — Ваня. Единственный, кто ко мне относился по-человечески.
— Знаешь, что я думаю? — сказал он. — Иногда лучше не помнить. Может, у тебя теперь шанс начать заново.
Я всмотрелась в его лицо. Тёплое. Настоящее. И впервые за всё это время мне захотелось жить.
Прошёл месяц. Потом — три. Я начала работать помощницей в библиотеке при больнице. Медленно училась быть человеком без прошлого. Ольгой. Просто Олей.
Однажды, разбирая старые книги, я нашла конверт. Без адреса. Внутри — фотография: я. Рядом мужчина и мальчик лет пяти. Мы смеёмся. Счастливые. На обороте надпись: «Прости меня, мама. Я не знал, как по-другому. — К.»
Меня затошнило. Руки задрожали. Это был мой сын? Муж?
Я принесла фото Ване. Он был бледен.
— Ты... ты правда не помнишь? — прошептал он. — Это не просто случайность. Это... Я знаю этого мужчину. Он умер. Год назад. Сердце. Мальчик — твой сын. Его зовут Костя. Он в детдоме. Ты оставила его.
Мир рухнул. Как? Зачем? Почему?
На следующий день я поехала в приют. В душе всё рвалось на части. Я не знала, что сказать, как смотреть ему в глаза. Но когда мне вывели мальчика с карими глазами и тонкими губами, он остановился.
Смотрел. Долго. Потом спросил:
— Ты... мама?
Я кивнула, глотая слёзы.
— Прости меня, — прошептала я. — Я... я не помню ничего. Но я чувствую. Ты — часть меня. Я всё исправлю. Обещаю.
Он подошёл. Обнял. Тихо, по-детски. Но крепко, будто боялся, что снова исчезну.
— А я помню, — сказал он. — Как ты пела мне песню. Про дождик. Спой мне ещё.
Я не помнила слов. Но начала напевать. Что-то простое. Тёплое. Как само детство.
И в этом напеве, сквозь слёзы и боль, пришло ощущение: я дома.
Некоторые воспоминания стираются. Но любовь — нет. Даже если память предала, сердце всегда помнит.