Григорий Иванович стукнул кулаком по радиатору – батарея снова была холодной. В деревенском доме, где он прожил всю жизнь, осенью всегда было сыро.
«Опять кочегарка без угля», – проворчал он, натягивая поверх свитера потертую телогрейку.
Он вышел во двор, чтобы нарубить дров. Топор звонко ударял по поленьям, и с каждым взмахом в воздухе повисал белый пар.
Соседский мальчишка, пробегая мимо, крикнул:
— Деда Гриша, а вам собаку не надо? У нас щенки от Барсика родились!
— Отвали, – буркнул Григорий, даже не оборачиваясь.
Он терпеть не мог этих разговоров про домашних животных. Всю жизнь прожил один – и ничего, справлялся. Зачем ему какая-то собака? Шерсть, лай, возня...
На следующий день он отправился в лес проверять капканы.
Было тихо, только ветер шевелил верхушки сосен. Григорий шел привычной тропой, как вдруг услышал странный звук – слабый, прерывистый писк.
«Лиса попалась?» – подумал он и свернул в сторону.
Но в старом браконьерском котловане, засыпанном листьями, сидел не зверь, а крошечный щенок. Грязный, мокрый, с торчащими ребрами. Он дрожал и жался к стенке ямы, будто боялся, что его сейчас ударят.
Григорий нахмурился.
«Кто-то выбросил...»
Он сделал шаг назад. Не его проблемы.
Но щенок вдруг поднял морду и посмотрел на него. Глаза – огромные, человечески умные, полные страха и надежды.
И Григорий не выдержал.
Яма была глубокая, почти три метра. Края осыпались – если полезет вниз, может и сам не выбраться.
«Дурак...» – пробормотал он, но уже снимал с плеч рюкзак и искал за что зацепиться.
Спускался медленно, цепляясь за корни. Руки тряслись – возраст давал о себе знать. Наконец, он добрался до дна.
Щенок отполз в угол, скуля.
— Иди сюда, дурашка... – Григорий протянул руку.
Пес замер, потом осторожно лизнул его пальцы.
Подниматься было еще тяжелее. Одной рукой он держал щенка, другой цеплялся за выступы. Один раз нога соскользнула, и он едва не рухнул вниз. Сердце бешено колотилось.
Но он выбрался.
Дома Григорий затопил печь, налил в таз теплой воды и принялся отмывать найденыша.
Грязь сходила, открывая рыжую шерсть с белым пятном на груди. Щенок терпеливо сносил все манипуляции, только иногда вздрагивал от холодных капель.
— Ну и вид у тебя... – проворчал дед, вытирая его старым полотенцем.
Он разогрел суп, вылил бульон в миску. Щенок жадно лакал, обжигаясь, но не останавливался.
— Ты давно не ел, да?
Ночью Григорий проснулся от того, что кто-то тыкался холодным носом в его ладонь.
— Убери морду, – буркнул он, но рука сама легла на теплый бок.
Щенок оказался смышленым. Уже через неделю он знал свою кличку – Рекс – и прибегал на зов.
Григорий, хоть и ворчал, начал заботиться о нем. Смастерил конуру из старых досок, подстелил туда свой потертый свитер. Иногда приносил из магазина кости – «чтобы зубы точил».
А однажды, когда Рекс подхватил инфекцию, три ночи сидел у его подстилки, капая лекарство в пасть.
— Только помри у меня – закопаю и даже не всплакну, – бормотал он, но руки его были нежны.
Прошло пять лет.
Той зимой ударили лютые морозы. Григорий, как обычно, пошел в лес за дровами. Рекс, как всегда, сопровождал его.
Но на обратном пути дед оступился. Раздался хруст – и острая боль пронзила ногу.
— Черт...
Он попытался встать, но не смог. Нога распухала на глазах – перелом.
— Рекс, домой, – хрипло сказал он. – Веди помощь.
Пес заскулил, тычась носом в его лицо. Потом вдруг рванул прочь.
Темнело. Холод пробирал до костей. Григорий понимал – если уснет, не проснется.
«Неужели так и закончу...»
Но вдруг вдали раздался лай.
Рекс мчался к нему, а за ним – сосед Иван с санями.
— Держись, дед! – кричал сосед.
Как потом выяснилось, Рекс прибежал домой, начал бить лапами в дверь, потом схватил Ивана за полушубок и потащил в лес.
В больнице Григорию наложили гипс.
— Собака тебя спасла, – сказал врач. – Если бы не она...
Дед молча кивнул.
Когда он вернулся домой, Рекс встретил его у ворот – прыгал, лаял, лизал руки.
— Ну и дурак ты... – Григорий обнял его, пряча лицо в густой шерсти. – Совсем меня разбаловал.
Теперь в его доме всегда было тепло – и не только от печки.
«Записки лесника Г.И. Малышева, 1957 год.»