Софья Павловна в последний раз прошлась по квартире, в которой прожила тридцать пять лет. Погладила дверной косяк с засечками, отмечавшими, как рос её Максимка. Коснулась обоев в гостиной – три года назад они с мужем Николаем клеили их вместе, смеясь и подшучивая друг над другом. А сейчас... сейчас нужно было отпускать.
– Мама, мы все вещи уже упаковали, – сын заглянул в комнату. – Ты точно уверена?
– Точно, Максим, точно, – она улыбнулась, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. – Вам с Ларисой нужно пространство. Скоро малыш родится, куда вы втроём в однушке?
– Максик, – донёсся из прихожей голос невестки, – ты не видел мою сумочку?
– Посмотри в машине, дорогая, – откликнулся сын. – Ты туда сумку с документами относила.
Софья Павловна чуть поморщилась. Не нравилось ей это «Максик» – всё-таки её сыну уже тридцать пять, солидный мужчина. Да и «Ларочкой» невестка не позволяла себя называть, считая это обращение «старомодным и бабкиным».
– Приедете на следующие выходные? – Софья Павловна посмотрела сыну в глаза.
– Конечно, мам. Обязательно.
***
Родительский дом в Ольховке встретил Софью скрипучими половицами и запахом яблок. Окна придётся заново утеплять, крыльцо подлатать, да и печь проверить – давно не топилась. Но главное – здесь было тихо. Никто не хлопал дверями, не включал музыку после одиннадцати, не требовал освободить ванную.
Первую ночь Софья Павловна почти не спала. Дом постанывал и поскрипывал, как старый человек, за окном шумели берёзы, а где-то далеко лаяли собаки. Под утро она всё-таки забылась тревожным сном, а проснувшись, долго смотрела на знакомый с детства потолок с маленькой трещинкой у люстры. Не верилось, что в шестьдесят лет придётся начинать жизнь заново.
– Ну, Коля, – тихо сказала она в пустоту комнаты, – не так мы с тобой представляли нашу старость, да?
Первые дни Софья Павловна наводила порядок, перебирала старые вещи и много плакала. В родительском комоде нашлись мамины кружевные салфетки, отцовские запонки и старый школьный альбом. А на чердаке – коробка с игрушками Максима, которые они привозили, гостя летом у бабушки. Потрёпанный плюшевый заяц смотрел на неё глазами-пуговицами, словно спрашивая: "И что теперь?"
Вечерами она сидела на веранде, вглядываясь в темноту сада, и вела мысленные разговоры с Николаем.
«Правильно я сделала, Коля? Или сглупила? Может, нужно было настоять на размене?»
Ответа, конечно, не было, но почему-то ей казалось, что муж бы одобрил.
На пятый день в дверь постучали.
– Здравствуйте, соседка, – на пороге стоял высокий седой мужчина в клетчатой рубашке. – Виктор Андреевич, живу через два дома. Помощь нужна? Вижу, с дровами у вас не очень.
Так в её жизнь вошёл Виктор – бывший военный, вдовец, переехавший в деревню после выхода на пенсию. Он помогал по хозяйству, рассказывал о местных, иногда приносил свежую рыбу. А Софья варила компоты, пекла пироги и чувствовала, как вместе с летним теплом в душу возвращается давно забытое ощущение радости.
***
– Мам, ты приезжай на день рождения Мишеньки обязательно, полгодика же – говорил Максим по телефону, но в голосе слышалась неуверенность.
– Конечно, сынок, – отвечала она.
После рождения внука прошло уже шестой месяц, но сын с женой навещали её всё реже. Всегда находились причины: то ребёнок болеет, то работа, то машина сломалась. Софья Павловна не настаивала – понимала, что у молодых своя жизнь, да и дорога из города неблизкая. Хотя сердце щемило от мысли, что маленький Мишенька растёт, не зная бабушку. Хотя что он там понимает, в пять месяцев?
Лето выдалось урожайным. В августе, когда яблони в саду гнулись от тяжёлых плодов, Виктор Андреевич заглянул помочь с уборкой.
– Софья, я человек прямой, – сказал он, когда они устроились передохнуть в тени. – Мы с тобой не молоды, чтобы ходить вокруг да около. Я к тебе сильные чувства испытываю. И, кажется, ты ко мне тоже неравнодушна. Давай поженимся?
Она не ответила сразу, но вечером, когда они сидели на веранде и пили чай с яблочным пирогом, тихо сказала:
– Давай поженимся, Вить...
***
Максим приехал один, без предупреждения, в середине сентября.
– Мам, это правда? – спросил он, как только переступил порог. – Ты замуж собралась?
– Правда, – просто ответила Софья Павловна. – Познакомишься с Виктором Андреевичем?
– Ма-ам, – Максим выглядел растерянным, как в детстве, когда не знал, как рассказать о двойке. – А как же... ну... папа?
– Папа был бы рад, что я не осталась одна, – твёрдо сказала она. – Я любила твоего отца, Максим. И всегда буду любить. Но жизнь продолжается.
Когда Виктор пришёл на ужин, Максим был сдержан, но вежлив. А уже дома рассказал всё Ларисе.
Через неделю невестка приехала сама.
– Софья Павловна, давайте начистоту, – заявила она с порога. – Вы в своём уме? В вашем возрасте – и замуж! Люди смеяться будут. И потом, вы об этом доме, о земле подумали? А если этот ваш... ухажёр на наследство претендовать будет?
– Лариса, – Софья Павловна старалась говорить спокойно, – квартира уже переоформлена на Максима, как мы и договаривались перед моим переездом. А насчёт этого дома – я ещё ничего не решила. Но если тебя так беспокоит наследство, могу тебя успокоить – Виктор Андреевич живёт в собственном доме и ни на что не претендует.
– А о внуке вы подумали? Как он это поймёт? Бабушка в таком возрасте – и вдруг новый дедушка!
– Мишеньке всего пять месяцев...
– Вот именно! – перебила Лариса. – И если вы... если вы устроите этот цирк, то лучше к нам не приезжайте. И про то, чтобы внука сюда привозить, забудьте!
Когда невестка уехала, Софья Павловна долго сидела на крыльце, глядя на наливающиеся краснотой осенние листья. Вечером позвонила Виктору и сказала, что им нужно поговорить.
– Я не хочу терять связь с сыном и внуком, – объяснила она. – Может, нам стоит подождать или...
– Или расстаться? – тихо спросил он. – Софья, я не хочу быть причиной твоих семейных проблем. Если нужно – я отойду в сторону.
Она не нашла, что ответить.
***
Свадьбу решили отложить. Виктор по-прежнему заходил помогать с хозяйством, но теперь между ними словно выросла стена. Софья Павловна часто плакала по ночам, ругая себя за слабость.
В конце сентября неожиданно приехал Максим. Один.
– Мам, мне нужно с тобой серьёзно поговорить, – сказал он, когда они сели за чай.
Сердце Софьи Павловны сжалось – неужели что-то с внуком?
– Я знаю, что Лариса тебе наговорила, – начал сын. – И... я молчал, позволил ей это. Прости.
– Максим, ничего...
– Нет, мам, не перебивай. Я всю жизнь молчал. Когда вы с папой решали за меня, в какой институт поступать. Когда вы настаивали, чтобы мы с Ларисой расписались, хотя я сомневался. И сейчас... сейчас я снова промолчал, когда она запретила тебе быть счастливой.
Максим поднял на неё глаза, в которых стояли слёзы.
– Знаешь, после твоего звонка о свадьбе я много думал. Вспоминал, как вы с папой жили. Как поддерживали друг друга. И понял – я хочу для тебя такого же счастья, а не одиночества.
– Максим...
– Я сказал Ларисе, что если она не примет твой выбор, то мы будем в Ольховке бывать вдвоём с Мишей. Не знаю, простит ли она меня, надулась на меня, но... это правильно, мам. Ты имеешь право на счастье. В любом возрасте.
В этот момент в дверь постучали, и на пороге появился Виктор с букетом астр.
– Здравствуйте, – сказал он, переводя взгляд с Софьи на Максима. – Я не вовремя?
– Очень даже вовремя, – улыбнулся Максим, вставая. – Кажется, нам нужно обсудить детали одной свадьбы.
***
Расписались они в октябре – без пышного торжества, но с тёплыми улыбками немногочисленных гостей. Лариса пришла с каменным лицом, крепко держа на руках Мишеньку, но когда малыш потянулся к Виктору Андреевичу и радостно залепетал, даже она не смогла сдержать улыбку.
– Ничего себе, – шепнула она мужу. – Мишка его признал.
– Дети чувствуют хороших людей, – просто ответил Максим.
После скромного праздничного обеда, когда гости разошлись, а Максим с семьёй отправились на ночлег в соседний пансионат, Виктор взял Софью за руку.
– Ну что, Софья Павловна Рябинина, добро пожаловать в новую жизнь.
Странно было слышать новую фамилию – будто кто-то чужой поселился в её теле. И вместе с тем что-то в этом имени было светлое, весеннее, напоминающее яркие гроздья рябины за окном.
– Знаешь, о чём я больше всего переживала, Витя? – спросила она вечером, когда они сидели у растопленной печи. – Что подумают люди. Шестьдесят лет женщине – и снова замуж! Скажут – с ума сошла старуха.
– А мне плевать, что скажут, – Виктор обнял её за плечи. – Я двадцать пять лет был счастлив с Татьяной. Потом пять лет задыхался от одиночества. И теперь, когда судьба подарила мне ещё один шанс – кому какое дело, шестьдесят мне или восемьдесят?
И она вдруг поняла, что ей тоже всё равно. Важно лишь то, как бьётся сердце рядом с этим человеком, и как спокойно становится на душе, когда он рядом.
– Будешь переезжать ко мне или тут останемся? – спросил Виктор.
– Давай пока здесь, – попросила Софья. – Я только-только обжилась. А потом видно будет. Два дома – это ведь тоже неплохо?
– Два дома для одной семьи, – кивнул он. – Мне нравится.
***
Год спустя Софья Павловна – теперь уже Софья Павловна Рябинина – сидела на обновлённой веранде и смотрела, как Виктор учит пятилетнюю соседскую девочку и почти двухлетнего Мишеньку запускать воздушного змея.
После той серьёзной беседы Максима с Ларисой произошли большие перемены. Невестка не сразу, но постепенно оттаяла, особенно когда увидела, как искренне Виктор Андреевич относится к Софье, без всякой корысти. А весной случилось непредвиденное – Ларисе предложили трёхмесячную стажировку в Москве, и вопрос с летним отдыхом для Миши решился сам собой.
Лариса, к удивлению всех, не только привезла внука на всё лето, но и сама осталась на неделю – «отдохнуть от городской духоты», как она сказала.
Вечером, когда малыш уснул, а взрослые собрались на веранде, Софья разлила по чашкам ароматный чай.
– Никогда бы не подумала, что в деревне так... спокойно, – призналась Лариса. – И прудик этот, который вы с Виктором Андреевичем расчистили... красиво.
– Приезжайте почаще, – улыбнулась Софья. – Дом большой, места всем хватит.
– В следующий раз, наверное, приедем, – неожиданно согласилась невестка. – Мишке здесь хорошо, да и я... отдыхаю тут.
Когда все разошлись, Виктор обнял жену за плечи.
– О чём задумалась, Соня?
– О том, что иногда нужно отпустить одно, чтобы получить взамен что-то другое. Я боялась потерять квартиру – обрела дом. Боялась одиночества – нашла тебя. Боялась разрыва с сыном – а наши отношения стали только крепче.
– А я вот думаю, – Виктор поцеловал её в висок, – что в любом возрасте самое главное – это не стены, а люди, которые делают эти стены домом. И мне повезло найти свой дом рядом с тобой.
Софья Павловна улыбнулась и крепче прижалась к мужу, глядя на первые звёзды, зажигающиеся в сентябрьском небе. Квартирный вопрос, так мучивший её год назад, теперь казался таким незначительным по сравнению с тем, что она обрела.
---
Автор: Татьяна Томилова
Стерва и кулема (1)
Виктор Дмитриевич Коростелев рвал и метал. Его жена, эта поганка, эта «ветреная Флоренс», эта гадюка, ушла в глухую оборону и не отвечала на звонки. Виктора страшно раздражала такая несознательность. Он не оставлял попыток дозвониться до Веры и предвкушал скорую расправу над ней.
Господи, какие же дуры, эти бабы! Ни ума, ни фантазии! Обезьяны с гранатой! Ничего не могут сделать толком, по-человечески. Даже через дорогу переходить не умеют. Шлепают в своих шарфах-капюшонах, носом в телефон, а по сторонам посмотреть – где уж там! А вдруг Верка под машину попала? Да нет, он лично ее триста раз учил... Едет, наверное, еще пока в автобусе и не слышит нефига.
А как услышать телефонный звонок, если телефон у Верки в чехле? А чехол – в кошельке. А кошелек в кармашке. А кармашек под змейкой в сумке. А сумка запихана еще в одну сумку, на колесиках. И пока до ушей Вериных дойдет, пока она расстегнет сумку на колесиках, вытащит из нее другую сумку, вжикнет змейкой, достанет кошелек... бррр!
А вдруг она, заснув в автобусе, проехала свою остановку, и теперь озирается в незнакомом месте по сторонам, не зная, что делать? Или, того хуже, Верку ударили по голове и ограбили? Или она, выползая из автобуса вместе со своей дурацкой сумкой на колесиках, упала и сломала позвоночник? И валяется одна-одинешенька, никому не нужная? Коростелев прямо взвыл и набрал номер жены в сорок четвертый раз. Отправил дуру в больницу, называется. Сиди теперь, мучайся!
В прошлой жизни Виктор Дмитриевич, наверное, был женщиной. Да-да, именно женщиной из той самой стервозной породы, которую он так сейчас ненавидит. Есть такие бабенки. Обычно они важно шагают впереди, а следом плетутся их затюканные мужья. Этим тетенькам нужно, чтобы вторая половина всегда находилась при них, но при этом умудрялась зарабатывать деньги. Чтоб не пил, не курил, и цветы всегда дарил. И зарплату отдавал, а то как же? Целиком. А если какая заначка – скандал. Еще чего удумал: резину за деньги покупать!
Муж – раб, бесплатное приложение, вечный должник, скотина и сволочь! И если у супруга от природы характер не жесткий – хана ему. Заклюет! Доведет до могилы. А потом, похоронив, будет обливаться горючими слезами, поняв, наконец, какое золото в землю зарыла...
Каким-то чудесным способом душа стервы переселилась в бренное тело Коростелева и управляла им, как левой ноге захочется. Правда, вместо затюканного муженька была Вера. Ей доставалось по полной программе: не так сидишь, не так стоишь, че не работаешь – денег не хватает, че работаешь – дома хозяйка нужна, иди отсюда - куда пошла. У Коростелева даже нотки визгливые в голосе появлялись, когда он Веру распекал. И глаза становились пустыми, козьими. И цеплялся, цеплялся Витя к жене, надо и не надо, закатывал скандалы из-за малейшей ерунды.
Сказать, что не любил он супругу, категорически нельзя. Коростелев Веру обожал и очень боялся потерять. Он считал, что лучше его жены нет никого на свете. Но стерва, крепко засевшая где-то внутри, диктовала свои условия: если такая Верка хорошая, держать ее надобно при себе. Круглосуточно! И – постоянная критика, чтобы не воображала из себя невесть что!
В итоге красивая в молодости Верочка, очень быстро подурнела. Барахлило сердце, опухали ноги, а под глазами появились отвратительные мешки. А ей еще даже пятидесяти не было. Она не понимала, что это такое творится с послушным и выносливым телом, и испугалась, когда ее скрутило от боли в первый раз. Муж не верил в болезни и недуги, но когда Вера потеряла сознание прямо на его глазах, тоже не на шутку испугался. И велел внутренней стерве заткнуться.