Чёрный внедорожник рассекал потоки дождя, заставляя другие машины испуганно жаться к обочине. Николай поймал свой взгляд в зеркале заднего вида и не узнал себя — вместо привычного добродушного пасечника на него смотрел хищник, готовый к прыжку. Костяшки пальцев побелели на руле. Эту машину за шесть миллионов он купил для неё. А теперь гнал по мокрой трассе, чтобы застать жену в ресторане с молодым физруком.
Час назад тридцать лет семейной жизни превратились в пыль. Он принял решение, как привык, быстро и без колебаний.
— Коля, это я, Петрович, — голос старого друга, с которым двадцать лет бок о бок в гараже машины чинили, звучал непривычно тихо. — Ты только не горячись.
— Что случилось?
— В «Кактусе» нахожусь и что вижу... Тамара твоя здесь с физруком этим, молодым. Я сперва глазам не поверил, думал обознался, но нет. Сейчас фотографии скину.
Через минуту телефон завибрировал от входящих сообщений. На первом же фото она, его Тамара, в том самом платье, что он на 8 марта подарил. Сидит с этим сопляком за дальним столиком, голова к голове и смущённо улыбается.
Тридцать лет. Ночные вызовы, когда у людей проводка барахлит. Срочные ремонты в выходные. Пасека, поднятая с нуля. Всё для семьи делал, чтоб как у людей было. За эту машину три года каждую копейку откладывал. Всё для неё —мечтала, чтобы муж на крутой тачке в рестораны возил. А она...
— Давно засёк? — глухо спросил Николай.
— Третий раз за неделю их тут вижу. Я же напротив работаю, всё как на ладони. Он её на своей корейской развалюхе за углом встречает.
Николай глянул на часы - 20:40. Набрал номер сына:
— Андрей? Сынок, ты где сейчас?
— Пап, я на работе еще. Что случилось?
— Бросай всё, езжай за сестрой и дуйте в загородный дом. Срочно.
— Пап, да что...
— Без вопросов, сын. Просто сделай, как я говорю.
Следующий звонок дочери:
— Катюша, собирайся. Андрей заедет. И не звони матери.
Встречные машины уступали дорогу его внедорожнику. Всё складывалось в чёткую картину: новые духи, платья, пароль на телефоне, загадочная задумчивость. Каждая деталь теперь встала на место. Он не был слепым, просто не ожидал предательства. Но теперь пришло время действовать. Как он привык — четко, без лишних эмоций.
«Кактус»... Ресторан для тех, кто хочет казаться богаче, чем есть. Физрук этот на своей развалюхе, в дешёвом костюме. На кого она семью променяла?
Жили тридцать лет душа в душу. Каждый праздник вместе встречали, каждую беду пополам делили. Знала его еще простым электриком, видела, как по крупицам строил их будущее, как из кожи вон лез, чтобы для неё героем быть. Что ж, каждому придётся ответить за свой выбор.
Телефон снова зазвонил. Петрович.
— Коля, они собираются уходить. Он расплатился.
— Понял.
До «Кактуса» оставалось десять минут. Николай сбросил скорость, не время спешить. Всё должно быть просчитано.
Он припарковался в переулке за рестораном, откуда хорошо просматривался выход. Дождь усилился, и редкие прохожие спешили укрыться. Идеально. Передний двор ресторана заливал яркий свет фонарей, а здесь, в тени деревьев, стояла темнота.
Её белое платье мелькнуло в дверях первым. Физрук придержал дверь одной рукой, другой ловко раскрывая над ней зонт. Галантный какой! Его серая Киа ждала на парковке под неоновой вывеской «Кактуса». Они направились к машине.
Николай достал телефон. Набрал номер.
— Алло, дорогой? — голос жены звучал непривычно игриво. — Я задержусь сегодня.
— Знаю, — спокойно ответил он. — В «Кактусе» вкусно кормят?
В трубке повисла тишина. Звонок мужа разрушил ужин с молодым физруком.
— Коля... — голос Тамары дрогнул. — Ты где?
— Тебе не о том надо беспокоиться, — он говорил ровно, будто о погоде.
— Коля, постой! Давай поговорим!
Николай завёл машину. Фары внедорожника вспыхнули, выхватив из темноты растерянные лица. Физрук, уже взявшийся за ручку водительской двери, отшатнулся. Раскрытый зонт остался покачиваться в луже, а Тамара так и стояла под проливным дождём. В свете фар было видно, как тушь потекла по её щекам, то ли от дождя, то ли от слёз.
Её ухажёр метнулся в салон Киа. Резко газанул, едва не сбив Тамару. Но через несколько метров визг тормозов разорвал тишину — впереди выросла железная преграда. Физрук выскочил, заметался между бетонными стенами. Николай неторопливо вышел из машины. В свете фар его фигура отбрасывала длинную тень.
— Николай Иванович... — молодой спортсмен выпрямился, пытаясь казаться уверенным. Играя желваками, он расправил плечи, всё-таки мастер спорта, привык, что его побаиваются. — Давайте по-мужски.
— По-мужски? — Николай усмехнулся, делая шаг вперёд. Дождь стекал по его широким плечам, но он словно не замечал этого. Физрук невольно отступил — было что-то первобытное, медвежье в этой грузной фигуре, надвигающейся сквозь водяную пелену. Что-то, от чего спортивные разряды и чёрные пояса теряли всякий смысл.
— Я... я не хотел, — от былой браваты не осталось и следа. Молодой спортсмен пятился к стене, поднимая руки, его модная стрижка превратилась в мокрые сосульки. — Мы просто...
— Любите? — он чуть наклонил голову, струи дождя стекали по его лицу, делая взгляд еще более жестким. — Тогда скажи мне, мужчина, когда ты в последний раз смотрел в глаза моим детям? Здоровался с ними? А ведь ты знал, чью жизнь рушишь.
Физрук молчал, вжавшись в стену. В свете фар было видно, как дрожат его руки.
— Я мог бы сейчас... — Николай сделал паузу. — Но ты этого не стоишь. Запомни: следующей встречи не будет. Ты просто исчезнешь. Тихо. Сегодня же. И никогда... — он выделил каждое слово, — никогда больше не приблизишься к моей семье. Понял?
Физрук часто закивал.
— А теперь иди. И молись, чтобы я тебя больше не встретил.
Тамара стояла у «Кактуса», обхватив себя руками. Промокшее насквозь белое платье облепило фигуру, с волос стекала вода. Неоновая вывеска с колючим силуэтом то вспыхивала, то гасла, отбрасывая зеленоватые блики на дрожащую от холода женщину. В этом холодном свете она казалась чужой и неуместной, как и весь этот вечер.
Николай припарковал внедорожник. Вышел. Она шагнула навстречу:
— Коля...
— Не надо, — он поднял руку, останавливая поток слов. — Садись.
Николай открыл входную дверь. В гостиной горел свет. Андрей и Катя сидели на диване, встревоженные, непривычно притихшие. При виде матери в том самом белом платье Катя дернулась было к ней, но Андрей удержал сестру за руку.
— Папа... — начала было Катя.
— Дети, — голос Николая звучал ровно, как всегда, в самые тяжелые минуты. — Забирайте её отсюда. И чтобы духу не было в этом доме.
— Коля, прошу, не вмешивай в это детей, — Тамара шагнула к нему.
— Интересно, что ты сейчас о них вспомнила, — усмехнулся он, — У тебя есть десять минут собрать вещи. Андрей, проследи. Катя, помоги матери.
Тамара поднялась в спальню. Руки дрожали так, что никак не могла расстегнуть молнию на чемодане. В глазах всё плыло от слёз. Она механически складывала вещи, те самые платья, в которых когда-то была счастлива здесь, в их доме.
Катя молча доставала из шкафа блузки, аккуратно складывала. В тишине было слышно только прерывистое дыхание матери да шелест одежды.
— Мам, ты забыла... — Катя протянула фотографию в рамке. С неё улыбалась их семья, счастливая, настоящая. Тамара замерла, глядя на снимок, потом резко смахнула слёзы.
— Оставь. Я не имею права… — она не договорила, сдавленно всхлипнув.
Андрей стоял в дверях, прямой и неподвижный, как часовой. Совсем как отец.
Николай вышел к пасеке рано утром. После вчерашнего ливня можно было только осмотреть ульи снаружи — пчелам нужно время прийти в себя. Он медленно шёл между рядами, и эта размеренная честность пчелиной жизни немного успокаивала: здесь каждый знал своё дело, свой закон.
— Николай Иванович, там рамки привезли, — работник мялся у калитки.
— Давай, Семён, — он кивнул. — И воск проверь, как обычно.
К обеду позвонила Катя. Плакала. Он слушал молча, потом сказал:
— Дочка, запомни: предательство или есть, или его нет. Полумер тут не бывает.
Через неделю Катя снова приехала к отцу. Села на крыльцо, как в детстве.
— Пап, я все знаю, — голос дрогнул. — Мама говорит, в школе всё началось. Он новенький, молодой. Стал заходить к ней в кабинет рисования, помогал с оформлением актового зала к праздникам. А потом... — Катя запнулась.
— А теперь? — Николай даже не повернулся.
— Он уже в другом городе. Даже вещи из школы не забрал, заявление об уходе по почте прислал. А мама не находит себе места, её в школе все обходят. Директор намекнул про увольнение. Она даже к доске выйти не может, дети шепчутся за спиной.
— Значит, теперь понимает цену минутной слабости, — он положил тяжелую руку на плечо дочери. — Доча, запомни: тридцать лет вместе — это не просто так. Это семья, дети, общая жизнь. А разрушить всё можно за один вечер.
Катя уткнулась ему в плечо и заплакала.
Благодарю за прочтение, репосты и комментария!
Читать ещё: