Мы рискуем найти не только в музыке Роберта Шумана, но и в любой другой музыке именно то, что ищем.
Многое из того, что характерно для звучания и эстетики Шумана, проистекает из бесстрашной, но на самом деле скорее продуманной и тщательной оригинальности. Это свойственно ему как личности. Мы можем восхищаться своеобразием Шумана, которому он придаёт дополнительную глубину и контекст благодаря своей не менее сильной вере в ценность проверенных временем техник и форм, а также большому интересу и знаниям о музыке прошлого.
Всё это делает Шумана одним из самых интригующих и вдохновляющих композиторов. Мы видим это как в ранних произведениях, так и в более поздних, зрелых работах. Как правило, это более заметно в его фортепианной и камерной музыке, чем в его вокальных или симфонических произведениях, которые, несмотря на то, что они хорошо проработаны, содержательны и оригинальны, более сдержанны, формальны или шаблонны в плане «архитектуры» и образов.
У Шумана с детства было необычайно яркое воображение, как литературное, так и музыкальное. Он хотел стать поэтом и романистом, прежде чем решил стать композитором. Среди его любимых авторов были Эрнст Теодор Амадей Гофман, Жан Поль и лорд Байрон.
Таким образом, до определённого момента в его жизни, примерно до женитьбы на Кларе Вик — не только в своих музыкальных произведениях, но даже в том, как он пишет и редактирует свой известный лейпцигский журнал — Шуман в своих работах предстаёт в разных образах. Иногда он ведёт себя «аполлонически» (это его альтер-эго), иногда — пускается в дионисийские приключения. Иногда Клара и её отец (суровый, но уважаемый учитель музыки герр Вик), появляются в тех или иных образах его творчества.
Разные персонажи и их причуды — всего лишь различные аспекты личности и творчества Шумана. Они для него как помощники, способ упорядочить его мысли, изобразить различные настроения и точки зрения в рамках одного музыкального или прозаического произведения.
То, что Шуман в поздние годы своей жизни явно страдал психическим расстройством, не означает, что его стиль композиции свидетельствует о раздвоении личности или о чём-то подобном.
Примерно в конце 1853 — начале 1854 года, вскоре после знакомства с молодым Брамсом и становления его наставником, Шуман внезапно почувствовал ухудшение своего состояния. Меланхолические и маниакальные приступы, а также панические атаки, которые и так мучили его годами, мешая работать композитором и делая его непригодным в качестве дирижёра, стали усиливаться и учащаться. После серьёзной попытки самоубийства в феврале 1854 года он был помещён — по собственному желанию — в психиатрическую лечебницу в Энденихе, недалеко от Бонна, где и оставался более двух лет, пока не умер в июле 1856 года. Он хотел защитить свою жену и нескольких детей от того, что, по его мнению, с ним происходило. Ему было чуть больше сорока.
Теперь мы знаем, или, по крайней мере, это широко признано, что данное состояние было прогрессирующей формой общего паралича у душевнобольных, который является конечной стадией нейросифилиса. В то время врачи подозревали связь между сифилисом и подобными симптомами, но не могли доказать её — эмпирическая уверенность появилась только в начале XX века.
Шуман заразился сифилисом в очень молодом возрасте. Когда он впервые пришёл в дом Фридриха Вика, чтобы учиться у него игре на фортепиано, когда дочь Вика Клара была ещё ребёнком, Шуман вступил в сексуальные отношения с горничной Вика Кристель. Он называл появившуюся в результате этого язву на половых органах просто «Моя рана». Её бессмысленно лечили настойками мышьяка и другими странными «лекарствами», а затем просто забыли о ней. Неврологические симптомы начали проявляться примерно десять лет спустя.
В последние годы жизни в психиатрической лечебнице у Шумана проявились все классические признаки этого заболевания — не только бред, галлюцинации и неконтролируемое поведение, но и разный размер зрачков, тремор и прогрессирующая атаксия. Из-за двигательных нарушений у него возникли проблемы с глотанием, и в последние месяцы жизни он питался жидкой пищей.
Однако, что интересно, его способность грамотно писать — как музыку, так и слова — угасла последней. Он продолжал сочинять музыку и отправлять чёткие письма Кларе и своим друзьям Иоахиму и Брамсу ещё долгое время после того, как его речь сильно пострадала.
На самом деле, единственное произведение Шумана, на которое сильно и непосредственно повлияла его болезнь, — это его последняя, знаменитая сюита «Призрачные вариации». В 1854 году Шуман рассказывал, что его часто навещал хор ангелов (иногда демонов), который пел мелодию и настойчиво, даже мучительно требовал, чтобы он превратил её в музыкальное произведение. Что он и сделал: это красивая фортепианная музыка, хотя и несколько натянутая и неестественная по тону.
Он не осознавал, что тема, которая его так мучила, была уже написана им раньше — на самом деле это была версия главной мелодии медленной части его скрипичного концерта, написанного незадолго до того, как его поместили в психиатрическую лечебницу.
По материалам публикации Curtis Lindsay (англ.), который представился как «пианист, композитор, аранжировщик, руководитель оркестра и писатель-фрилансер».