— Отец Кирилл, ну пожалуйста, — Гриша тщетно пытался говорить спокойным тоном, но голос дрожал от волнения. — Почему мне столько лет не говорили, что у меня есть фамилия? И мать… какая-то Матвеева?
— Гришенька, — отец Кирилл, статный монах с рыжеватой бородой, встал из-за стола и покачал головой. — Ты ведь знаешь, здесь мы — одна семья. Каждый ребёнок, которого оставили у ворот, дорог нам, как родной.
— Но это же ложь, — в глазах Гриши блеснули слёзы. — Мне говорили, что я сирота с рождения, а оказалось, что у меня… может, жива мать! Почему я об этом узнаю случайно из архивов?
— Я хотел уберечь тебя от боли, которую сам испытал, когда стал монахом, — вздохнул отец Кирилл. — Может, время ещё не пришло…
Но Гриша понимал: ждать он уже не может. Ему шестнадцать, душа бунтует, а сердце тянется к чему-то большему, чем благословенная тишина монастыря.
— Прости, если я был слишком строг, — добавил отец Кирилл. — Но мы любим тебя, сын мой.
— Знаю, — Гриша в отчаянии сжал кулаки. — И я вас. Но мне нужно понять, откуда я, кто моя семья. Я не могу жить дальше во лжи.
Отец Кирилл хотел что-то возразить, но не успел: в коридоре уже звонили на вечернюю службу, и Гриша вышел, так и не дождавшись ответа. Старая папка с архивными бумагами жгла ему руки воспоминанием: на том желтоватом листке значилось “Матвеев Григорий” — а также питерский адрес, куда когда-то приходили письма. И Гриша решил, что больше не будет медлить.
В монастыре Гриша рос тихим мальчиком. С детства он помогал в огороде, топил печь, готовил с монахами хлеб для трапезы, пел в хоре на службах. Лицо у него было всегда серьёзное, но глаза ясные и светлые. Многие любили его за покладистый характер, говорили: “Будет хороший священник”. Но сам Гриша не чувствовал, что его призвание — служить всю жизнь за стенами монастыря. Особенно после того, как нашёл документы.
Вскоре наступила поздняя весна: снег уже почти растаял, но ночи оставались холодными, с мокрыми хлопьями, налетающими со стороны озера. В канун Пасхи, когда все занялись подготовкой праздничного стола, Гриша решился. Он взял рюкзак, положил туда бутылку воды, кусок свежевыпеченного хлеба и, тихо пройдя через задний двор и ограду, вышел на пустынную дорогу.
— Прости, отец Кирилл, — прошептал он в тёмную, звёздную ночь. — Я не хочу причинять боль, но я должен.
Вечерний воздух был колючим, поэтому Гриша кутается в тонкую куртку, которые ему выдали “на всякий случай”. Он шел вдоль трассы, пока не увидел фургон. Оттуда высунулся грузный водитель с недоверчивым взглядом.
— Ты чего тут один гуляешь в такую поздноту? — проворчал он, щурясь. — Мороз ведь не шуточный, пацан.
— До Петербурга подбросите? — осмелился спросить Гриша.
— Родители-то знают, где шастаешь?
— У меня нет родителей, — тихо ответил Гриша, стараясь не встречаться глазами с водителем.
Тот посмотрел на мальчишку, нахмурился, но всё-таки пустил его в машину. Время от времени водитель поглядывал в зеркало, словно опасаясь подвоха, но Гриша молчал и смотрел в окно на убегающие леса. Он понимал, что это лишь начало его большого пути: нужно найти странную Матвееву, подписавшую документы, — может, она и есть та самая мать.
В Петербург он прибыл рано утром. Его поразили громады домов, гудение машин, шум толпы. Спросил у прохожих, где находится улица Бабушкина, получил несколько указаний и спустя пару часов стоял у старого дома № 23. Трудно было поверить, что кто-то из его родных мог жить в этой обшарпанной коммуналке. Поднявшись по скрипучим ступеням на второй этаж, он разыскал квартиру № 7. Дверь оказалась заброшенной: краска облупилась, а надпись на табличке стёрлась.
— Парень, тебе чего? — рядом мелькнула соседка в мятом халате. — Ты кого ищешь?
— Матвееву… — проглотил комок в горле Гриша, дыша неровно. — Кто-то с такой фамилией жил тут?
— Матвеева, говоришь? Может быть, Марина? — хрипло отозвалась женщина. — Да была, плакала тут часто. Что-то всё о ребёнке говорила. “Не могу простить себе, не могу вернуть”, — повторяла. А потом уехала куда-то. Тебе она зачем?
Гриша не мог ответить, у него внутри всё сжалось. Вместо слов он только кивнул и отступил. Женщина пожала плечами и захлопнула дверь. На душе у парня стало пусто: никакой ясности, одни вопросы.
Неизвестно, сколько он брёл потом по улице, не глядя по сторонам, пока внезапно не услышал визг тормозов. Следующий миг — удар, и его отбросило на землю.
— Господи, жив?! — вскрикнул женский голос.
Гриша открыл глаза: над ним склонилась женщина лет тридцати восьми, с аккуратной короткой стрижкой, в модном пальто. Её лицо было испуганным, глаза лихорадочно бегали.
— Всё в порядке, — с трудом выдавил он, хотя голова кружилась. — Не зовите полицию… Пожалуйста!
Она осеклась, видя, что мальчик прижимает к боку рюкзак и смотрит умоляюще.
— Но я врач, — процедила она. — С тобой надо в больницу, вдруг у тебя перелом?
— Нет! Никаких больниц! — Гриша попытался встать, но тут же пошатнулся.
Женщина чертыхнулась, взяла его под руку:
— Ладно, я сама осмотрю тебя. Давай в мою машину. Никто не обязан в это ввязываться, но… я сбила тебя, я и отвечу.
Так Гриша оказался у Веры — хирургa из частной клиники, у которой была своя немалая боль в прошлом.
Вера жила в просторной двухкомнатной квартире недалеко от набережной. Всё в её доме говорило об аккуратности и хорошем достатке: на кухне современная техника, на полках медицинские справочники, в прихожей зеркальный шкаф. Но, несмотря на внешнее благополучие, в её взгляде сквозила глубокая грусть — Гриша заметил это почти сразу.
— Ну-ка, дай-ка мне посмотреть, — сказала она, когда они зашли в гостиную. Она достала аптечку, попросила Гришу снять куртку. — Я сделаю перевязку, а если что серьёзное, придётся вызывать скорую.
— Не надо скорую… — опять попросил он, и тут же сменил тему: — Спасибо вам. Извините, что всё так получилось.
Вера молча кивнула и обработала ему ушибленное плечо. Парню явно было больно, но он стоически сжимал зубы. Завязав повязку, она предложила ему горячий чай и сэндвичи.
— Может, расскажешь, кто ты и почему бродишь один по городу? — спросила она уже мягче.
Гриша коротко поведал, что рос в монастыре, что ищет мать. Её фамилия — Матвеева, но больше он ничего не знает. Вера слушала, вглядываясь в его лицо, такое юное и растерянное.
— Но у тебя нет паспорта? Никаких документов? — нахмурилась она.
— Мне их так и не оформили… Или хранятся где-то, — Гриша поморщился. — Боюсь, если кто-то узнает, меня вернут обратно. А я — не хочу, пока не разберусь.
Вера вздохнула. По логике, она должна была сообщить о нём в полицию или социальные службы, но что-то внутри не позволяло ей поступить так. Слишком жив был в памяти её собственный ребёнок, которого она потеряла. Словно какая-то незримая рука вновь заставляла её поверить в возможность любви.
— Оставайся пока у меня, — сказала она наконец. — Вижу, ты парень неглупый, по дому поможешь. А там посмотрим, как решить с твоей матерью.
Он растерянно кивнул.
Следующие дни показали, как непросто мальчику из монастыря адаптироваться к шумному городу и современной жизни. Вера часто находила Гришу на кухне, где он “по-монастырски” разбирал продукты: например, намывал картошку чуть ли не в ванной. Или путался с техникой — однажды попытался подогреть ужин прямо в металлической миске в микроволновке, что едва не закончилось искрами.
— Ой-ой, отключай скорей! — в панике кричала Вера, а он с виноватым видом признавался, что у них в монастыре “микроволновок не было”.
Такие моменты наполняли атмосферу лёгким юмором — Вера, ворча, всё же улыбалась, видя, как Гриша старается исправиться. И понемногу в её доме начал поселяться душевный уют, которого раньше не было.
Как-то вечером Вера, устав после тяжёлой смены, вошла в квартиру и услышала тихое пение. Голос был светлый, чистый, чуть дрожащий от волнения — Гриша что-то мурлыкал себе под нос в гостиной. Вера узнала мотив: много лет назад, когда была беременна, она сочинила похожую колыбельную, правда, сама не понимала — то ли это народная мелодия, то ли её выдумка. С тех пор эта песня стала для неё болезненным напоминанием о потере.
Она застыла, чувствуя, как внутри всё обрывается. Несколько секунд она стояла в дверях, не решаясь войти.
— Ой… простите, — Гриша заметил её, смутился и замолчал. — Я не хотел… Просто вспомнил одну песенку из монастыря.
Вера сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Но слёзы уже выступили.
— Ты… откуда её знаешь? — прошептала она.
Гриша смущённо пожал плечами:
— Мне её напевала одна из монахинь, когда я был маленьким и не мог уснуть. Она говорила, что услышала эту мелодию давным-давно… Возможно, по радио. Или где-то ещё.
Вера опустилась на диван, закрыв лицо руками. Юноша беспомощно остановился рядом.
— Не плачьте, — тихо попросил он. — Я прекращу. Я больше не буду её петь…
— Нет, дело не в этом, — срывающимся голосом сказала она. — Просто… у меня когда-то был ребёнок, — она посмотрела в растерянные глаза Гриши. — Точнее, я ждала малыша… и не смогла выносить. А потом врачи сказали, что шансов больше нет.
Гриша опустился на колени перед ней, осторожно положив руку на её ладонь. Он не знал, как правильно утешить взрослого человека, зато понимал, что и ему самому тоже страшно. Страшно, как схожи их судьбы — она потеряла ребенка, а он потерял мать.
— Простите, — только и вымолвил он. — Это должно быть ужасно.
Они сидели так, пока тревожный ком у Веры в груди не начал оттаивать. Она ощутила странное облегчение — будто впервые за многие годы кто-то её услышал и не осудил.
Однако жизнь не стояла на месте: спустя пару дней у двери Вериной квартиры появились полицейские. Видимо, кто-то из соседей заметил, что женщина приютила несовершеннолетнего без документов, и сообщил властям. Или монастырь подал заявку на розыск. Вера открыла дверь, стараясь сохранять спокойствие.
— Вам известно, что вы укрываете беглеца? — начал один из полицейских, наглая нотка в голосе выдавала привычку распекать нарушителей. — Мальчику всего 16, он не в розыске как преступник, но…
— А он в бегах по монастырской линии, — добавил второй, уже более мягко. — Или как там? В любом случае несовершеннолетний, без опекунов. Мы обязаны его вернуть под надзор государства, пока не разберёмся.
Вера сглотнула и прошла в комнату, жестом приказывая полицейским остаться в коридоре. Там стоял Гриша, побелевший от страха.
— Меня вернут в монастырь? — сдавленно спросил он.
Вера напряглась. Ей грозили проблемы с законом — под статью можно попасть легко. Но в этот момент она почувствовала, что не может допустить, чтобы Гришу забрали против воли.
— Так, — сказала она и вышла обратно к полицейским. — Я прошу оформить временную опеку. Я — хирург, у меня стабильный доход, квартира. Я готова взять за этого мальчика ответственность.
— Вы не мать ему, — помрачнел первый полицейский.
— Я не была ей. Но хочу быть, — Вера смотрела прямо ему в глаза. — Разве закон не даёт такой возможности?
— Ну… закон обязывает вас вначале обратиться в органы опеки, — полицейский заметно смягчился. — Имейте в виду, это не делается мгновенно. Проверки, заявления, суд…
— Понимаю. И пройду все процедуры, — отрезала она. — Но не отдам его в приют, пока всё решается.
Полицейские обменялись взглядами. Потом расписались в бумагах и взяли с Веры объяснительную. Так впервые чётко прозвучало её решение — взять на себя ответственность за чужого, по сути, ребёнка.
В тот же вечер она позвонила нескольким знакомым юристам, узнала порядок оформления опеки. Гриша слушал всё это, сидя за кухонным столом, пряча глаза. Он понимал, что греет её душу, но не понимал, надолго ли хватит её решимости.
Спустя неделю в Петербург приехал отец Кирилл. Вера и Гриша очень волновались: как примет их выбор человек, который столько лет растил Гришу в монастыре?
— Сын мой, — сказал отец Кирилл, когда увидел Гришу. — Я боялся за тебя, но понял, что монастырь не имеет права заточать тебя против воли. Ты заслуживаешь узнать мир. И если судьба свела тебя с Верой… Не смею стоять на пути. Только прошу: не забывай нас.
Слова отца Кирилла одновременно успокоили Гришу и заставили его внутри содрогнуться от стыда. Ведь он ушёл, не попрощавшись, не доверившись им. Но теперь всё встало на свои места: монастырь не против, чтобы он искал своё счастье.
Затем последовали бюрократические хлопоты: походы в органы опеки, подготовка бумаг, визиты к психологу. Вера прошла собеседование, доказала свою материальную состоятельность и способность растить подростка. Гриша и сам заявил, что хочет быть с ней, что она — его выбор. Суд учёл все обстоятельства и удовлетворил просьбу о временной опеке, с перспективой усыновления в будущем, если всё будет благополучно.
— А как же моя биологическая мать? — Гриша переживал, не находя её следов. Письма остались слишком давними. Но Вера убеждала его:
— Если найдём её — поговорим. Я не запрещу тебе встретиться. Но пока, может, надо просто пожить своей жизнью, а не преследовать призрак?
Тревога в душе Гриши утихала: теперь у него была настоящая поддержка. Он писал в дневнике длинные размышления о том, что любовь может прийти не обязательно от кровных родственников. В какой-то вечер, перелистывая эти записи, Вера испытала странное чувство покоя и гордости за мальчика — он умеет глубоко чувствовать и понимать.
Прошёл месяц. Вера и Гриша сидели вечером на кухне у открытого окна. С улицы доносился шум машин, а на столе румянились горячие булочки с маком — Гриша научился мастерски выпекать хлеб и выпечку, используя “секретные” монастырские рецепты.
— Смотри, что я нашла, — улыбнулась Вера, держа в руках стопку его старых рисунков. На одном из них был изображён монастырский двор под зимним солнцем. — Какой красивый пейзаж. И как много в нём света.
— Я старался передать, что монастырь всегда будет частью меня, — сказал Гриша негромко. — Как и вы теперь — часть моей жизни.
Вера хотела что-то ответить, но вдруг взгляд её упал на раскрытый блокнот: на обложке было выведено аккуратными буквами:
«Мама — это когда тебя выбирают снова и снова, даже если ты не просил».
У Веры защемило сердце. Она осторожно обняла Гришу, чувствуя, как в груди разливается тёплая волна радости. Хоть она не родила его, но решила бороться за него, как за родного. И он принял её, полюбил.
— Я правда рада, что выбрала тебя, — сказала она, коснувшись его волос. — И буду выбирать всегда.
За окном мерцали фонари, а в квартире воцарился особенный покой — покой семьи, которая нашла друг друга назло всем потерям, страхам и сомнениям.
НАШ - ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ.